— А тебе зачем? — парировал я.

Мы смотрели друг на друга, быстро дыша. Она из-за непривычного ей грязного воздуха, я — потому что был раздражен. Чертова ю-девчонка.

— Почему моя семья должна тебе верить? — осведомилась она. — Вдруг ты меня все равно убьешь?

— Ты знаешь, как это работает, — было негласное правило между похитителями и их мишенями. Жертвы все платили, и преступники никого не убивали. Пока что. Но никто до этого и не просил триста миллионов. Это была не моя проблема. Если бы я был на месте ее отца, выкуп был бы на счете в течение часа.

— Можно воспользоваться твоей ванной? — спросила она.

Я кивнул на дверь, она пропала за ней, закрылась. Я воспользовался моментом, чтобы походить по комнате, анализируя ситуацию. Я дал ее семье два часа, чтобы заплатить. Получив деньги, я смогу отвести девушку на ночной рынок.

Душ шумел какое-то время, и я подошел к двери, что не была заперта.

— Окно слишком маленькое, чтобы в него пролезть, — крикнул я. — Если выпадешь из него, сломаешь ноги или шею.

Вода выключилась через минуту. Она вышла, выглядя так же, все еще источая запах клубники.

— Полотенце дать? — спросил я, скрывая ухмылку за последним яблоком, найденным в холодильнике.

— Нет, спасибо, — холодно сказала она, а потом изящными глотками принялась за витапак, что я ей отдал. — У тебя нет плотной еды?

— Это место похоже на пятизвездочное заведение? — спросил я. — Только жидкость.

Потому что больше ничего я позволить не мог.

— Хотя… — вдруг вспомнив, я открыл шкафчик кухни. — Есть две русонг бао из пекарни.

Я дал ей одну из булочек.

— Не вини меня потом за боль в животе, — сказал я, откусив от своей булочки большой кусок.

Она долго смотрела на булочку, откусила кусочек, медленно разжевала и проглотила. Она замерла, словно ожидала смерти. Я доел свою булочку и отряхнул руки.

— Ну? — я все еще был голоден.

Она откусила уже кусок побольше, вскинула голову с вызовом.

— Неплохо, — сказала она. И посмотрела на большие окна. — Мы на Янминьшань? — спросила она.

— Нет, — соврал я. — Ты не знаешь других гор в Тайване?

— Я почти не ходила по Тайпею, — на ее лице проступило что-то, похожее на тоску, она смотрела на деревья. — Мы можем выйти наружу.

Я не смог скрыть удивление.

— Нет.

— Я никогда не была в горах раньше. Я не сбегу.

— Ты заблудишься. И умрешь.

Она подошла к огромному окну и прижалась к нему. Я не знал, каково это — никогда не бывать в горах или не видеть заросли так близко, никогда не ходить наружу без стеклянной миски на голове.

— Хорошо. Твой шлем остается внутри. Если хочешь подышать воздухом, можем выйти ненадолго, — это было рискованно, но я не был похитителем или вором, хоть именно этим и занимался. Я зашел еще не настолько далеко.

Она обернулась, ее силуэт очертил свет дня. Она улыбнулась. Естественно было улыбнуться в ответ. Я склонил голову и развернулся. Не стоило слушаться инстинктов.

— Идем. Далеко не отходи, — тяжелая дверь открылась по моему приказу. — Мне все равно нужно собрать огурцы и помидоры.

— Что?

Я схватил ее за руку, ощутил нежность ее кожи в своей грубой ладони. Она отдернула руку, испугавшись, но моя хватка не ослабла.

— Ты хочешь посмотреть или нет? — спросил я.

Она кивнула, стиснув зубы, на ее скулах появились два ярких пятна.

Я повел ее вдоль дома, отводя в сторону ветви и листья, мы миновали десяток цистерн, собирающих дождевую воду. Я ощутил запах влажной земли. Мы пошли по тенистой тропинке и попали на полянку, где было видно небо. Солнце горело над нами, слепящий жар с оранжевой аурой.

Небо было синим. Такое я видел в андернете, на некоторых сайтах были фотографии другого времени, бледно-голубое небо среди небоскребов или синее небо, похожее на спокойное море, оттенки синевы смешивались, как на старой картине. Я вспоминал те фотографии, чистоту в них. Настоящую чистоту.

Но разве можно было верить всему в андернете? Картинки делать было проще, чем лицо ю-парню. Я не знал, видел ли кто-нибудь синее небо. А потом я прочитал в романе, опубликованном век назад, как автор описывал небо голубым, и поверил в это, ощутил удивление, восторг и горе одновременно.

Я не дочитал ту книгу.

Я вдруг ощутил давление, ладонь ю-девушки сжала мою. Ее покрасневшее лицо было поднято, глаза щурились в тусклом свете солнца. Она кашляла в рукав, а потом прекратила, и ее дыхание было быстрым и неглубоким. Близился вечер, влажный жар лета был давящим.

— Ты в порядке? — спросил я.

Она посмотрела на меня сияющими глазами и сказала:

— Я никогда еще не видела вот так небо.

— Без шлема?

— И так широко. Оно всегда грязно-коричневое над Тайпеем, — сказала она.

Небо над нами было серым от загрязнений, но не коричневым, как часто было над городом. Я повел ее в свой маленький сад. Огурцы висели с бамбуковых опор, что я сделал, скрывались среди больших темно-зеленых листьев. Мы шли среди помидоров, плоды были маленькими и сморщенными. Я пригнулся, девушка тоже, я выбрал помидор, отряхнул его и откусил. Больше горький, чем сладкий. Она смотрела так, словно я вытащил из земли крысу и съел.

