ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Ласе покинула замок на третий день.

Данстан внимательно следил за реакцией Грегори на её отъезд, но тот был лишь слегка удивлён и отчасти раздосадован. Когда Данстан спросил напрямую, жалеет ли он, что так и не смог сблизиться с кузиной, Грегори только пожал плечами и ответил:

— Она неплохая. Но мне не нравится, что дядя хотел устроить мою жизнь в обход меня.

— Все так делают, — теперь уже Данстан пожал плечами.

Грегори ответил ему насмешливым взглядом.

— Я не томная монастырская девица, чтобы вступать в брак по указке.

Данстан закатил глаза, но в ответ ничего не сказал.

Остаток лета прошёл без приключений. Армстронги продолжали устраивать набеги на окрестные деревни, но к стенам замка не подходили.

Пользуясь примером Грегори, рыцари Вьепонов совершили несколько ответных набегов и даже расширили границы манора на два скалистых утёса — которые потеряли в том же году.

Данстан постепенно успокаивался. Больше ничего не прерывало его занятий. Грегори же стал присматриваться к нему с новой стороны.

Раньше он не задумывался о том, что из себя представляет Элиот как человек. Тот был интересен ему скорее как удивительное приобретение. Но чем больше он наблюдал за Данстаном, тем больше внимания уделял деталям, которых раньше не замечал. По утрам, когда Грегори наблюдал за ним сквозь приспущенные веки, Данстан был сонным и ленивым, но без жалоб и нытья плёлся на кухню, чтобы взять завтрак. Он вообще не жаловался никогда — это Грегори заметил как-то в один момент, когда на тренировке случайно вывихнул Данстану руку, и тот весь день проходил молча, выполняя все поручения, пока ночью, когда Грегори ткнул его в плечо локтем, не завопил от боли.

С того дня Грегори стал воспринимать его молчание по-другому. Поначалу ему было просто любопытно понять, что за чувства прячутся за этим неподвижным лицом, а затем его стал зачаровывать сам процесс. К тому же Данстан, если ловил на себе его взгляд, вместо того, чтобы отвернуться и смутиться, начинал улыбаться и смотрел на него в ответ, пока что-нибудь не отвлекало от этого бестолкового занятия одного из них.

После отъезда Ласе Грегори ещё дважды просил Данстана выбраться из замка через окно. Один раз отправил его в деревню за вином, а второй просил отнести внеплановую записку Воробью, когда тот прислал письмо с жалобой на Армстронгов. Ничего, кроме сочувствия, Грегори ему выразить не мог. В данном случае он был полностью на стороне дяди — начинать войну осенью смысла не было. Чем и пользовались шотландцы, совершая свои короткие набеги.

На третий раз Данстан криво улыбнулся и загадочно посмотрел на него.

— А не хочешь прогуляться сам?

Грегори пару секунд смотрел на него в недоумении, а затем бросился к окну и, оскальзываясь на мокрых после дождя камнях, принялся спускаться по верёвке.

Данстан стоял и молча с улыбкой смотрел на него. Ему нравились эти взрывы — будто всполохи пламени опаляли теплом и снова исчезали в камине, за маской вечной холодности.

Он отчётливо видел, какой Грегори с другими — и какой с ним. Он и сам пока ещё оставался в чём-то «одним из других», но чем дальше, тем чаще приоткрывалась для него эта маска.

Грегори часто был заносчив, но если рядом с Данстаном эта заносчивость проявлялась вспышками, то в общении с другими не проходила никогда. Вежливость Грегори всегда отдавала таким презрением к окружающим, что казалась оскорблением. И только с Данстаном он бывал просто живым.

Грегори мог поссориться с любым — от лорда до последнего конюха. Для него не было никакой разницы, со всеми он был до наглости честен и до хамства вежлив. Сколько бы ни говорили ему Данстан и Тизон о том, что свои мысли иногда следует держать при себе, толку не было никакого — он продолжал высказывать все свои претензии в лицо. Многим его манеры не нравились, и те, кто ещё недавно сомневался в том, чью сторону занять, теперь поддерживали более спокойного и верного традициям аристократии наместника. Но немало было и тех, кому нравилась эта прямота. Грегори по-прежнему почти не имел возможности выбираться в замок, чтобы разговаривать с кем-то напрямую, но Данстан слышал достаточно разговоров о нём.

Роман Грегори с Ласе домашние понимали однозначно: как попытку сэра Генриха упорядочить линию наследования. Наместник не имел собственных сыновей. Его вполне устраивала перспектива оставить наследниками Грегори и свою дочь. Но те, кто знал Грегори, были уверены, что он никогда не пойдёт на подобный компромисс. Грегори не стал бы ждать двадцать или более лет, чтобы вступить в собственные права. Напротив, многие из них задавались вопросом — чего он ждёт? И другие тут же отвечали им — посвящения в рыцари.

В ту ночь, когда Грегори и Данстан в первый раз выбрались за пределы замка вдвоём, они в самом деле посетили деревню и купили бурдюк вина, но в замок его не повезли.

Грегори отобрал у одного из крестьян крепкую кобылу, обещав, что с ним расплатятся люди Воробья, и, усадив Данстана у себя за спиной, погнал её к реке.

