"Уважаемый Михаэль! Много плакала над Вашими книгами. Буду их перечитывать. Много ли есть людей, которые пишут правду, не оглядываясь и не боясь никого? Единственный человек, который делал это – рабби Меир Кахане. Поэтому и убили".

- Нехамелэ! Чтобы не пустить к нему верующих, распространялась легенда, что он не слушает "великих поколения". А он-то и есть "великий поколения".

"Уважаемый Михаэль! Книги Ваши привели меня в смятение. Не понимаю, как это могло пройти мимо меня в течение стольких лет".

- Нехамелэ! Я нашёл тебя. И ты сразу стала моим любимым писателем.

"Уважаемый Михаэль! Ещё хочу сказать насчёт «Покушения»: вся их тактика построена на запугивании и убеждении Вас, что Вам никто никогда не поверит. В России верили, что убивают. А в Израиле верят, что такого не может быть. А те, которые поверят, испугаются и отшатнутся. Все будет представлено так, чтобы люди подумали, что Вы сумасшедший. Ваши доказательства никого не убедят, люди всегда найдут им объяснение: случайность, или неправильно понято, или ещё что-то. Скажут: «Так ведь бывают врачебные ошибки», или: «Ты – сумасшедший, такого не может быть», или: «У тебя нет доказательств», или: «Тебе показалось» и прочее".

- Нехамелэ! Пока я был один, искал читателя. Теперь я не один, и больше не ищу. Ты мой читатель, единственный, а я твой читатель. Буду писать для тебя.

- Мишенька! А я – для тебя.

"Уважаемый Михаэль! Вы подняли самую важную проблему нашего еврейского существования – намеренный завоз гоим на Еврейскую Землю. Не оставляет мысль о Ваших книгах, о Вашей судьбе, о Вашем мужестве. Мне страшно за Вас. Болит душа за Ваше одиночество. Не могу ли я хоть чем-нибудь помочь Вам? Напишите, что я могу для Вас сделать".

- Нехамелэ! Спасибо Всевышнему, что ты есть.

"Уважаемый Михаэль! Книги Ваши потрясли всё моё существо. Никто не пишет о засилье гоим, и никто не пишет о том, что человека могут преследовать только за то, что он об этом пишет. Есть ли более точный приговор всей этой бандитской системе, прикрывающейся еврейской вывеской, нежели раскрытие этой страшной правды? Рабби Меир Кахане был опасен тем, что вывернул наизнанку паршивые потроха несуществующей демократии Израиля. А Вы опасны тем, что доказали нееврейский характер государства под еврейской вывеской. Обе вещи банда, держащая власть, не прощает. С ужасом думаю о Вашей судьбе. Тяжко собственное бессилие. Я бы очень хотела Вам хоть чем-нибудь помочь, но не знаю чем".

- Нехамелэ! Твоя помощь состоялась – у меня есть родной человек.

- Мишенька! У меня есть родной человек.

Щелчок.

Твой ход, товарищ кэгэбэ.

Рассказ 30

Щелчок.

- Нехамелэ! К годовщине переписки вот тебе маленький букет, нарвал из цветов первого весеннего месяца.

"2.3.2006. Уважаемая Нехама! Вот он – новый еврей – разобрано Вами. Но нет второй составляющей: вот он – нееврей. А как без этого понять, что здесь происходит и произойдёт? Михаэль Бабель"

"Уважаемый Михаэль! Спасибо за Ваш отзыв об «Опьянении насилием». Вы схватились с системой, которая так же жестока, как и советская. Всего хорошего, Нехама"

"Уважаемая Нехама! Без нееврея, специально завезённого в огромном количестве, не понять предстоящий обвал, который отразится на всех евреях, где бы они ни были. С добрыми пожеланиями творческих успехов. Михаэль"

"Уважаемый Михаэль! Человек Вы смелый и, я бы сказала, счастливый. Я сама хлебнула там того, что можно пожелать только врагу. Всего Вам самого лучшего, с уважением, Нехама"

"Уважаемая Нехама! Рад читать Вас. Мы сделали свой выбор. Михаэль"

"Уважаемый Михаэль! Читаю Ваши книги. Эти вещи намного страшнее немцев, погромщиков и всей другой сволочи. Это захлёстывает всё тело таким отчаянием, от которого не оправиться уже никогда. Нехама"

