— Аруна...

— Как будто лучше иметь дело с ней, чем со мной, — усмехнулась Кэтрин. – Я вас умоляю.

Я тряхнул головой.

— Вы не можете заявляться сюда и качать права…

— Они что, хотят внеочередную проверку? — многозначительно поинтересовалась Дженет. — Не думаю.

Моя милая и скромная подруга работала в налоговой службе, и была одним из главных аудиторов в отделе налоговых льгот для государственных организаций. На самом деле, она являлась самым опасным человеком в этом помещении. Короткая стрижка, кудряшки рыжих волос, веснушки и большие голубые глаза. Люди считали Дженет милой и симпатичной, но не осознавали, насколько она беспощадна, пока та не вцеплялась в них мертвой хваткой.

— Я...

— Мистер Джонс? — обратилась медсестра, заходя в палату. — Что вы... Простите, но к больному нельзя впускать столько посетителей.

— Он может принимать столько людей, сколько захочет, — сказала Мин. — А если вызовете охрану, то лишитесь работы.

— Прекратите, — взмолился я. — Эта женщина делает мне уколы.

— Мне нужно поговорить с лечащим врачом мистера Джонса, — резко бросила Кэтрин медсестре, прежде чем та успела ответить Мин. — Пожалуйста, сообщите ему, что здесь находится доктор Кэтрин Бентон.

— Я не...

— Доктор... Кэтрин... Бентон, — произнесла она медленно, холодным тоном. — Сейчас же.

Медсестра окинула взглядом комнату и быстро вышла.

— Он и не поймет, кто ты такая, — довел я до сведения своей тщеславной подруги. — Твое самомнение зашкаливает.

Она хмыкнула, подошла ко мне и щелкнула по лбу.

— Ведьма, — проворчал я и невольно рассмеялся.

— У меня есть основания для беспокойства, — ответила она. — И мне необходимо понять, какое лечение провел доктор. Данных нет в карте, и это меня волнует. Если он не сделал то, о чем я думаю, я самолично отвезу тебя в операционную в течение часа.

Мин ахнула.

— Я не хочу, чтобы ты меня резала, — категорично заявил я.

— Вам бы необычайно повезло, — сказал вошедший врач Шон Купер. Он как будто бы сошел с обложки глянцевого журнала, а не появился через обычную дверь из больничного коридора. — Доктор Бентон — один из лучших нейрохирургов страны.

— Именно, — вторила Кэтрин, поведя бровью в мою сторону. — Я увидела, что у Миро была гипоксия из-за огнестрельного ранения в ключицу, и у меня есть опасения насчет...

— Паралича Эрба - Дюшенна, — закончил он. — Да.

— А еще, — резко сказала она. — Как долго он пробыл...

— Я не успел внести данные в карту, но пойдемте со мной, я покажу вам результаты МРТ.

— Отлично, — решительно проговорила Кэтрин, поворачиваясь вслед за доктором Купером. — Сидите тихо, я скоро вернусь, — бросила она через плечо.

Когда Кэтрин ушла, Аруна многозначительно подняла брови.

— Ну вы и хулиганье.

Я был абсолютно уверен, что персонал больницы искренне обрадуется, когда я выпишусь.

***

ПО ОБЩЕПРИНЯТОМУ МНЕНИЮ, раз я вырос в калифорнийском городе Пакойма, то мне была уготована прямая дорога к преступной жизни. Промышлял я мелким воровством в магазинах — крал только еду, потому что всегда был голоден. Прогуливал школу и подрабатывал курьером.

Парни спрашивали: «Эй, пацан, не хочешь заработать двадцатку? Нужно доставить кое-что кое-куда». Я никогда не задавался вопросом, что внутри. Мне было плевать. Я заработал репутацию надежного человека, и меня стали приглашать на деловые переговоры при петушиных боях, на закрытые азартные игры, позволяли зависать с парнями, когда те напивались, курили, нюхали наркоту. Довольно скоро и мне стали предлагать нюхнуть кокаина, затянуться косячком или выпить.

К пятнадцати годам я успел побывать в более чем двух десятках приемных семей. В конце концов, я ввязался в неприятности и попался, когда полицейские ворвались в дом через главный вход. Как и следовало ожидать, эти большие и сильные мужчины вывели меня наружу и дождались, пока за мной не приехала Служба защиты детей.

За всю мою жизнь они были единственными, кто обратил на меня внимание, поговорил со мной и которым, как мне показалось, была небезразлична моя судьба. Момент спасения и героизм этих благородных людей навсегда отпечатались в моей памяти. Поэтому вместо того, чтобы испытывать ненависть к правоохранительным органам, я выбрал другой путь. Вообще-то мне никогда не хотелось быть из числа тех, кого ловят. Я хотел стать парнем, который сам арестовывает. Полицейские казались мне добрыми, надежными, сильными, а когда я повзрослел, то и чертовски сексуальными.

Мне повезло. У меня все сложилось лучше, чем у многих приемных детей, с которыми я был знаком. Меня не насиловали, не отправляли на панель и не домогались. Мои опекуны просто не обращали на меня внимания. Еду и одежду приходилось добывать самому. Я словно стал невидимкой…

В последний раз меня забрали из дома, потому что у людей, с которыми я жил, в подвале оказалась лаборатория по производству метамфетамина. Детектив вывел меня на улицу, остановился перед опекуном и ударил его кулаком прямо в лицо. Мужик, валяясь на земле, таращился нам вслед, пока полицейский уводил меня, схватив за одежду, болтающуюся на моем худом теле. Я сильно недоедал, и в тот раз попал в больницу. Именно тогда меня передали новому сотруднику соцслужбы — моему ангелу, как оказалось впоследствии. Миссис Перес.

