ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Шёл 1217 год от Рождества Христова, и пятнадцатый год шёл Грегори де Вьепону, старшему сыну Роббера де Вьепона, когда граф Оксфордский отослал его домой из столицы, рекомендовав не присылать больше в пажи ко двору никому. Четырнадцать же было ему, когда Роббер де Вьепон выпорол его и, заставив ночевать две ночи в хлеву, смилостивился и, вызвав к себе, сообщил, что уходит в крестовый поход.

Последнее обстоятельство определённо удивило Грегори куда сильнее, чем сам факт его ссылки в родной замок Бро — Грегори рос капризным, своевольным и непослушным мальчишкой. Он никогда не признавал, что должен по традиции или какому-то ещё праву прислуживать кому бы то ни было, тем более прислуживать незнакомому ему графу, и то, что его отправят домой, было лишь вопросом времени — Грегори старался не говорить об этом вслух, но он и сам этого хотел.

Ему нравилась вольная жизнь в замке Бро. Нравилось всегда находиться рядом с отцом, который сам учил его владеть мечом и копьём. Нравились вылазки на шотландскую сторону, которые вообще-то были запрещены, но из которых можно было притащить барашка или козла, чтобы затем пожарить его на заднем дворе тайком ото всех, кроме ближайших соратников. И нравилось, что здесь к нему относятся как к наследнику местного лендлорда, которому, по большому счёту, позволено всё.

Отец раз за разом пытался затянуть узду, но раз за разом терпел поражение в борьбе с собственным сыном — на его горе, единственным из тех, что родились у него в браке.

Трижды Грегори отсылали в столицу пажом в знатные дома, и трижды он возвращался назад, но теперь уже возраст его служения истекал, и шанс найти дворянина, который возьмёт завоевавшего дурную славу мальчишку был невелик.

Грегори думал обо всё этом, когда замёрзший и голодный шёл с конюшни в отцовские комнаты и ожидал продолжения выволочки — но никак не того, что Роббер де Вьепон объявит ему:

— Сын мой, я ухожу в крестовый поход.

Впервые в жизни Грегори Вьепон не знал, что сказать. Просто стоял и смотрел на отца, ожидая, что тот поправится, скажет, что оговорился или пошутил.

— Зачем? — наконец спросил он.

Отец не ответил ничего.

— Ты не хочешь служить чужим, — сказал он, будто не заметил вопрос, — может, так и должно быть. Но ты станешь рыцарем, Грегори. Так тоже предрешено.

Грегори молчал. Отец, очевидно, собирался снова отправить его в столицу и отговаривать его не было смысла.

Впрочем, отец почему-то не торопился объявлять ему фамилию нового господина. Он встал и, подойдя к Грегори вплотную, приподнял его лицо за подбородок. Грегори был ростом пока ещё чуточку ниже него, но уже унаследовал семейный чуть горбатый нос, который так нравился женщинам у отца, густые длинные волосы и пронзительные, чёрные как у матери, глаза.

— Грегори, я ухожу. Может быть, мы не увидимся больше никогда.

— Я понимаю, отец, — Грегори сглотнул и накрыл его руку своей рукой.

— Ты можешь дать слово, что не опозоришь меня?

Грегори молчал. Только закусил губу. На глаза навернулись слёзы, потому что отец всегда представлялся ему таким же нерушимым и неизменным, как стены замка Бро.

— Клянусь, — сказал он наконец.

И в ту же секунду хлопнула дверь.

— Вот, — сказал отец, — идёт твой новый лорд.

Грегори почувствовал, как у него холодеет в груди, и медленно обернулся — а потом так же медленно выдохнул, чувствуя, как сердце вновь восстанавливает ход.

— Сенешаль Тизон… — губы Грегори дрогнули, почти расплылись в улыбке. Тизон Ковингтон был давним другом отца и обитал в замке столько, сколько Грегори помнил себя. Он был Грегори ближе дяди и любого из старших родственников, кроме, разве что, самого отца.

— Тизон возьмёт на себя заботу о тебе. А замком в моё отсутствие будет править Генрих — до тех пор, пока ты не повзрослеешь и не примешь рыцарский обет. От тебя зависит, насколько скоро это произойдёт. Ты понял меня, Грегори? — сэр Роббер так же бесцеремонно, как и несколько минут назад, повернул голову Грегори за подбородок к себе.

Грегори медленно кивнул.

— Тогда клянись, — приказал сэр Роббер и подтолкнул его к Тизону, стоявшему в паре шагов от него. Грегори послушно опустился на одно колено и произнёс клятву. Новость об отбытии отца подействовала на него фатально — сейчас он был готов на всё.

Роббер де Вьепон собрал отряд из пятидесяти рыцарей, забрав ровно половину из них, и столько пехотинцев, сколько пожелало отправиться с ним. Причину своего решения он сыну так и не объяснил — зато показал документ, запечатанный сургучом, который должен был подтвердить право Грегори наследовать замок в случае, если сэр Роббер так и не вернётся живым.

Его провожали втроём — не считая многочисленной челяди: брат, Генрих Вьепон, друг, Тизон Ковингтон, и сын — Грегори Вьепон.

