Второй по сложности, но не по значению конфликт был связан с названием экспедиции. Основной вопрос был следующим: в каком порядке должны были быть упомянуты академики? Естественно, здесь были варианты и варианты. Например, академик Днепрцов считал, что нужно полагаться на общепринятый алфавит, тогда его фамилия была бы упомянута первой, академика Петрова — второй, а академика Шварцманна — третьей.
Два академика, чьи фамилии не должны были быть на первом месте, сочли данное предложение убогим. Академик Петров утверждал, что на первом месте должна стоять его фамилия, как самого известного специалиста по Печенеге вообще и по мерцам в частности. Далее должна следовать фамилия академика Шварцманна, как самого заслуженного из них, а уж затем фамилия академика Днепрцова.
С подобным предложением были не согласны как академик Шварцманн, так и академик Днепрцов. По их мнению, основания для подобного порядка поименования фамилий были более чем сомнительны, поскольку эти академики отказывались считать академика Петрова самым известным специалистом по Печенеге вообще и по мерцам в частности. С их точки зрения подобное утверждение было просто наглой саморекламой.
Академик Шварцманн заявил, что на первом месте должно стоять его имя, поскольку он был самым заслуженным академиком и к тому же Членом Партии, в то время как прочие академики - лишь Кандидатами в Члены Партии. Чтобы подкрепить своё мнение, он обсудил это предложение в Комитете Партии, заручился поддержкой Ответственных Товарищей и экспедиция отныне носила название «Под руководством академика Шварцманна, а также академиков Петрова и Днепрцова научная экспедиция на планету Печенега».
Третий спорный вопрос касался длительности экспедиции. Первоначально она была запланирована на год, однако у академика Шварцманна через девять месяцев должен был быть пятидесятилетий юбилей избрания действительным членом Академии Наук, который он ни в коем случае не хотел праздновать на Печенеге. Его соратники-академики тоже себе этого представить не могли, поскольку только безумный мог отказаться от банкета в ресторане Академии Наук. Да ещё академику Шварцманну предстояло получить «Награду За Беспримерный Трудовой Подвиг» от представителя Прозорливых Отцов. А как он её получит на Печенеге?
После трёхмесячного спора было принять следующее компромиссное решение: академики пробудут на Печенеге полгода, после чего вернутся на Землю. Они произведут разведку, оценят ситуацию и зададут направление исследований. После их отлёта на планете останется долговременная экспедиция, которая будет заниматься реализацией задач, намеченных академиками, в течении ещё одного года, после чего и она покинет Печенегу.
Все остальные мелкие спорные вопросы, касающиеся оборудования, сотрудников и всего прочего решались, как обычно, в рабочем порядке соответствующими службами и академиков лично не касались. Ничто более не мешало отлёту экспедиции.
...я ощущал влажный прохладный ветер, порывами до штормового. Море ухало в берег тяжёлыми ударами. В былые времена я хотел жить на берегу моря, но теперь я засомневался в разумности подобного решения. В бок мне неудобно впивался кусок скалы. Я лежал на берегу моря в Вифинии. Неизвестно откуда, но я знал, что я лежу в Вифинии, хотя понятия не имел, где эта самая Вифиния расположена. Охая и крякая, я тяжело поднялся на ноги и тут же снова рухнул на скалу. Страшная боль в тазобедренном суставе пронзила меня подобно понтийской стреле (тут я признался себе, что абсолютно ничего не знаю о понтийских стрелах и как они по-особенному пронзают человека). Я выругался на древнегреческом и предпринял ещё одну попытку подняться. Медленно, с грехом пополам мне это удалось и, ухая с каждым шагом от боли, я потащился по плохо уложенной дороге в сторону гор. Спотыкаясь о торчащие камни я пожалел, что римляне сюда ещё не добрались.
Я доковылял до перекрёстка и наткнулся на Клеопатру и Цезаря, которые возбуждённо обсуждали вопросы цирульничества в разных странах средиземноморья. Клеопатра, игриво покачивая бёдрами, говорила:"Цезя, скажи, почему ты не носишь бороду? Ты ведь будешь моим фараоном, а фараон без бороды просто немыслим!
Клёпа, ну сколько можно толочь воду в ступе? Ты же знаешь, что римляне не носят бороду. Юпитер в своё время придумал, как получать от римских мужчина ежедневное кровавое жертвоприношение. Ты же знаешь, что мы бреемся насухо, даже без мыла, а бритвы наши оставляют желать лучшего. Вот и жертвуем мы Юпитеру то каплю, а то и больше крови, а морды наши все покрыты шрамами от этого мерзкого бритья!"
Не все это знают, но Цезарь любил бороды. Ему очень нравилась его собственная первая юношеская борода. Он её с удовольствием всё время гладил. Но, согласно римским обычаям, будущий диктатор был принуждён её сбрить и принести в жертву богам. С тех пор Цезарь тайно завидовал людям с бородой.