"Уважаемая Нехама! Ждал Ваше письмо. Мне радостно от Вашего слова, взгляда, позиции. Михаэль"

"Уважаемый Михаэль! За исключением немногих, мои статьи встречают в штыки. Сталкиваюсь с ужасной ненавистью. Мне страшно за евреев, за Израиль. Мне страшно за Вас в Вашем одиночестве. Нехама"

"Уважаемая Нехама! Без правды нет цельности. Главное – оставаться цельным с самим собой. Прочёл всё присланное. Очень интересно. Я люблю Ваше слово. Михаэль"

"Шалом алейхем, Михаэль! Спасибо за Ваши теплые слова. Нельзя ли по дружбе, хоть и совсем недавней, называть Вас Миша? Пусть Всевышний бережет Вас и семью, им нелегко. «Мой Израиль» – такой чистый, такой характерный для тех наивных лет. Это не только Ваш мир тогдашний, а многих, очень многих проснувшихся евреев. И человек оттуда смотрится добрый, хороший еврей. Есть и сантименты тут – я была ребенком, и у меня были родители и брат. Их давно нет, и родных нет. Те, кто в Москве – чужие, с гоями переженатые. А так требуются родные, не можете себе представить. Нехама"

"Нехама, здравствуй! Вот, получай родного. Твой родной, Миша"

"Дорогой Миша! Прошла целая вечность (2 дня) со времени Вашего письма. В следующем письме я объясню мое молчание. Что-то меня тянет перечитывать Ваши книги. Как бы я хотела родства, ну хоть на уровне кузена что ли! Нехама"

"Шалом, Миша! После долгого голодания надо есть по капле, иначе гибель. Видя, как надвигается 9-ый вал сближения с Вами, я испугалась. Не потому, что жду разочарования, а потому, что такие лекарства берут понемногу, иначе – гибель от обжорства. Тут есть главное между нами, как ни с кем – Ваши книги, Ваше сердце, наше похожее прошлое в России и, к сожалению, наши мучители в Израиле. А за «родного» не знаю, как благодарить. Сказать хочется очень много, накопилось за много лет. Опять начала читать Ваши книги. Прочла сегодня большой кусок под пение моего любимого Карлебаха, и, честно скажу, наплакалась. Разве можно не плакать над такой трагедией?! Разве можно не плакать над собственной трагедией? Да хранит Вас Б-г, афцелойхес але сонем. Нехама"

"Нехама, дорогой человек! Твоё прошлое мне понятно, созвучно с моим. Под песни моего любимого Карлебаха созревали мои слова в слезах. Твой опыт не несчастный, а богатый. Миша"

"Дорогой Миша! Кому бы столько рассказывала о себе? Открыться – это не шутка. Вы, как видно, ничему не удивляетесь, а я до сих пор не могу поверить в то, что есть такой человек, как Вы, и что я его знаю. Письма Ваши мне очень нужны, потому что впервые за столько лет я встретила человека, способного меня понять. Изголодавшись по человеческому общению, я с трудом находила себе собеседников. Несколько раз я, к своему стыду, не выдерживала и пыталась рассказать маленькие фрагменты моей израильской жизни. Вы бы видели их лица. И вот, после стольких лет, встретился человек, который без всякого удивления воспринимает их. Нехама"

"Нехама! Дорогой мне человек, ну, как же я ничему не удивляюсь, встретив родного человека?! Всегда искал "хорошего человека". Храбрый человек, привет. Миша"

"Дорогой Миша! С этого письма иду на «ты». Страшно и тяжело писать о том, что было. Все эти воспоминания вынимают душу. Со всеми говорю, как через стеклянную стену. А с тобой – по-другому. Прямой провод. Нехама"

"Нехама! Спасибо, мой хороший человек! Спасибо, что чувствуешь мою душевную близость, а я и не скрываю. Вот берусь за любимое дело – писать вместе с тобой письма. Работа – в сторону, книга – в сторону. Миша"

"Дорогой Миша! Дай мне волю, я бы только и делала, что писала бы тебе письма – в кои года нашелся человек, который не только хочет меня слушать, но и понимает. Сочетание твоих качеств идеальное: смелость, мужество, доброта, спокойствие, ум и повышенная чувствительность с преданностью идеям и семье. Нехама"