Не успело войско сэра Роббера скрыться за горизонтом, как Генрих, не оборачиваясь и глядя удаляющимся рыцарям вслед, произнёс:

— Не лезь ко мне под ноги, Ковингтон.

Ковингтон дёрнулся и пристально посмотрел на нового лорда, но не ответил ничего. Вспрыгнул в седло и подав Грегори руку, помог забраться к себе за спину, а потом дал шпоры коню.

Служить Тизону Грегори нравилось куда больше, чем незнакомым графам в далёкой столице — почти как отец он ежедневно занимался с ним, учил кормить сокола, которого сам же и подарил следующей весной, владеть мечом и носить доспех. Как и граф Оксфордский он приказывал прислуживать себе за столом, но делал это скорее для порядка, чем в самом деле от того, что нуждался в прислуге. Можно сказать, что Тизон баловал его — и к тому же покрывал все мелкие грешки, которых у Грегори хватало с лихвой — всё так же он продолжал бегать через границу и воровать шотландский скот, всё так же носился по окрестностям на коне, в одиночестве наслаждаясь свежим ветром, запахом вереска и лёгкими шорохами полей и холмов.

В столице Грегори был как в тюрьме — здесь он был свободен, иногда даже слишком. Настолько, что не замечал вокруг ничего.

Прошло почти полгода с ухода отца, прежде чем он впервые услышал про набеги шотландцев, которые, оказывается, тоже воровали скот. Какой-то крестьянин пришёл к Генриху просить о защите, но тот ответил отказом, обосновав это тем, что тот не уплатил налог. Грегори в этот момент стоял за плечом у Тизона и видел, как тот нахмурился, но не сказал ничего.

— Разве мы не должны защищать свою землю? — спросил Грегори у Тизона уже потом.

Тот ответил не сразу, как будто бы надеялся, что мальчишка забудет о своём вопросе, но Грегори всегда получал своё, и в конце концов Тизон сказал:

— Должны, но… Твой отец забрал половину войска. Вряд ли мы справимся с Армстронгами сейчас. Тем более, когда Элиоты у них за спиной.

— Армстронги? — переспросил Грегори.

— Клан, что обитает по другую сторону границы от нас. У шотландцев всё не так. Нет маноров и лендлордов, только… дикие воины. Вот и всё.

Грегори нахмурился. Он видел шотландцев несколько раз — те казались ему странными, но дикими он не мог бы их назвать. И дрались они очень даже ничего.

— Что значит клан? — спросил он.

— Клан… — Тизон задумался, — род. Но не совсем род. Представь, что в наш род входили бы все крестьяне, все кто зависит от нас. И представь, что мы могли бы объявить войну другим замкам. Даже королю.

— Это значит, что Элиоты могут объявить войну Армстронгам, — предположил Грегори.

Тизон внимательно посмотрел на него.

— Да, может быть, — сказал он. — Но вряд ли твой дядя решится пойти с ними на переговоры.

— Решится, если предложишь ты.

Тизон рассмеялся.

— Генрих — не твой отец, Грегори. Ему плевать на всё, что я ему скажу.

— Но ты сенешаль. Он должен слушать тебя.

— А он не слушает, — Тизон пожал плечами. — Он лорд. И может всё.

Грегори больше не заговаривал о шотландцах и не задавал вопросов, довольствуясь тем, что слышал в зале, стоя у Тизона за спиной. А ближе к концу весны набеги участились настолько, что и сам Генрих решил наконец собрать совет, состоявший из него, сенешаля, главы ополчения и казначея.

— С шотландцами бесполезно воевать, — говорил казначей, младший брат Генриха и Роббера, Джон Вьепон. — Ты им в нос, они тебе в бок. Они уже не те, что были раньше. Их будет не так просто выкурить из крепостей, которые мы же и научили их строить.

— И у нас нет людей, — поддержал его глава ополчения, Седерик. — Слишком поздно, мой лорд. Крестьяне бегут. Сейчас мы уже не соберём никого.

— Скажи им, — Грегори толкнул Тизона в бок, и тот сердито посмотрел на него. Будущий барон позволял себе много и скрывал это слишком просто, будто напрашивался на хорошую порку, но Тизон всё равно продолжал баловать его. — Скажи! — упрямо повторил Грегори.

— Сенешаль Тизон?

Тизон поджал губы на секунду, потом быстро произнёс:

— Нужно заключить договор с Элиотами.

На несколько секунд в зале воцарилась тишина. Тизон глубоко вдохнул и продолжил:

— Нужно разжечь войну между кланами. Зажмём Армстронгов в тиски. Если Элиоты ударят им в спину, то могут рассчитывать на обширные земли по ту сторону от границы…

— А если Элиоты не захотят иметь с нами дела вообще? Или, лучше того, объединятся со своими братьями по языку и направят войско против нас?

Тизон только пожал плечами.

— Ты спросил, я сказал, — ровно ответил он.

В тот день совет разошёлся, так и не решив ничего, а на следующее утро Генрих приказал послать гонца к Элиотам, чтобы предложить им мирный договор.

Ещё через неделю гонец вернулся и принёс оскорбительный отказ — что никак не могло улучшить настроение наместника. Набеги продолжались, крестьяне готовы были взбунтоваться, и в самом начале лета Генрих приказал начать сборы, рассчитывая до середины лета выдвинуться в поход.