Глава 8

Кейди

Когда-то я прогнала его прочь.

Несмотря на его мольбы.

Несмотря на его слезы.

Несмотря на его почти ярость.

«Прощай, Йео!»

А когда он, блин, заупрямился и почти отказался уходить, я вызвала подкрепление. Боунз и офицер Джо могут быть жестокими, когда нужно. У Йео не было выбора. Кроме как послушать меня.

Теперь он снова у меня в руках.

Снова в моем сердце.

«Больше никаких прощаний, Йео».

Сквозь меня проходит волна возбуждения. От его горячего дыхания на моей обнаженной груди. И любовь с грохотом несется прямо к моему сердцу.

С Йео мой разум спокоен, а душа счастлива. С ним я могу унять все ужасные, отвратительные мысли. Они говорят, что я недостаточно хороша для него.

Но я все равно позволяю ему любить меня.

Как ему хочется.

Обычно.

* * *

Двенадцать лет назад — за год до смерти моей бабушки и до того, как я осталась с домом и со всеми его демонами, — я разорвала нашу связь. Это было самым трудным в моей жизни. Отрывать каждую частичку себя, которой я была связана с ним.

И все же я делала это. Не делай я этого — Йео умер бы в моем доме.

Несчастным.

Грустным.

Сбитым с толку.

Из-за меня он отгородился от семьи и друзей. И это было очень плохо. Из-за этого его семья терпеть меня не могла. И это разрывало меня на части.

Мой глупый, упрямый мальчик заставил меня поверить, что будет следовать моим приказам. И он следовал… вроде как. Он уехал и получил образование. Теперь как-никак доктор. Но вот он вернулся. И это уже не по плану. И все же сейчас — когда я глажу его прямые черные волосы — я счастлива.

Спокойна.

Я на седьмом небе от счастья.

«Почему он просто не забудет меня?»

«Я доставляю слишком много неприятностей».

Депрессия — часть моей жизни. Она целиком меня поглощает несколько дней подряд. Я часами лежу на кровати, как раньше делала это мама. Прячась от внешнего мира. Скрываясь от своего отражения. Снова и снова прокручивая в голове негативные моменты своей жизни. По мучительному кругу.

Это не то, что я могу с легкостью пережить. Это уничтожает меня.

Но с Йео все это немного слабеет. И мне не хочется вылезать из постели. Это единственное время, когда он со мной. Обнаженный.

Я доставляю слишком много неприятностей.

Моя кожа становится холодной и липкой, когда мои тревожные мысли разбегаются и превращаются в тень. Настоящее сливается с прошлым. И воспоминания, которые я с таким трудом стараюсь забыть, вцепляются в меня и тащат вниз. Все происходит так быстро, что я забываю дышать и, прежде всего, вселить в себя мужество.

* * *

— Ты доставляешь слишком много хлопот, — говорит папочка. Его голос холоден как снег, падающий за окном. И я быстро перевожу на него взгляд. Спокойный снегопад предпочтительней его жестоких слов. Когда я не отвечаю, он впивается в мой подбородок своими жесткими пальцами и резко дергает. Он хочет, чтобы я смотрела прямо на него.

В такие дни папочка очень плохой. На самом деле, я уже и не помню, когда в последний раз он был хорошим. Возможно, на мой седьмой день рождения? Он взял меня в «Молочную Хоббита». И там я получила радужный щербет — мой любимый. А затем мы пошли играть в парк.

Мама в тот день болела.

Я знаю, она была больна.

За ночь до этого папочка избил ее.

— Может, мне следует отправить тебя жить к бабушке? Что ты об этом думаешь? — требовательно спрашивает он. Его голос низкий и ворчливый, как у Бутча. Недавно Бутч чуть не укусил меня за палец. Папочка выглядит так, будто он тоже может меня укусить.

— А можно маме тоже поехать? — спрашиваю я, и наворачивающиеся на глаза слезы обжигают их.

Папочка ослабляет хватку на моем подбородке и встает. Я потираю больное место, пока он вышагивает по моей маленькой спальне. Бутч также расхаживает вдоль забора, когда до смерти хочет выбраться на улицу. Иногда мне интересно, хочет ли он перепрыгнуть через него, чтобы поиграть со мной. А иногда — выгляжу ли я как что-то, что ему хочется пожевать.

— Все было в порядке, пока... — папочка осекается и бросает на меня жгучий, полный ненависти взгляд.

Я сглатываю и закусываю губу, чтобы мой подбородок не дрожал.

— Пока что, папочка?

— Это был мальчик, знаешь ли. Мы хотели мальчика.

Я хмурюсь.

— Какой мальчик?

— Малыш, — у него грустный голос, его голова опущена. — Твоя мама потеряла ребенка в прошлом году, и я... и мы... я просто не могу, — он хватает себя за волосы и тянет. Я боюсь, что он вырвет их из головы.

— Папочка, куда делся малыш?

Он резко переводит свой взгляд на меня, и на самый короткий миг его жесткие черты смягчаются.

— Он умер, Кейденс. Ребеночек умер в животе твоей мамочки.

— Ты хочешь, чтобы я жила с бабушкой, чтобы я тоже не умерла?

Он кидается на меня, и я вздрагиваю. Но он садится на кровать рядом со мной и прячет лицо в ладонях. Все его тело трясется, так как он плачет.

Но папочка не плачет.

Никогда.

Почему он плачет сейчас?

Нервно я протягиваю руку и глажу его по спине.

— Все в порядке, папочка. Я осторожна. Бутч только один раз попытался укусить меня. Я не умру.