В юности его отправили на работу в Вифинию, где он познакомился с вифинским царём Никомедом. При первой же встрече Цезаря сразила великолепная, пышная борода Никомеда. Он был так поражён ею, что сразу подбежал к Никомеду и принялся гладить его бороду, восхищённо произнося комплименты последнему. Никомед был сначала поражён дерзостью римлянина, но, вслушавшись в его комплименты, решил сменить гнев на милость. Он пригласил Цезаря за стол, они выпили вина (при этом Цезарь всё время порывался погладить бороду Никомеда). Между попытками погладить бороду Цезарь уговорил властителя Вифинии оказать помощь Риму.
С этого времени Цезарь прилип к Никомеду, таскался за ним как на верёвочке и всё время порывался погладить его бороду. Эти особые отношения, само собой разумеется, стали предметом обсуждения в обществе и распространения некоторых слухов о специфической связи между обоими, но Цезарь всегда это отрицал, а вы уже знаете, что мальчиков он не любил. В конце концов, Никомеду надоело, что Цезарь непрерывно вытирает руки о его бороду и он отослал его обратно в Рим. Но и в Риме Цезарю ещё очень долго снилось, что он ласкает чёрную курчавую бороду Никомеда…
Цезарю вообще было трудно удержаться, когда он видел особо выдающуюся бороду - его как будто что-то принуждало ухватиться за эту бороду, в результате чего с ним однажды произошёл конфуз. Цезарь выступал на суде против нумидийского царя, или будущего царя Юбы. Когда он впервые увидел Юбу живьём, у него сразу подкосились ноги — это была самая роскошная борода, когда-либо виданная Цезарем! Такой роскоши он себе даже представить не мог! Рыжая в кольцах борода не то царя, не то наследника престола спускалась практически до пояса. Цезарь, потрясённый, не мог оторвать взгляда от этой бороды, так что он даже остановился на полуслове и замолчал. Когда всем надоело ждать продолжения речи и от Цезаря потребовали продолжить выступление, он просто подбежал к Юбе и ухватил его за бороду. Все так и ахнули. Во-первых, это было нарушением дипломатической неприкосновенности иностранного, пусть и союзного подданного, во-вторых, это было покушением на царское величие, хотя римляне и не любили царей. В-третьих, это было оскорблением мужского достоинства Юбы.
Последнее было даже забавно, поскольку Цезарь был на голову ниже Юбы, а в диаметре уступал ему даже в два раза. Однако Цезарь так восторженно рассматривал и расхваливал бороду Юбы, что тот махнул толстой, как нога слона, рукой, сплюнул в сердцах через левое плечо, легко оторвал Цезаря от своей бороды и отшвырнул его от себя, как котёнка. Цезарь грохнулся на мраморный пол, вывихнул лодыжку, взвыл и пополз в направлении юбиной бороды, всё продолжая её восторженно восхвалять. Юба плюнул ещё раз, теперь через правое плечо и на цыпочках, стараясь сохранять дистанцию к ползущему к нему со скоростью здорового таракана Цезарю, вышел из залы. Цезарь умолк, озадаченно оглядел зал, явно никого не узнавая. Его подняли и унесли в покои, где Цезаря долго отпаивали вином, пока он не пришёл в себя.
Интересно, что этот инцидент пошёл на пользу обоим участникам: Юба стал царём Нубии, что можно было рассматривать как компенсацию за нанесённое оскорбление, хотя до того весь сенат был против него (как выяснилось, сенат был прав в своих подозрениях, поскольку из Юбы вылупился рьяный враг Рима и, особенно, Цезаря). Цезарь же прославился в народе как способный бороться в сенате вплоть до рукоприкладства ради интересов своих клиентов, а лояльность была для римлян особо ценным личностным качеством, поскольку в природе практически не встречалась.
Цезарь вообще не взглянул в мою сторону, он только сделал нечто вроде кругового движения рукой и я потащился вслед за царственной парочкой. Мы поднимались всё выше и выше в гору. Я клял дорогу, Цезарь клял дорогу и Никомеда, не удосужившегося построить дорогу по римскому образцу, а Клеопатра кляла дорогу, Никомеда и Цезаря, которому вдруг вздумалось навестить этого самого Никомеда. Цезарь смущённо отбивался и говорил:"Ну перестань канючить, Клёпа! Я же только хотел тебе показать самую роскошную в мире бороду!"
Я так устал, что мне было уже всё равно, идём мы вниз или вверх. Дорога стала немного шире и я увидел сидящего на обочине мужика с всклокоченной бородой, продававшего воду. Мужик сидел в бочке. Да, именно в бочке, а не на бочке. Цезарь протянул мужику пятьдесят рублей и сказал, чтобы он на сдачу подстриг себе бороду, а то он уж очень смахивает на безработного бича. Я не понял, кто такой «безработный бич», мужик, похоже, этого тоже не знал, но не особенно придал значение словам будущего диктатора, главное: чаевые были хороши. Цезарь получил две небольшие амфоры с водой, вручил одну Клеопатре и они двинулись в путь, не позаботившись обо мне.