Только не доктор Натарай. Не наша тетя.

— Но как? — проревел он, мой тихий друг, никогда не повышавший голос. — Почему? — он схватил подушку с соседнего кресла и подложил под ее голову. Арун вскочил на ноги и принялся дико озираться.

Аккуратный стол доктора Натарай был в хаосе, верхний ящик был выдвинут. Два пустых флакона были на столе, еще один упал на пол. Арун подошел к столу и схватил один.

— Адреналин. Это были ее вещества на случай аллергии, — он потряс пустой шприц. — У нее аллергия на арахис, но она была осторожна.

— Нужно вызвать скорую, — сказал я.

На стене за нами был включен экран, но я не обращал внимания на тихие голоса, как и на программу, что там шла.

— Нет, — ответил Арун. Он поднял один из пустых шприцов и постучал о ладонь. Он поднял шприц к лампе над нами, крутя его и потряхивая. — Во всех трех шприцах жидкость оставила коричневый след. Адреналин.

Я не сразу понял, что он сказал.

— Черт, — сказал я.

— Все закончилось, — сказал Арун, — но дата свежая. Она была осторожна. Она бы не позволила даже одной ампуле закончиться, а трем — тем более. Ее жизнь зависела от этого.

Я склонился и поднял разбитый ноутбук доктора Натарай.

— А вот ее Ладонь, — она лежала недалеко от тела доктора Натарай. Экран устройства связи тоже был разбит, но не от падения, а словно на него кто-то наступил. А потом я заметил, что доктор Натарай что-то сжимала в руке. Ее рука была прижата к груди, словно защищая это.

Пульт от экрана.

Я повернулся к экрану на стене, голос пробился через панику и смятение. Доктор Натарай сидела в красном кожаном кресле, ладони были сцеплены поверх складок ее темно-зеленого и золотого сари. Она выглядела величественно как королева.

— Мы должны что-то делать, чтобы уйти с разрушительного курса. Мы должны работать вместе, чтобы уменьшить загрязнения, что мы выбрасываем в воздух, которым дышим, в воду, которую пьем, в почву, где растет наша еда. Я прошу правительство Тайваня принять необходимые законы, чтобы исправить наши ошибки ради нас. Ради Земли, — она смотрела в камеру, темно-карие глаза были добрыми, но решительными. — Мы отравляем себя. Нашу планету. Наш дом, — подчеркнула доктор Натарай.

Юная ведущая программы «Давайте поговорим» кивнула, а потом склонилась, скрестив идеальные длинные ноги.

— И что вы скажете ю Тайваня, которые проживают здоровые долгие жизни в регулируемом помещении и в их костюмах? Которые говорят, что проблемы нет?

Улыбка доктора Натарай была решительной.

— Это временное решение. Я говорю всем ю Тайваня, всем, кто считает, что у них есть все в этом мире, кто верит, что можно выжить, окружив себя пузырем. Нет. Все мы — создания этой земли, этой общей экосистемы, — она подняла руки, ладони все еще были сжатыми, а пальцы — переплетены. — Мы связаны. Мы едины. Вы не сможете выжить, пока экосистема вокруг вас умирает. Вы не можете скрыться от эффектов глобального потепления. Все плохо. Я прошу не ухудшать ситуацию. Еще не поздно изменить курс.

— И как обстоит дело с продвижением закона о помощи окружающей среде, доктор Натарай?

Лицо доктора Натарай ожесточилось, она поджала губы.

— Хуже, чем я ожидала. Я пыталась продвинуть закон в законодательный юан почти год, но прогресса нет. У меня есть доказательство, что кто-то активно работает против рассмотрения этих законов.

Глаза ведущей расширились от потрясения.

— Кто же?

— Не знаю, — доктор Натарай смотрела в камеру. — Но когда я узнаю, я пойду на все, чтобы раскрыть их. Дело не в бизнесе, политике или выгоде. Дело не в здоровье. Дело уже в нашем выживании.

Изображение застыло на экране, выражение лица доктора Натарай было напряженным, ее изящные ладони были перед ней, словно она умоляла зрителей.

— Почему это было включено? — я повернулся к Аруну, судорожно дыша.

— Это интервью показывали вчера вечером, — Арун опустился рядом с мамой и коснулся руки, что сжимала пульт. — Она никогда не смотрела свои интервью на экране, — он говорил, а программа началась заново. Он поднял голову, белки глаз выделялись на лице. Мы думали об одном: доктора Натарай убили.

Арун провел ладонью по глазам. В этот миг показалось, что он стал на десять лет старше. Он вытащил Ладонь из кармана жилетки.

— Вызываешь полицию? — спросил я.

— Нельзя, — сказал он. — Нельзя идти в полицию. Какие у нас есть доказательства?

Я выругался. После встречи с доктором Натарай Линь И смогла взломать аккаунт законодателя Тайчуня, она нашла переписку между ним и «мистером Ву». Она нашла похожие переписки и у других людей, с которыми пыталась встретиться доктор Натарай. Все сообщения от мистера Ву были с одинаковыми скрытыми угрозами, намекали на расплату в случае непослушания. Мы все еще не знали, кто стоял за работой этого мистера Ву. А теперь мама Аруна была убита.

— Эй, Арун, — донесся из Ладони бодрый голос Линь И. — Что такое?

Арун открыл рот и закрыл его. Слезы лились по его лицу, горло работало. Я отвел взгляд, ощущая жжение в глазах.

— Линь И, нам нужно встретиться, — сказал я. — Кое-что произошло.

