Настало время прощаться. Не забыть бы поблагодарить их за доброту. Отец бы непременно велел так поступить. Мама так уж точно велела бы. Он вдруг осознал, что едва знает отца. В любом случае, они заслужили услышать от него спасибо, тетя Мэдж и дядя Перри, они дали ему кров и пищу, а ответной привязанности с его стороны почти не увидели.

Он взял свою сумку, кепку, пальто, два свертка, оглянулся на уже знакомую комнату, покатый потолок со стропилами, дешевую мебель. За проведенные здесь пять месяцев все это стало родным. Затем, спустившись на два лестничных пролета, Энтони зашел на кухню, где обнаружил готовых его сопровождать тетю Мэдж и дядю Перри уже в шляпах и пальто, и с чемоданами в руках.

Глава двадцать четвертая

В слабом свете месяца, следуя за солнцем к юго-западу, «Серый кот» потихоньку выскользнул из гавани под одним или парой парусов. Пройдя мыс Пенденнис, он развернул остальные паруса и прогибался и дрожал от дуновения ветра, как лошадь, чувствующая хозяина после долгого отдыха. Затем медленно двинулся правым галсом, слегка погружаясь в неспокойное море и подмигивая огнями, прощался с прибрежным замком и линией темнеющих утесов.

Баркентина никогда не предназначалась для перевозки пассажиров, и в ней было неудобно и тесно. Капитан Стивенс отдал свою каюту миссис Вил, а Энтони и Перри должны были разместиться в кладовой, которая вела от кают-компании на противоположный борт. Ее второпях обустроили для них. Корабельный плотник соорудил две койки на полу, неприятно напоминающие два наспех сколоченных гроба.

Как сказала тетя Мэдж, ни к кому не обращаясь, неудобства возникнут всего на пару дней. У них есть важные дела в Бристоле, и они в последний момент решили воспользоваться этой возможностью, чтобы уладить их. Одновременно они могли выполнить свой долг перед отцом Энтони, сопровождая мальчика и благополучно посадив на борт парохода в Канаду. Дядя Перри сказал, что его старому нутру полезно снова почувствовать палубу под ногами, а тетя Мэдж добавила, что перемены пойдут ей на пользу. Она чувствовала себя совершенно подавленной и недоумевала, как эта идея не пришла ей в голову раньше.

Энтони не верил ни единому слову. Он не вполне понимал, что происходит, но начал догадываться. Дяде Перри явно не доставило ни малейшего удовольствия опять оказаться в море. Тетя Мэдж, если Энтони не ошибался, последней в этом мире согласилась бы на такие неудобства из чувства долга к племяннику или даже в интересах собственного здоровья. Надо думать, она охотнее умерла бы в комфорте, чем стала бы жить без него.

Но Энтони очень мало что мог сказать или сделать. Он и раньше не в силах был повлиять на события, и теперь остался так же беспомощен. Утешала мысль, что, поскольку он едет к отцу, не его забота выяснять мотивы других ехать вместе с ним до Бристоля. Если сам он движется в нужную сторону, все загадки одна за другой останутся позади.

Хотя капитан Стивенс и делал вид, что доволен, на самом деле он не был рад хозяевам на борту, и, дабы оправдаться перед Торговым советом, вписал их всех как членов команды, по шиллингу в день. Как бы Энтони хотелось, чтобы Нед Поулин по-прежнему оставался в команде!

Ту ночь Энтони провел в тревожном, болезненном забытьи, прислушиваясь к храпу и бормотанию Перри на койке напротив. Он закрывал глаза, но уснуть не мог — то перед ним снова вставала ужасная сцена, увиденная прошлой ночью, то слышались незнакомые звуки, топот ног над головой или звяканье стакана Перри, наливавшего очередную порцию рома. Должно быть, не только Энтони не мог забыть случившегося вчера.

Всю ночь баркентина боролась с яростным встречным ветром, который резко усилился в тёмный час перед рассветом. Тогда Энтони услышал, что Перри тошнит, а вскоре плохо стало и ему самому.

После этого Энтони потерял счёт времени и связь с реальностью, он помнил только, что в какой-то момент к ним зашёл кто-то из экипажа и погасил чадящую лампу, впуская в каюту серый утренний свет.

Потом, уже после того, как Энтони решил, что сил жить больше нет, его стошнило в последний раз и он наконец заснул.

Когда он проснулся, оттенок дневного света остался тем же, однако он чувствовал, что прошло достаточно времени. На койке напротив уже не было дяди Перри. Болезненно слабый, с кружащейся головой, мальчик осторожно вылез из койки и тут же свалился на пол у койки Перри. Держась за неё, он медленно встал и выглянул в иллюминатор.

Первое впечатление было, что всё исчезло. Не видно ни горизонта, ни хоть каких-то признаков морского пейзажа. Отверстие иллюминатора казалось зажатым меж стен и равнин бурлящей серой воды, вздымающейся и падающей со всех сторон, и время от времени окошко погружалось в полную темноту. Ни уровня, ни опорных линий, чтобы определить горизонт, и невозможно понять, насколько иллюминатор погружён в море. Никак не увидеть разницу высоты, да и есть ли она? Когда показывался краешек неба, он выглядел рваным бурым покровом. Над всеми шумами моря и корабля преобладал пронзительный мерный вой, биение сердца дьявольской динамо-машины.