Она была моим шестым социальным работником. Неизвестно, настоящей ли была моя фамилия Чуковский — никто не был уверен, она просто оказалась на каком-то клочке документов рядом с именем Мирослав. Миссис Бенита Перес сменила прежнюю фамилию на Джонс. Она написала ее ручкой в моей анкете, а потом внесла в базу данных. И с помощью этого небольшого изменения она побудила меня начать новую жизнь.

— Мне не нравится фамилия Смит, так что возьмем другую, такую же простую, хорошо? — спросила миссис Перес улыбаясь. — Ну что ж, теперь ты Джонс, mijo²⁶. Давай подумаем, чем ты можешь заниматься, кроме как влипать в неприятности.

Это ничего особо не значило и в принципе ничего не поменяло. Но я перестал думать о себе как о никому не нужном ребенке и стал считать себя человеком, способным вырасти и строить собственную жизнь.

Через неделю миссис Перес перевела меня в новую школу и поселила в доме в Редондо-Бич. Мы обитали там вдесятером, а жилье больше напоминало казарму, но меня вполне устраивало. Крик мистера Хатчинса «Джонс!», означающий обед, звучал музыкой для моих ушей. Отставной армейский священник, как и предыдущие опекуны, не особо обо мне волновался, но, по крайней мере, действительно тратил пособие на еду и одежду для меня. Я считал это уже достижением.

Когда мне исполнилось шестнадцать, я устроился на две работы: в продуктовом магазине после школы и на круглосуточной заправке. В ночные смены у меня было полно времени на уроки и на сон за пуленепробиваемым стеклом кассы. Никто не удосужился даже проверить мой возраст, никому не было до этого дела.

Все, кроме миссис Перес, были удивлены, когда меня приняли в Чикагский университет. Она помогла оформить документы на стипендию, чтобы покрыть расходы, на которые не хватало пособия. Миссис Перес вышла на пенсию в тот же год, когда я получил диплом. До сих пор каждое Рождество я отправляю ей в Портленд открытку.

Пока я не перебрался в Чикаго, у меня не было никакого постоянного местожительства. Жизнь в общежитии поразила: во-первых — свобода, во-вторых— хорошая работа, которую я нашел в закусочной в двух кварталах от кампуса. Наконец-то я ничем не отличался от других первокурсников колледжа. Никто не смотрел на меня свысока, не осуждал и не относился ко мне как-то иначе. Я мог сотворить себя заново, чем и занялся.

Я давным-давно осознал, что гей, и теперь планировал переспать с любым парнем, который обратит на меня внимание. Так я и познакомился с Дженет Вуллард, впоследствии Пауэлл. В шесть утра она ворвалась в комнату своего парня в общежитии и обнаружила меня голым в его постели.

Девушка заорала.

Я вздохнул.

Ее парень, Тодд-не-помню-как-его-там, сбежал и заперся в туалете.

— А ну, тащи свою задницу сюда! — рычала она на него через дверь.

А я пытался натянуть штаны, прыгая на одной ноге.

— О, Джен, — запричитала Моника Байерс с порога, а с ней за компанию еще две подруги в малюсеньких пижамах, скорее уместных на моделях Victoria’s Secret. — Похоже, ты настолько заколебала Тодда, что он подался в геи.

Я не мог вынести выражение мучительной боли на лице Дженет.

— Идиотка, я не гей, — произнес я презрительно, насмехаясь над тщеславной сукой Моникой, которая определенно считала себя крайне важной персоной. И если не целовать ее зад, она превратится в сущий кошмар. — Тодд расстроился, застукав нас с Дженет в его постели. Парень получил психологическую травму на всю жизнь.

Моника была ошеломлена. Ее сборище ведьм тоже.

Солгав, я сохранил тайну Тодда, а Дженет получила статус оторвы, которой всегда хотела быть. Я схватил ее за руку и потащил за собой через дверь, вниз по черной лестнице. Отпустил ее на первом этаже, в вестибюле. Дженет встала передо мной, загородив выход.

— Что?

— Тодд гей?

— Тодду просто было любопытно.

— Ты был сверху?

Я расплылся в широкой улыбке.

— Детка, я всегда сверху.

И это была первая правда за день.

Девушка уперла руки в бока и пристально посмотрела на мое лицо.

— Почему ты солгал ради меня?

— Потому что Моника Байерс — это то самое плохое слово на букву «б», которое я не хочу произносить из уважения к тебе, — объяснил я. — Девчонки такое не любят, верно?

— Да, не любим.

— И, кроме того, ты не заслуживаешь тех слов, которые она бы наговорила.

Ее взгляд смягчился, и она протянула руку.

— Меня зовут Дженет Вуллард.

— Миро Джонс.

— Хочешь, пойдем в мою комнату. Я только что вернулась из дома, и мама нагрузила меня кучей замороженной еды.

— А пирожки есть?

— Да, а еще мини-пиццы и рогалики.