Его тело напряжено. Он медленно поднимает голову и смотрит на меня.

— Прости.

Я взбираюсь к нему на колени и бросаюсь ему на шею. Папочка обнимает меня и целует в макушку. Он пахнет дымом и вонючим пивом. Но это объятие похоже на те, что были до того, как он стал плохим.

— Я люблю тебя, папочка, — уверяю я его.

Он треплет меня по спине и снова целует. Затем щекочет мою ногу чуть выше колена, и я хихикаю. Папочка тоже смеется. Его взгляд встречается с моим, и я уже не узнаю его. У него такие же глаза, как у Бутча. Как будто он голоден. Я дрожу всем телом. А он стряхивает этот взгляд и бросает меня на кровать. Потом встает, собираясь выйти из комнаты.

— Иди спать, Кейденс.

Когда я стараюсь уснуть, я не могу сдержать улыбку.

«Я починила папочку».

Когда он злится или грустит, я могу его починить и сделать его счастливым.

У меня есть суперсилы.

* * *

Меня буквально вырывает из воспоминаний. Я слышу, как Йео, целуя мою грудь, шепотом нахваливает мою кожу. Он поднимает темные глаза. Ловит мой взгляд. И так озорно поднимает черную бровь — я так сильно люблю это — когда кусает меня за сосок.

Я испускаю благодарный судорожный вздох, когда он нежно проводит языком вокруг него. Он хочет облегчить эту незначительную боль. Йео удаются многие вещи. Но что у него получается лучше всего — и больше никто не способен сделать — он не дает мне застрять в моей чертовой голове.

Он удерживает меня здесь.

В настоящем.

В ловушке его любящего взгляда.

Долгое время я не была с ним близка. Но я мгновенно узнаю его тело. Конечно, за столько лет оно изменилось. Он стал сильнее. Крепче. Тяжелее. Темные волосы скрывают линию его подбородка. Ее я не помню. Я прогнала моего мальчика. А он вернулся мужчиной. Моим мужчиной. Сквозь меня проходит дрожь возбуждения. То, что я претендую на него, может показаться легкомыслием. Но, по-моему, это больше похоже на надежду. Надежду на то, что, возможно, в этот раз ему не придется уходить.

Возможно…

Я смогу удержать его.

Как говорит Йео... навсегда.

— Ты помнишь, как я лишил тебя невинности? — спрашивает он с самодовольной улыбкой на красивом лице. Он приподнимается на колени и вознаграждает меня видом идеально вылепленного бледного тела, освещенного утренним солнечным светом. Я помню Йео в хорошей форме, но я не помню его таким чертовски мускулистым.

Возбужденно потирая бедрами друг о друга, я протягиваю руку к его груди. Затем медленно скольжу кончиками пальцев по одной из его грудных мышц.

— Да, это было прекрасно.

Он хохочет. Его смех глубокий и искренний. Как горячее возбуждение, заполняющее твой живот в холодную, зимнюю ночь.

— Кузнечик, — говорит он с робкой улыбкой, — это было далеко не прекрасно. Я кончил примерно за три секунды. И твоя бабушка почти нас поймала. Если бы она поймала нас, я бы до конца жизни просидел под арестом.

Но я помню, что все было совсем не так.

Все было чудесным.

* * *

— Я просто хочу чувствовать тебя рядом... — бормочу я, и моя рука скользит по передней части его джинсов. Она твердая. Такая твердая. И я хочу большего.

— Кузнечик, — стонет он, а его язык проникает в мой рот. Он тут же отстраняется и хмурится. — Ты не можешь дразнить меня так. Я хочу... я просто умираю от желания...

У меня дрожат ресницы.

— Бабушки здесь нет. Может, мы могли бы заняться сексом?

Его глаза закрываются, а челюсть сжимается. Если бы я не знала его, то сказала, что он злится на меня. Но Йео никогда на меня не злится. Он всегда злится за меня. Если кто-то преследует меня, именно Йео смело встречается с ним лицом к лицу.

— Кейди...

— Пожалуйста, займись со мной сексом. Я хочу узнать, каково это.

Он снова открывает глаза, и его темные глаза похожи на расплавленную лаву. Горячие и глубокие. Потрясающие. Будто он хочет проглотить каждую частичку меня.

— Сними свою рубашку, — говорит Йео и словно рычит. — Я хочу видеть твои идеальные груди.

Я сияю от радости и стаскиваю рубашку. Одно движение — с застежкой сзади — и моего бюстгальтера вскоре тоже нет.

Он оглядывает мою кремовую кожу, оценивает мою обнаженную грудь.

— Такие красивые.

Откинувшись на спинку кровати, я расстегиваю пуговицу на джинсах. Он остается замороженным, когда впивается в меня взглядом. Я расстегиваю джинсы и опускаю их вместе с трусиками на колени. Это действие, кажется, возвращает его к жизни, потому что затем он берет на себя снятие с меня последней одежды.

Его руки порхают над моим животом, а его глаза встречаются с моими. Его брови сходятся вместе, как будто ему больно.

— В чем дело? — спрашиваю я.

Мой голос — шепот, полный желания.

— Я просто... — Йео осекается. — Ты уверена? Ты вроде уверена, да?

Кивая, я одариваю его лучезарной улыбкой. Судя по всему, она растворяет всю его неуверенность. И он улыбается в ответ.

— Йео, я еще никогда не была так уверена. Когда мы вместе, все, о чем я могу думать, — это ты. Это все, о чем я хочу думать.