Я совсем не помню обратной дороги, но каким-то образом мы оказались у меня дома. Смешно, но все дальнейшее связалось для меня в некий пропитанный алкоголем фильм.
Я вдруг очутился возле нее. Было жарко, кондиционер по-прежнему не работал, и ее лицо покрывала пленка пота. Мне отчаянно хотелось выпить эту росу.
Я, разумеется, знал, что мои самые интимные вибрации, удары моего сердца и даже особая химия, которая, должно быть, исходит из каждой поры моего тела — все это видится ей так же ясно, как какой-нибудь датчик на «умных» часах.
Но не могу передать, насколько мне было на это наплевать. Мы о чем-то говорили, но в моей памяти остались лишь ключевые моменты наших разговоров.
— Вы опять пустили в ход свою силу?
— О чем вы?
— Вы гипнотизируете меня вашим нейровирусом?
Она придвинулась ко мне. Между нашими лицами едва можно было просунуть лист бумаги.
— Нет, — ответила она, и я ощутил ее дыхание. — Это обычный выброс феромонов.
Наши губы слились, и она втянула меня в себя.
Не знаю, как описать то, что произошло потом. Это был танец тел, теней и света под музыку вздохов, криков и шепота, ошеломляющие изгибы и извивы, влажные теснины и волосы, слипшиеся от пота. Не помню, позаботились ли мы об антивирусной защите, но я и так помнил наизусть ее карту здоровья и не сомневался, что она без труда сможет узнать, что я не являюсь носителем какого-либо зловредного вируса.
Потом, обессиленные поединком, мы лежали бок о бок в полутьме, разбавляемой электрическим светом уличных фонарей, и разговаривали ни о чем.
Не помню, как зашла об этом речь, но я попросил ее рассказать мне подробнее о ее необыкновенной нейрохимии.
Она объяснила, что неокортекс ее мозга содержит несколько дополнительных извилин. Именно в этом участке заложены специальные программы, которые приводят в действие ее «сверхспособности».
Затем она поведала о том, какое открытие сделали врачи на станции. Генетическая мутация, обеспечивающая пробуждение этих новых способностей, может возникнуть только у ребенка, рожденного в космосе, при условии, что оба его родителя тоже появились на свет в космосе, то есть по логике «метакортексом» как у нее может обладать только второе и последующие поколения.
— Почему так получилось?..
Она невесело рассмеялась.
— Представьте себе, получилось… Мы — это сигналы, послания… Но как ни крути, потребуются тысячи поколений, чтобы такие, как мы, стали заметной величиной. Мы здесь, чтобы показать, какую длинную дорогу вам предстоит пройти.
— Тысячи поколений?
У меня не было времени ждать.
Она опять засмеялась.
— Не пугайтесь, Хьюз, я шучу… На самом деле, в каждом поколении будут рождаться лишь по нескольку индивидуумов, подобных нам. Возможно, их способности будут более развиты, чем у их родителей, а у следующих — еще больше, и так далее… Мы — начало чего-то большого, но наше существование ненадежно: нас только семеро, трое мужчин и четыре женщины. А между тем условия современной жизни не способствуют репродукции в космосе. Теперь вы видите, о чем я?
То, что я видел в этот момент, было совершенно невыразимо, но я старался поддерживать разговор, несмотря на картины биологической репродукции, которые настойчиво желали укорениться в моем мозгу.
— Вы все семеро живете на исследовательской станции?
— Да… — ее губы изогнулись в слабой улыбке. — Там очень строгая дисциплина: много занятий по теоретической физике, биологии, особенно нейробиологии, астрономии, но кроме того — ежедневные физические тренировки вот с этим, — она указала на сеть, расположенную под ее кожей, прозрачные нити, струящиеся вдоль ее конечностей, как странные татуировки. — Но даже не будь всего этого, даже если забыть о дисциплине, это ничего не изменит!
— Что? Что ничего не изменит?
— Это ничего не изменит… Вот в чем фишка, как говорит Маккой Альварес.
— Маккой Альварес?
— Парень из центра, такой же, как я… Он говорит, что мы не сможем создать кладу, что мы…
— Создать что?
— Кладу, подгруппу организмов, которая эволюционирует по своему собственному пути. Согласно Маккою, мы не сможем этого сделать. Так записано в нашей генетической программе. Ты понимаешь, Хьюз?
Я ровным счетом ничего не понимал.
Она вздохнула. Я чувствовал себя, как деревенский дурачок перед высшим разумом.
— Мы не сможем отделиться от человечества, так понятнее?
— Нет, прости.
Она опять вздохнула.
— Мы бесплодны.
Я пристально посмотрел на нее.
— Бесплодны?
— Да, по-отношению друг к другу. Женщины могут забеременеть только от мужчин с Земли, а наши мужчины, соответственно, могут оплодотворить только земную женщину.
Только тут меня осенило. Я наконец догадался.
Я видел в полутьме ее зеленые с золотом глаза. Они были похожи на окна, за которыми скрывалась дикая жизнь, стремящаяся вырваться наружу.
Я отчетливо понял, что она хочет иметь от меня ребенка.