У Энтони закружилась голова, он опасался приступа тошноты и чувствовал, что больше не может жить без воды, нужно смочить пересохшее горло. Он кое-как добрался до другого конца каюты и открыл дверь.

Его приветствовал гул голосов. В кают-компании, где царил хаос и полумрак, сидели Перри, тетя Мэдж и капитан Стивенс. На появление Энтони никто внимания не обратил, для этого там было чересчур шумно — хлопали двери, скрежетало дерево, скрипели стулья, а все незакреплённые предметы неумолчно стучали и клацали. И всё это перекрывали шум моря и завывания ветра.

— Постоянная безнадзорность бегучего такелажа, мэм, — говорил капитан. — Нужно это учитывать. Я бы не стал упоминать это только... заметьте, пока еще речь не об опасности... шквальные зюйд-весты в этих краях часто сами стихают так же быстро, как и крепчают. Но я бы не стал входить в залив в такую погоду. На судне все по-другому. Может, быть вы помните, я спрашивал?..

— Вернуться, — ворчливо произнесла тётя Мэдж, обращаясь к столу. — Нелепо. Не желаю слышать. Утихнет ветер. Займёмся в должное время. Мой дорогой супруг всегда говорил, «Серый кот» абсолютно надёжен, и капитан, и корабль.

— Благодарю, мэм. Я рад вам служить. Но я должен думать и о своей команде. Я изложу вам факты — на всякий случай. Мы можем продержаться до темноты. Но если шторм не утихнет, придется свернуть и укрыться в ближайшем порту.

— Думаешь, получится дойти до Силли? — спросил Перри, откидывая назад волосы.

Капитан Стивенс слил воду со своей зюйдвестки.

— Я не собираюсь туда идти. Да и незачем.

— Меня самого не прельщает залив в такую погоду, — произнес Перри. — Лопни моя селезенка, видал я, как волны взлетают так же высоко, как члены королевской семьи. Тут уж станешь осторожным. Но, может быть, до утра все стихнет.

— Конечно, так и будет.

Миссис Вил поднесла носовой платок к губам, скрывая икоту. Хотя её щеки казались ещё более обрюзгшими, чем когда-либо, и дрожали от качки, она не потеряла свою величавость. Ночное недомогание и тошнота не помешали ей надеть жемчужное ожерелье и серьги.

— Ну, как уж есть, — сказал Стивенс. — Надеюсь, вы правы. Кок приготовит вам горячее какао, если вы не против. Это лучшее, что мы можем сейчас сделать...

Хватаясь за всё, что попало, Стивенс добрался до двери кают-кампании и вышел. Примерно полгаллона воды залилось внутрь и растеклось по полу, как будто в поисках родной стихии.

Энтони шагнул вперед и торопливо подобрался к столу.

— Я хочу пить. Есть ли вода?

Оба уставились на него с подозрением, как будто решили, что он подслушивал. Лицо Перри пожелтело от морской болезни и рома.

— Там, — сказал он, резко дергая большим пальцем.

Энтони вошел в небольшую уборную и увидел немного воды в графине, прикрепленном к стене. Он с жадностью выпил ее, и его снова затошнило. Он пробыл в уборной около получаса, чувствуя себя слишком плохо, чтобы двигаться, но наконец набрался сил, чтобы приползти обратно в кают-компанию.

Ни его тети, ни Перри там не было. Видимо, они ушли в ее каюту, поскольку пространство для передвижения было весьма ограниченным. Энтони нашел стул посреди грохота, сел на него и, откинув голову назад, наблюдал за головокружительной акробатикой всего салона. Через некоторое время он обнаружил, что глаза привыкают к постоянной смене положения. Он стал двигаться точно таким же образом, и это помогло. Ему полегчало. Часы над дверью показывали почти два— значит, они в море девятнадцать часов.

Послышался стук сапог, и в каюту вошел мистер О'Брайен, помощник. Он не обратил внимания на Энтони, но, удивительным образом сохранив равновесие, подошел к шкафу, встал перед ним на колени и начал рыться внутри.

— Какой сильный шторм, мистер О'Брайен, — сказал Энтони.

Помощник мельком взглянул на него, но ничего не ответил.

— Мы в опасности? — спросил Энтони.

Мистер О'Брайен швырнул что-то обратно в шкаф.

— Нет, если не будешь выходить на палубу, дружок, — отрывисто произнес он. — Лучше бы я не подписывал контракт, а остался бы в Халле, двумя ногами на суше. Так-так.

Над ними послышался треск и глухой удар, и вода внезапно хлынула по лестнице кают-компании и влилась в уже существующие лужи.

— Мы еще далеко от Бристоля?

О'Брайен встал. На жирном красном лице под зюйдвесткой поблескивали капли воды. Борода побелела от соли.

— Увы, нам ещё далеко до него. Но, пресвятая дева Мария, зачем тебе нужен Бристоль? Мне вполне хватило бы и флага Маунтс-бэй.

— Но ведь мы идём в Бристоль.

О'Брайен застегнул свой непромокаемый плащ.

— Не этим рейсом, паренёк. Мы идем в Опорто. Но одному богу известно, где мы бросим якорь, если ветер не ослабеет.