"Нехама! Никогда не находил цельности с преданностью. Написано: приобрети себе друга. Скептически относился к этому после солидного опыта, считая, что человек всегда остаётся один. И вот нашёл тебя. Миша"

"Дорогой Миша! Признаюсь: так привыкла к твоим письмам, что мне плохо без них. Так люди после давней разлуки не могут наговориться. У нас она очень длинная была – разлука. Вся жизнь. Нехама"

"Нехамелэ! Никогда не считал себя писателем, а считал себя человеком, который делает больше, чем может. Миша"

"Дорогой Миша! Иногда думаю, что мне все это снится. Убегаю от всего того, что мучает. В данном случае, убегаю к тебе и с тобой в прошлое. Смешно, наверное, и грустно. Знай всё же, что ты счастливый человек, потому что не жалеешь о прожитой жизни и не грызешь себя подобно мне. Так уж получается, что я или пишу тебе, или думаю, что написать. Нехама"

"Дорогой Миша! Спасибо за обращение, совсем по-еврейски. Меня тянет на твой сайт – вроде как в гости к тебе пошла. На сайте твоем я – как у себя дома. Нырнула и такое чувство, что с тобой рядом. Думаю, может, ты как раз что-нибудь там пишешь. Тепло, уютно и чувство общения. Мы поменялись ролями: я молчу, а ты рассказываешь. Я ни на минуту не забываю, что есть еще глаза Большого брата (чтоб они повылезли), которые читают мои письма. Нехама"

"Нехамэлэ! Поздравляю с годовщиной нашей дружбы. Думал, прошло больше. С днём рождения, мой хороший человек. Миша"

"Дорогой Миша! Если бы ты знал, как мне приятно получить твое письмо, да еще так быстро. Пусть коротенькое. И приятно обращение. Так папа меня называл. Спасибо за то, что ты есть. Единственное сожаление – жаль, что это не произошло раньше... Тяжело ждать следующего письма. Нехама"

"Нехамэлэ! И мне. Миша"

"Дорогой Миша! Писала уже, что умирала я там без всякой медицинской помощи. Сама себе колола лекарство, когда было. Какие-то сверхъестественные силы Б-г давал: в том состоянии таскать такие тяжести и смотреть за ребенком. Бывало, везу коляску с ребенком, а на себе тащу мешки с луком, картошкой. Как я могла носить такую тяжесть на себе, не знаю. Весь мой вес укладывался тогда в сорок два килограмма. Только когда ребенок стал носить кипу и цицит, окружающие гоим поняли, кто я. Так вот, я уже умирала, и мне просто было всё равно. Только бы скорее. Болезнь страшно взяла за горло после отъезда в Европу. У меня не было денег, не было больничной кассы, и я очень мучилась. Когда пошла в поликлинику, все врачи сбежались посмотреть на умирающую женщину, живущую в большом европейском городе. Меня направили в больницу на операцию. Там я узнала, что такое настоящий антисемитизм, хотя жила в Литве и хлебнула там много. Вечером после операции вошла дежурная медсестра, которая принимала меня и велела одеть полосатую пижаму. В это время я молилась Шмонэ-эсрэ. Она подошла, увидела сидур, еврейские буквы и чуть не задохнулась от злобы: «Она молится на иврите! Кто это вам здесь позволил молиться по-еврейски?!!» И руки тянет к сидуру. Я только мечтала скорее закончить, прежде чем она у меня выхватит сидур. Закончила, повернулась к ней: «Ты что думаешь, что я не понимаю, зачем ты меня в полосатую одежду нарядила? Тебе, старой нацистке, хотелось еще раз в жизни увидеть еврейку в лагерной форме, порадоваться напоследок? Ты никогда больше не увидишь евреев за колючей проволокой. Ты и вся твоя арийская раса будете гореть в аду. Ты грязная австрийская свинья». Она стояла как вкопанная. Я сделала несколько шагов по направлению к ней, и она с криком побежала к дверям. Знаешь, как рав Меир говорил: «Когда оскорбляют или бьют еврея, оскорбляют Б-га. Еврейский кулак в гойскую рожу – это освящение Всевышнего». Нехама"