Пауза. Она ответила:

— Завтра утром? У меня?

— Да, — сказал я.

До этого работа с доктором Натарай казалась безвредной. Помогать той, кого мы любили и уважали. Помогать мэй спасти Тайвань. Играть хороших. Но доктора убили, и было ясно, что мы оказались против профессиональных преступников, которые были старше, умнее и богаче. Мы могли погибнуть следующими.

— Хорошо, — донесся голос Линь И. — Увидимся завтра, — тихий звон, она отключилась.

Арун снова обхватил маму, укачивая ее. Я стиснул зубы.

— Мы доберемся до гадов, что сделали это, — сказал я.

Он поднял голову и согласно кивнул.

Нет. Эти подонки так просто не уйдут.

Все утро в день фестиваля Цинмин моросил дождь. Тайпей казался пустым, подавленным. Большая часть магазинов была закрыта, только несколько прохожих было видно на тротуарах, некоторые держали яркие зонты. Я был в кепке, но решил этим утром идти без маски. Дождь был теплым, задевал мою кожу на ладонях, шее и щеках. Он не жалил, был слабым. Днем мэй в Тайпее редко ходили без маски. Наши дожди приносили достаточно грязи в воду, но они все еще могли расчистить коричневый воздух, хоть и всего на пару часов.

Мы встречались в квартире Линь И в центральном Ваньхуа, старейшем районе Тайпея. Я миновал пустые витрины и заброшенные здания, забитые и исписанные граффити, но мое настроение изменилось, когда я приблизился к храму Луншань в нескольких кварталах от дома Линь И. Группы людей, которые не могли покинуть город, чтобы почтить предков, и многие иностранцы собрались вокруг храма, двигались по его главному двору. Черепица изогнутой крыши выделялась красными и зелеными пятнами на фоне зловещего неба. Дым поднимался в небо, до меня донесся запах сандала, несмотря на погоду. Сотни палочек благовоний зажгут сегодня, чтобы почтить мертвых.

Я взглянул на Вокс на запястье. Я пробежал мимо толпы, нашел монаха, продающего благовония за столиком в углу большого двора. Здесь кредитки не принимали. Монах, чье лицо не тронул возраст, кроме двух глубоких морщин по сторонам ото рта, указал на деревянную миску на столе. Я был бедным. Не голодал, но все время ощущал голод. Друзья были добры со мной, особенно Линь И, но я не хотел зависеть от них. Я переводил с китайского на английский и наоборот, получал достаточно, чтобы выжить. Но ребенок без высшего школьного образования далеко продвинуться не мог. Клиенты работали со мной из жалости или использовали меня из-за низких цен.

А мама Аруна всегда передавала мне что-нибудь вкусное домой, когда мы пересекались. На прошлой неделе я заходил к Аруну посмотреть его последние приобретения игр, и доктор Натарай отправила меня домой со стопкой лепешек наан, завернутых в фольгу и с коробочкой тушеной окры. Зрение затуманилось, когда я вспомнил ее теплые глаза и улыбку, когда она обняла меня. Тот раз был последним, когда я видел ее живой.

Я выудил из кармана джинсов две монетки юань и бросил в миску. Монах дал мне три палочки благовоний без слов. Я забрал их и пошел к ближайшей медной урне во дворе. Она стояла на пьедестале, куполообразная крышка была выше меня. Огонек мерцал, как мираж, в центре нее. Я зажег благовония, вдохнул дымок сандала и закрыл глаза. Я сжал ладони и поклонился.

Я минуту вспоминал лицо матери. Потом я переключился на Аруна, сжимающего тело доктора Натарай, его лицо кривилось, как от физической боли. В тринадцать я был слишком юн, чтобы понимать несправедливость смерти матери. Я знал лишь, что у нас нет денег, и мы не могли ей помочь. Теперь, после почти пяти лет жизни на улицах, я понимал. Я видел, как город, который я любил, раскачивался на грани разрушения, пытаясь забрать людей с собой. Только ю оставались нетронутыми из-за их богатства. Теперь мамы Аруна не стало, и я снова ощущал эту боль. Я поклонился еще раз с тяжелым сердцем, а потом открыл глаза и опустил три палочки в урну. Мы сегодня не могли убирать на могиле.

Через пятнадцать минут я прибыл к Линь И, все были уже там, и от этого место казалось теснее обычного. Линь И сидела за рабочим местом, Арун — на белом диване, темные круги изгибались под его глазами. Айрис раскачивалась на снарядах на стене, не используя ноги. Она была в широких штанах, футболке и вязаной шапке поверх коротких волос — все было черным.

Виктор расхаживал по комнате длинными шагами, руки были глубоко в карманах брюк, манжеты рубашки были загнуты и закреплены серебряными запонками. Волосы были уложены, но глаза были красными и опухшими.

Это потрясло меня сильнее всего, дало осознать всю глубину потери. У Вика не было семьи в Тайване, насколько мы знали, хотя он порой упоминал, что здесь жили его дальние родственники. Линь И подозревала, что Виктор отсылал почти все заработанное своей семье на Филиппинах, но он мне об этом не рассказывал. Он хорошо изображал беспечность и равнодушие, но доктор Натарай смогла завоевать даже Вика, всегда отводя его в сторону и тихо разговаривая с ним. Она спрашивала, как он. Убеждалась, что все хорошо. Он говорил только с ней, после того как Линь И бросила его после нескольких месяцев свиданий. Как-то раз он перепил и признался, что доктор Натарай напоминала ему его мать. Только в тот раз за три года, что я знал его, он упомянул свою маму.