Данстан вжимался в его спину, горячую и влажную от напряжения. Нос его утыкался Грегори в шею, а руки обвивали живот молодого лорда, и юноша с трудом мог сдержать улыбку. Грегори, впрочем, этой улыбки не видел. Его, как и Данстана, пьянила скорость, но смотрел он не на спутника, а вперёд.

Впрочем, добравшись до реки, он спрыгнул на землю и помог Данстану выбраться из седла — хотя тот прекрасно мог бы сделать это и сам. Грегори просто нравилось держать его в руках, касаться тёплого тела. Ощущать запах конского пота и горькой травы, пропитавшие кожу Данстана и его волосы. Грегори сам не замечал, как начинает улыбаться от одних только этих прикосновений.

Они устроились на берегу реки и стали распивать вино, передавая бурдюк из рук в руки. Потом Грегори потянуло купаться, и Данстан, наблюдая за ним, тоже скинул одежду и нырнул следом. Вода была холодной, но в ней откуда-то возникли горячие руки Грегори, и Данстан тут же ощутил его обжигающее дыхание у своего уха. Данстан выгнулся, прижимаясь к нему сильнее, и ощутил знакомое уже возбуждение, которое делало любое прикосновение Грегори обжигающим и сладким. Руки Грегори скользили по его спине, иногда касаясь ягодиц — и тут же убегая, будто опасаясь, что творят недозволенное.

— Данстан… — собственное имя показалось Данстану незнакомым и возбуждающим, когда прозвучало вот так, произнесённое шёпотом.

А потом руки Грегори исчезли, и вода показалась до жути холодной. Загребая ее сильными рывками, Грегори двигался к берегу. Данстан обнял себя руками и несколько секунд стоял неподвижно, силясь согреться, а затем двинулся следом за ним.

Они вернулись в замок под утро, но с тех пор такие ночные прогулки стали их новым развлечением, которое длилось, пока не наступили холода. С утра оба были медлительными, и на тренировку с трудом хватало сил, зато оба выкладывались ночью в верховой езде. Ближе к концу июля Грегори раздобыл вторую лошадь. Они платили трактирщику в деревне, чтобы тот содержал обеих, и брали их только по ночам.

С наступлением зимы поездки стали реже, зато тренировки упорнее, и Грегори стал замечать, с каким упоением выкладывается на них Данстан. Он, конечно, и раньше знал, что Данстан был воспитан как воин, но никогда не думал, что возможность проявить себя в бою так для него важна.

— А для тебя разве нет? — спросил его Данстан, когда Грегори произнёс этот вопрос вслух. Тот пожал плечами.

— Мне это интересно, — задумчиво сказал он. — Но по большому счёту это просто развлечение. Не знаю, чего я бы на самом деле хотел.

— Это потому, что ты всегда мог делать то, что хочешь, Грегори.

— Ты говоришь так, как будто…

— Не обижайся, — Данстан улыбнулся и коснулся его щеки кончиками пальцев. — Просто я никогда не мог позволить себе жить так, как хотел. То, что тебе кажется естественным, для меня может быть целью жизни. Ещё в монастыре я мечтал о том, чтобы быть свободным и владеть мечом. Но, похоже, и за стенами монастыря для меня не изменилось ничего.

Грегори помрачнел и отвернулся.

— Тебе плохо со мной?

Данстан покачал головой.

— Нет, дело не в тебе. Дело в том, что этот замок… Душит меня. Я для всех здесь чужой.

— С Элиотами было бы не лучше.

— Я знаю, — Данстан отвернулся и замолк, прикрыв глаза ненадолго.

— Я тоже чувствую это, — сказал Грегори задумчиво. — Я беспомощен в собственном доме.

— Но это лишь до тех пор, пока ты не станешь рыцарем. А я не стану им никогда.

Грегори внимательно посмотрел на него.

— Ты им станешь, — сказал он. — Я обещаю. Ты будешь моим оруженосцем, а затем, когда я верну себе замок — станешь моим сенешалем.

Данстан слабо улыбнулся.

— Меня всё равно не примут здесь.

— Как и меня. Никто не примет тебя или меня, или кого-то ещё просто так, Данстан. Своё право надо вырывать из чужих рук. Из мёртвых рук их вырвать легче всего.

Он замолк, вглядываясь Данстану в глаза, пытаясь отыскать в них страх, но глаза Данстана были спокойны, как воды озера, подёрнутого первым льдом.

— Если ты так хочешь, — сказал он.

— Разве ты не хочешь отомстить? — спросил Грегори.

Данстан качнул головой.

— Я хочу только быть с тобой, — сказал он и тут же замолк.

Грегори отвернулся и улыбнулся краешком губ. Данстан верил в то, что говорил, и Грегори тоже мог бы ему поверить, если бы не знал абсолютно точно, что Данстану нужны меч, свобода, рассветные туманы над долиной Бро и свежий ветер, бивший в лицо. И он любил его таким — за то, что Данстан любил это всё.

Осознание того, что это именно любовь, не удивило его, потому что-то, что он любит Данстана, казалось естественным, как дыхание. Данстан был его. Был с ним. Был частью его — как частью его правой руки был клинок.

Весной Грегори получил новое — первое за весь прошедший год — письмо от сэра Тизона. Само это письмо стало для него вестником наступающего лета, потому что в нём сэр Тизон писал, что в замке Бро в начале лета будет проводиться турнир.