Уже поздно ночью, выпроводив гостей и утолив первый телесный голод, они лежали, потные, на душной перине. В избе парило. Дверей между кухней и горницей не имелось, и в проём высверкивали отблески огня, догоравшего в печке. За окнами взвизгивала новогодняя вьюга. Чувство сытости убаюкивало, и Валя, позёвывая, вязко думал, что быт его отныне устроится... Вот, правда, от института далековато, да и больше десяти лет разницы... А-а, чёрт с ним! Не жениться же...

И вот тут Валины стратегические планы и мечты рухнули в один миг из-за совершеннейшего пустяка. Его потная сударушка навалилась на него и, ласково заглядывая в глаза, спокойно, буднично спросила:

— Писать хочешь, миленький?

Валентин Васильевич оторопел, потерялся и не нашёл, что ответить.

— Щас, я ведро помойное принесу...

Хозяйка голышом прошлёпала в сенцы, вскочила, ойкая, обратно, звякнула железом, потом на секунду всё затихло... И вдруг в ведро звонко ударила струйка, резко запахло мочой.

Валя даже утра не стал дожидаться…

С Анной Андреевной, Аней, он познакомился, уже учась на четвёртом курсе. Столовку, в которой он все эти годы гробил своё здоровье, закрыли на ремонт, и Валя начал бегать в другую, такую же поганенькую, чертыхаясь каждый раз, что приходится терять на дорогу пятью минутами больше. Но очень даже скоро чертыхаться он перестал.

Аня, смуглая, черноволосая, с карими, масляно блестевшими глазами несколько навыкате и горбиночкой на носу, с чуть полноватой, но чрезвычайно аппетитной талией, стояла на раздаче. Она, в отличие от других работниц харчевни, радовала взор белоснежным кокошником и туго накрахмаленным, отливающим голубизной чистоты передничком. Она в первый же день почему-то выделила Валентина из очереди вертлявых студентов и, улыбнувшись, спросила:

— Вам подливы побольше или поменьше?..

Так у них всё началось.

Потом, когда они уже поженились, Анна Андреевна рассказала, что больше всего её поразило при первой встрече наличие в его одежде галстука. На фоне обтрёпанных и расхристанных сотоварищей он выделялся. И это опять-таки доказывает прозорливость Валентина Васильевича. Ещё живя в райцентре, будучи инструктором райкома комсомола, он приметил и усвоил, что галстук — это не просто деталь мужского костюма. Галстук — это символ, это знак принадлежности к определённому классу людей. По наличию галстука можно сразу отличить уважаемого человека от народа...

Сначала Аня подкладывала ему более съедобные кусочки, дарила ему улыбки, начали они перебрасываться двумя-тремя словами. Потом он, как водится, пригласил её в кино, и они начали встречаться. Наступил и день, когда Валентин отправился с визитом к Ане в дом. Там, в трёхкомнатной квартире на первом этаже, его встретили — матушка Ани, Сарра Исааковна, по профессии врач-гинеколог, молчаливая древняя бабушка, не отходившая от телевизора ни на шаг, толстая рыжая кошка с коровьим именем Зорька и стол, накрытый такой вкуснотищей, что Валя перестарался и почти пару дней мучился, бедняга, животом. Отец Ани уже много лет как проживал с другой женой где-то в Харькове, а старший брат, офицер, со своей многочисленной семьёй обитал в те времена в далёком заграничном гарнизоне.

Вскоре и строгая Сарра Исааковна, и бабушка-телеманка, и хронически беременная Зорька привыкли к Вале Фирсову, а сама Аня просто-напросто влюбилась в него без памяти. Привык к трёхкомнатной квартире и жирным ужинам и сам Валя Фирсов. И в конце концов решил жениться. Тем более, что Аня была всего на четыре года старше и, как оказалось, ждала всю жизнь только его, храня свои девические богатства в целостной неприкосновенности.

Марш Мендельсона прозвучал...

И вот теперь, спустя почти полтора десятка лет, Валентин Васильевич, если говорить откровенно, слегка стыдился своей жены...