— Небо было голубым, — сказал я, доев помидор.

— Так говорит дедушка.

Дедушка. Я не видел своих дедушку с бабушкой, не знал их имен. Родители отца умерли задолго до моего рождения. Родители матери жили в Америке, я не хотел их знать.

— Он его видел? — я старался сохранить голос ровным. — Своими глазами?

— Он так думает. Но он был очень мал, — она провела кончиками пальцев по поверхности оранжевого помидора. — Он говорит, что эти воспоминания похожи на сон.

Пот блестел на ее висках, был над ее верхней губой. Я провел рукой по лбу.

— Поверить не могу, что тут так жарко, — сказал она, облизнув губы.

Я, не подумав, повторил за ней, ощутил соль на языке.

— Так ощущается лето в Тайване без костюма с кондиционером, — ответил я и схватил плетеную корзинку.

— Я помогу, — сказала она.

Мы двадцать минут провели в тишине, наполняли корзинку кривыми помидорами и огурцами. Горные ветерок шелестел листьями вокруг нас, птицы пели в глубине зарослей. Когда мы закончили, губы ю-девушки были белыми, пряди черных волос, выбившихся из ее хвостика, прилипли к ее влажной шее.

Ее дыхание было быстрее, чем у испуганного зайца.

— Думаю, нам пора внутрь, — сказал я, поднимая корзинку.

Она встала со мной.

— Я хочу попробовать.

Я склонил корзинку, ее ладонь коснулась помидоров и огурцов, словно они были драгоценными камнями, а не жалкими овощами. Она выбрала продолговатый помидор, краснее остальных, потерла большим пальцем кожицу и откусила. Она тут же скривилась и поежилась.

Я рассмеялся.

— Не вкусно?

— Он кислее, чем все, что я пробовала.

Я ухмыльнулся. Конечно, она ела идеально выращенное. Мы вернулись к дому, и она доела плод.

— Мне нравится этот вкус… земной, — сказала она. Я увидел, как она озирается, пока мы приближались к двери лаборатории.

Дверь открылась от моего голоса, мы прошли в относительную прохладу здания. Я опустил корзинку на обеденный стол и кивнул на ее шлем рядом.

— Тебе стоит надеть его.

— Позже, — пробормотала она и прошла к окнам, глядя наружу.

Я сел на стул и ввел пару команд в ноутбуке. Деньги были переведены. Я выдохнул, выпуская напряжение, что копилось во мне после похищения девушки. Триста миллионов были риском, но дело стоило риска. Этого хватило бы, чтобы Виктор оделся как ю-парень и притворился одним из них, влился в их закрытое элитное общество. Мы уничтожим их изнутри.

Мы хотели вернуть синее небо.

— Что ты собираешься сделать с деньгами? — она развернулась, ладони были сцеплены перед ней.

Я вздрогнул от звука ее голоса и закрыл МакПлюс.

— Не знаю. Ремонт?

Она смерила меня взглядом, я отвернулся первым и посмотрел на комнату, которую уже год считал домом. Нужно уходить отсюда. Я буду скучать по этому месту.

— Сначала смени гардероб, Темный конь.

Я невольно рассмеялся.

— Как тогда тебя зовут?

— Серьезно? — она насмешливо вскинула брови.

Я пожал плечами.

— Какая разница? — она мне нравилась. Я хотел знать.

— Дайю, — ответила она.

— Из романа?

Она удивленно улыбнулась и стала очень красивой.

— Ты читал?

Я много читал, чаще из андернета, но нашел «Сон в красном тереме» забытый в ящике стола в магазине мелочей. Владелец отдал мне ее даром, отмахнувшись и не взглянув. Книги не стоили бумаги, на которой были напечатаны.

— Цветы вокруг меня, птичья песнь в моих ушах, — пробормотала она под нос.

Я читал книгу достаточно раз, чтобы узнать строку из стихотворения, которое герой Баою использовал, когда думал о героине, тезке Дайю.

— Смягчат мою потерю, я забуду о слезах, — ответил я.

Она взглянула на меня, глаза сияли из-за грязного воздуха или страха.

— Ты читал.

Эта книга была моей любимой. Но ей не нужно было знать это. Вместо этого я сказал:

— Ты не выглядишь как трагическая героиня.

— Да? — она прислонилась к стеклу и выпрямилась, расправив плечи. Я успел заметить тоску в ее глазах. Сильное желание. Что ю-девушка могла хотеть, если уже все имела?

— Нам лучше идти, — сказал я. — Мне нужно вернуть тебя твоей семье, скоро стемнеет.

Дайю подняла шлем и поправила воротник, потом надела шлем. И она сразу стала другой, менее человечной. Было сложно поверить, что за стеклом была почти нормальная девушка. Умная и с чувством юмора.

— Мне придется снова дать тебе сон-чары, — виновато сказал я.

— Нет. Завяжи мне глаза, если нужно.

— Я не могу так рисковать. Я добавил кое-что, чтобы ты забыла, — я видел, как ее глаза расширились от паники, даже в шлеме. — Не все. Последние сутки.

Она покачала головой.

— Прошу, не надо.

Но я взял ее за руку и уже тащил к двери.

— Нам обоим будет безопаснее, если ты не будешь ничего помнить. Поверь, — я ощущал себя глупо, произнося последние слова.

Мы вышли в грязную влажность вечера. По горе спускаться несколько часов, к тому времени стемнеет. Даже если я заброшу лабораторию, нельзя рисковать и позволять ей помнить это место, помнить меня.