Глава восьмая

Клео

— Привет! — Клео сжалась от пронзительного крика в ухо и отодвинула мобильник. — Угадай, кто вернулся в город?

— Привет, Коко, — слабо произнесла она, всё ещё крепко сжимая один глаз, пока её мозг пытался приспособиться к сахарному, высокому и сиплому голосу Коко, которая всегда кричала. — Когда ты вернулась?

— Прошлой ночью! Скучала по мне!?

— Скучала. — Она не врала. В танцевальной школе Коко была одной из её лучших подруг. После несчастного случая они отдалились друг от друга, но Коко всегда старалась навещать Клео, когда была в городе. Она танцевала в известной труппе и даже участвовала в нескольких международных турах. Клео всегда была лучшей танцовщицей, чем Коко, и они обе это знали, так что Клео не могла не завидовать своей подруге, что добавляло неловкости в их отношения, поэтому хорошо, что они виделись редко.

— Ну, я вернулась и Джиджи тоже, — пискнула она, в это же время на заднем фоне громкий голос Джиджи пронзительно прокричал: «Привет!». Джиджи была ещё одной их одноклассницей — сумасбродная девушка, которая была счастлива просто танцевать в кордебалете. Она просто хотела танцевать и получать постоянную зарплату. Она была одной из самых приятных людей, которых знала Клео. — Хочешь пойти выпить?

— Как долго вы будете в городе? — спросила Клео, взглянув на часы. Было восемь вечера, а утром ей на УЗИ. Не лучшее время для прогулок.

— Пару недель, — ответила Коко.

— Отлично, тогда может встретимся в другой раз? Я действительно не могу сегодня. Утром у меня важная встреча, — с искренним сожалением сказала Клео.

— Как насчёт завтра? — спросила Коко.

— Конечно. Было бы круто.

— Ура! Я напишу тебе детали! Увидимся! — Коко всегда говорила восторженно, и болтовня с ней иногда утомляла, особенно если, как сегодня, не быть к этому готовой.

Клео пошла в гостиную, где лежал Кэл. Нацепив на нос очки, в которых из-за тщеславия не появлялся ни перед кем, кроме Клео, он читал один из своих любимых кровавых триллеров.

Он посмотрел на неё поверх очков, когда она прошла на кухню и налила себе сока.

— Коко и Джиджи вернулись в город, — сказала она, садясь за кухонный стол и делая глоток.

— Отлично, — пробормотал он. — Не забудь сделать укол инсулина, прежде чем выйдешь с Сахарными Сестричками.

Клео хихикнула.

— Перестань, — предупредила она, но её смех противоречил её словам. Кэл и Коко не ладили, потому что пару лет назад влюбились в одного и того же парня. В довершении всего, парень запал на Коко, несмотря на то, что Кэл был уверен(хотя имелись доказательства обратного), что парень играет за его команду.

Смех Клео угас, и она продолжила смотреть на своего лучшего друга.

«Нужно сказать ему, что переезжаю к Люку и Блу, и дать время, чтобы принять меры».

— Кэл? — прошептала она, ненавидя, что у неё нет другого выбора.

Он опустил книгу на грудь и грустно улыбнулся.

— Я знаю, дорогая.

Глаза Клео защипало от слез от понимания во взгляде Кэла. Она сгорбилась над столом и тихо зарыдала.

— Извини. Я не знаю, что ещё делать.

— Ты должна делать то, что лучше для тебя, Клео. А сейчас ты не можешь позволить себе жить здесь, поддерживая мою ленивую задницу и одновременно справляться с беременностью. Но есть и положительная сторона: необходимость переехать — это хороший пинок, который заставит меня искать работу. Здесь мне стало слишком уютно, понимаешь? Живу праздной жизнью, как содержанец, которым и являюсь.

Они оба оглядели крошечную квартиру и рассмеялись над тем, что в этом месте можно было вести какую-то «праздную жизнь».

— Сколько у нас времени, прежде чем придётся покинуть этот дворец удовольствия? — Кэл встал, лениво потянувшись, и неторопливо подошёл к Клео. Вручив последний кусочек бумажного полотенца в рулоне, он обнял ее за плечи.

— У нас закончились бумажные полотенца, — заметил он.

Клео хихикнула, высморкавшись.

— Ну, мы не можем заменить этот рулон. Наша жизнь расточительных трат подошла к концу, друг мой. Мы больше не можем позволить себе такую роскошь, как бумажные полотенца.

Кэл рассмеялся и сел за стол напротив неё.

— Боже, девочка, мне надоело видеть, как ты плачешь. Не унывай, ладно?

Она храбро одарила его своей лучшей улыбкой.

— Вот так лучше. Но не совсем. И когда мы выезжаем?

— Завтра я поговорю с арендодателем. Так что, возможно, у нас ещё будет дней тридцать, прежде чем нам придётся освободить квартиру.

— Многое может произойти за тридцать дней, — заметил он.

— Не так много. — Она провела пальцем по складке на скатерти. — Хочешь пойти со мной на УЗИ завтра?

— С удовольствием.

_______________________________

— Так, так, так, двое — это компания, но трое — уже толпа, — заметил Кэл на следующее утро, когда они вышли из машины.

Клео была довольна местом парковки — прямо перед кабинетом доктора Клейна, и улыбалась, как идиотка, пока не подняла глаза и не посмотрела на того, о ком говорил Кэл.

Улыбка сошла с её лица.