Проснувшись на следующий день после полудня, я обнаружил себя лежащим полуголым на диване с ощущением, будто прошлую ночь я провел в центрифуге. Ни Дакоты, ни какой-нибудь записки от нее. Я задался вопросом, не привиделся ли мне сон.
Вечером я опять поехал в Центр.
У Юрия ее тоже не было. Он показался мне слегка встревоженным.
— Что случилось? — спросил я. — Здесь побывали копы?
— Не надо этих глупых шуток, будь серьезнее. Где вы были вчера?
— Ну, где… Но не беспокойся, никаких проблем не возникло, и я отлично помню, как отвез ее сюда.
Юрий только холодно усмехнулся на эту жалкую ложь.
Позднее, когда в нас сидело бокалов по шесть пива, Юрий закурил косяк местной травы, и его тут же повело.
Он стал чертовски разговорчивым.
Мы любовались долиной, устроившись в старых креслах на террасе, и тут ночь наполнилась нескончаемым потоком его философски-научных измышлений.
— Ты видишь, что происходит? — возбужденно говорил Юрий. — Я о киберпространстве и нейротехнологиях, которые пересеклись друг с другом в начале века. Взаимодействие между человеческим мозгом и искусственным отныне стало заурядным явлением. Мы общаемся с искусственным интеллектом, с информационными клонам, а когда ты перемещаешься в Сети с одного скрытного слоя на другой, ты знаешь, что манипулируешь цифрами в чистом виде, хотя при помощи своих программ и наркотиков ты можешь вообразить себе, что находишься внутри компьютерной игры…
— К чему ты ведешь, Юрий? Умоляю, не надо мне делать экскурс в историю нейросетей каждый раз, когда хочешь до меня что-то донести.
— Для нее это примерно то же самое, — прошептал он. — Ловкие трюки — но уже в реальности. Ты понимаешь? Проекции ее мыслей воплощаются не только в киберпространстве. Они материализуются непосредственно в нашем человеческом мире…
Я смотрел на Юрия так, словно он только что вылез из летающей тарелки.
— Погоди… Повтори, пожалуйста.
— Тебе обязательно надо разжевать? Изволь: в орбитальных лабораториях ООН ее научили синтезировать гипер-опасные вещества, боевые средства, новейшее психическое и нейроинформационное оружие. Если она захочет, она сможет контролировать сознание сотен людей и столько же нейроматриц, и еще тысячи обычных компьютеров, телевизионных станций, банковских счетов, авиационных и спутниковых диспетчерских центров, атомных станций. Теперь ты видишь масштаб? Она может погрузить всю планету в транс, еще более более реальный, чем сама реальность. В головах людей будет царить иллюзия, такая же, как внутри информационных сетей, ведь для нее нет разницы. Теперь ты понимаешь?
— Теперь понимаю.
— Я не слишком хорошо узнал эту девочку, — продолжил Юрий, — но мне кажется, что она ходит по лезвию бритвы. Ты меня слушаешь?
Я ответил «да», глубоко уйдя в свои мысли, хотя знал, что ни до чего не додумаюсь. В любом случае, ничто не могло остановить Юрия, когда он находился в таком состоянии.
— Она необыкновенно одаренная, но она бунтарка. Как ты или я в ее возрасте. Она ненавидит власть, из-за которой она потеряла пять ценнейших лет своей юности, и я полагаю, что она готова на все, чтобы сохранить только что обретенную свободу.
— Послушай, если все так… Но ведь это ты меня попросил смастерить для нее карту, и я смастерил эту чертову карту…
— Я ни о чем тебя не просил. Это она просила.
— Да пошел ты знаешь куда, Юрий?
— Знаю. Но мне это безразлично. Проблема в том, что мы находимся не в глупеньком кино вроде «Бионической женщины», — (Юрий назвал телесериал XX века, одна из тех вещиц, к которым он питал слабость). — Эта девушка и впрямь стоит шести миллиардов долларов с гаком. И типы, которые вложили в нее денежки, готовы на все, чтобы возместить свои расходы. На все.
Моя мысль работала как сумасшедшая.
— Она тебе что-то такое говорила?
— Послушай вот еще что: за пять лет, что она провела на орбите, техники из лаборатории разработали кучу защитных устройств и приспособлений. Она говорит, что это как-то связано с магнитными полями и квантовыми потоками, генерируемыми мозгом. Но это имеет и обратную связь. Она знает, что они уже взяли след. Она их чувствует…
— Ты думаешь, что это из-за них она сбежала оттуда? — глупо спросил я.
Юрий ничего не ответил. Все было очевидно.
— Скажи, — начал я соображать, — а ты сам-то когда узнал?
— Узнал о чем?
— Не включай дурака, Юрий. О ее штучках с телепатией.
Молчание. Вдалеке сквозь плотные слои атмосферы пробивался оранжевый огонек сверхзвукового самолета.
— Я говорил тебе, что тридцать лет назад был знаком с ее отцом, когда мы все — я, Грюнц и он работали в ЦЕРНе. Затем, после гражданской войны, мы часто виделись, он участвовал в программе сотрудничества… Потом он уехал в США, потом — на орбиту…
— Ты не ответил на вопрос.
— В общем, Грюнц, я, родители Дакоты, те типы из космического центра ООН, да теперь еще и ты — только мы об этом знаем.
— Когда, Юрий?