— Какого чёрта? — прошептала она себе под нос. — Почему он здесь? Как он узнал?

— Глубоко вздохни, Клео, — мягко посоветовал Кэл. — Ты никогда не бываешь на высоте, когда злишься.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? — Она подошла к Данте, сталкиваясь практически нос к носу. — Как ты узнал, где меня найти?

— Ты послала данные своего акушера Грейсону. Зная это, я легко узнал время УЗИ, — беззаботно ответил он.

У Клео отвисла челюсть от этого вопиющего вторжения в её личную жизнь. Эта информация не предназначалась для того, чтобы за ней шпионили!

— Я решил прийти и посмотреть, за что плачу.

— Я не просила платить за это, — напомнила она.

— Слушай, я знаю, что был высокомерным мудаком, — сказал Данте ровным голосом.

— Был? — Клео вздернула бровь.

Он просто посмотрел на неё долгим, спокойным взглядом, который заставил её почувствовать себя наказанной. Она ненавидела это.

— Данте, я не вижу, что нам ещё обсуждать. У нас есть соглашение. Два, на самом деле. Помнишь? Я подписала твоё, ты подписал моё. Так что мы в расчёте.

— Недавно я понял, что наше предыдущее соглашение может быть не совсем тем, чего я хочу.

«Нет, он не может сделать это прямо сейчас!»

Клео старалась не паниковать, говорить твёрдо и кратко.

— Ну, это то, что я хочу, — коротко сказала она. — Обсуждение закрыто.

— Тебе обязательно всё время быть такой чертовски упрямой и трудной? — пробурчал он.

— Да. Посмотри, куда привела меня лёгкость. Залетела и одинока!

— Тебе не обязательно быть одной. Я решил, что не против разделить этот опыт с тобой.

— Хватит! Мы получаем не только то, что нам удобно, Данте. Мы всё решили, и только потому что у тебя внезапно появился отцовский инстинкт, не означает, что я должна просто это принять. Ты не имеешь абсолютно никакого права вмешиваться. Хватит преследовать меня и убирайся из моей жизни.

— Знаешь что? — прорычал он, крепко взяв её за руку. — Нет.

— Что?

— Ты слышала меня. Я сказал «нет». Ты командовала с самого начала. Ты набросилась на меня, и едва я успел подумать о том, что произошло, как ты стала пихать мне бумаги на подпись. Конечно, в то время всё выглядело великолепно — просто подпиши и за небольшую плату вы с ребенком исчезнете, словно и не существовали. Никакой суеты и беспорядка.

— Юридические документы пихают тебе без предупреждения? Звучит до боли знакомо, — многозначительно сказала Клео. — Невесело, когда ботинок на другой ноге, не так ли? (прим. the shoe’s on the other foot — поговорка означает: обстоятельства изменились).

— Так что это какая-то извращённая месть? Наказание за то, что у меня хватило наглости обращаться с тобой, как с любой другой женщиной в моей жизни? Потому что ты особенная, да? Не такая как другие…

Клео подняла руку, чтобы остановить его, и это сработало, Данте замолчал.

— Позволь мне остановить тебя прямо сейчас. Я больше не могу это слушать. Хватит выставлять себя какой-то жертвой. Я предоставила тебе идеальное решение проблемы, которую, как я знала, ты не хотел.

Она отступила и воинственно сложила руки на груди. Требуя взглядом, чтобы он опроверг её слова.

— Нет, ты поставила меня перед фактом. И с чего бы мне спорить? Я мог бы продолжать жить так, будто ничего и не произошло. Но я не могу. Этот ребёнок существует, и я не могу это игнорировать.

Его слова были до жути похожи на мысли, которые побудили Клео оставить ребёнка, и она запаниковала. Её желудок сначала ухнул вниз, затем резко поднялся к горлу, и она изо всех сил старалась, чтобы ее не стошнило на дорогие туфли Данте.

— Ты не получишь его, — прошептала она. — Он мой.

— И мой тоже.

— Нет, ты подписал документы. Он не твой, и никогда не будет твоим. — Она инстинктивно накрыла живот рукой.

Глаза Данте потемнели.

— Я не хочу отнимать его у тебя, я просто… Я хочу быть там. Я хочу увидеть его. Хочу узнать его, и чтобы он узнал меня.

— Что изменилось? Как это могло произойти за одну ночь?! — У Клео начиналась истерика.

Кэл обнял её плечи, защищая.

— Может тебе лучше уйти, приятель, — предупредил он Данте.

— Это не имеет к вам никакого отношения, мистер Фэрис. Это между мной и Клео.

— Я хочу знать, что изменилось! — завизжала она, требуя ответа, не обращая внимание на прохожих, которые останавливались, чтобы взглянуть на разворачивающуюся сцену.

«Если Данте Дамасо хочет выяснять это публично, то он, чёрт возьми, получит сцену!»

— Я! — огрызнулся он,— Я изменился. Не могу перестать думать о ребёнке. В моей голове это темноволосая, зеленоглазая маленькая принцесса в розовой пачке и белых колготках, и с понедельника она то появляется, то исчезает в моих мыслях.

Клео замерла, чтобы посмотреть на Данте. Действительно, посмотреть.

«Его галстук перекручен, — рассеяно заметила она, — одна белая манжета торчит чуть длиннее другой, пуговица на рубашке не застёгнута, а волосы всклокочены, будто он всё утро их ерошил. И к тому же, похоже, он порезался утром, пока брился».