ГЛАВА 3: РУБИ

Стащить свою книгу обратно оказалось невероятно легкой задачей. Эллиот разглядывает карту, когда я подхожу к нему и выдергиваю «Остров сокровищ» у него из рук.

Он хмурит брови.

— Я видел стихотворение. Ты же знаешь, что это, верно?

— Конечно, я знаю, что это, — фыркаю я. Но мне плохо дается общение. Раньше я всегда общалась с Сейди, а она уже со всеми остальными. Теперь же у меня в голове вертятся слова, которые хотят очутиться у меня на языке. Вот только мои слова грубые, не такие красивые и ладные, какими перебрасывалась Сейди.

Но об этом у меня вообще нет необходимости говорить. Мне нужно превратить стихотворение в инструкцию, а мили пустой темноты в сокрытое место для потерянного сокровища.

Я блуждаю около витрин, где выставлены единственные объекты, которые выплюнула та, скупая на дары, яма, с тех пор, как она была обнаружена в 1845 году. Стекло запотевает от моего дыхания, пока я читаю о монете, найденной в 1943 году. Это совсем не идеальный круг из шоколадных монеток в сувенирном магазине музея. Вряд ли это ещё круг. Правая сторона прямая и тоньше других. Это серебро, я знаю это, потому что все знают об этой монете, но она — тускло-серая, не блестящая, как монета в 10 центов.

Эллиот сдвигает меня в сторону, опускается на пол и вставляет в замок пару скрепок для бумаг.

— Знаешь, кто это написал? Ты расшифровала его?

Я нажимаю на пластиковую ручку.

— Нет.

Я надеялась, что он поймёт намёк и закроет тему, но кормить Эллиота информацией — это словно кидать хлеб чайке. Одного куска никогда не достаточно.

Кроме того, это не просто информация. Дорис говорит, что первым словом, которое произнёс Эллиот, было «сокровище», также как и его отец и дед, и, возможно, каждый их предок из рода Торн.

Звук открывшегося замка и дрожь стеклянной двери на металлической балке спасли меня от ответа. Я снимаю монету с подставки, тяжёлый металл охлаждает мою ладонь, пока я рассматриваю её. На поверхности выгравирован истёртый герб, с буквами P и S справа и цифрой 8 слева.

— Одна из восьми.

Хоть Эллиот и не был местным сотрудником, он долгое время ошивался около музея, с тех пор, как умер Бишоп Роллинс и вместе с ним ушла возможность другой охоты. Он знает экспозицию музея так, будто бы ему платят за это зарплату.

— Где другие семь?

Эллиот вздыхает, и это звучит как предшествие некой жестокости.

— Это не часть подарочного набора. Составными частями восьмёрки были испанские доллары, чеканившиеся в XVII веке. Они были, фактически, мировой валютой последние восемнадцать сотен лет.

— Они могут быть частью сокровища? Хотя не очень-то и похожи, это уж точно.

Эллиот пожимает плечами.

— Может быть. А может, они принадлежали первому охотнику за сокровищем.

Я переворачиваю монету, чтобы найти год выпуска. 1677.

— Нам не надо надевать белые перчатки или что-нибудь такое?

— Я бунтарь, Руби.

В свою защиту, я изо всех сил пытаюсь не смеяться. Он хмурится, затем хватает монету из моей ладони и возвращает её в коробку.

— Хочешь увидеть что-то крутое?

Он прислоняется к витрине, показывая на огромный нож.

Я пожимаю плечами.

Эллиот протискивается рядом со мной, вытаскивает для меня ручку ножа. Проводит пальцем по завитым буквам, вырезанным на ручке.

— Видишь эти слова? Они на голландском. Знаешь, что они значат?

— Голландец потерял нож на острове Серых Волков?

Его взгляд встречается с моим, прежде чем вернуться к замысловатой резьбе.

— Это значит, что этот нож мог принадлежать Михаэлю Андрисзону, голландскому пирату, который плавал в Новую Англию в конце XVII века.

— И это может быть его сокровищем, — отвечаю я.

— Возможно.

Эллиот вращает нож в руке с лёгкостью того, кто привык обращаться с острыми предметами. Если бы я не пошла за ним на лекцию в тот день в прошлом году, я могла бы представить его вертящим кинжал в руке, прежде чем приставить острый металл к чьему-то горлу. Вместо этого я представляю его, практикующегося с пластиковыми ножами перед зеркалом в своей комнате.

— Раньше я думал, что рыцари ордена Тамплиеров закопали там Ковчег Завета. Это казалось самой крутой идеей.

— Круче безграничного знания?

Эллиот снова ухмыляется.

— Думаю, у меня уже есть безграничное знание…

Я закатываю глаза, и он смеется.

— Ладно, да, это было бы круто. Но Ковчег Завета, по крайней мере, находится в категории возможного. Но даже это выглядит неправдоподобно.

Я вздыхаю. Не могу сдержаться.

— Всё это кажется неправдоподобным.

Он вопросительно вглядывается в моё лицо.

— Ты охотишься за сокровищем, в которое не веришь?

— Да, — я думаю о книге в моих руках и 18 строфах, тянущих меня на дно, — нет. Я уже не знаю.

— Оно существует.

Его слова звучат и как предложение, и как угроза.

Я отодвигаюсь от витрины с древними находками, подальше от Эллиота и любопытства, проступающего во всех чертах его лица. Я вглядываюсь в миниатюрный макет Острова Серых Волков, стоящий на постаменте в центре круглой комнаты. Ставлю мизинец на провал в земле.

Он прикусывает губу рядом с серебряным колечком.

— Дай мне взглянуть на карту.

Делиться эти кажется неправильным. Сейчас эти поиски — дело между мной и Сейди, удерживаемыми хрупкой нитью, что соединяет жизнь и смерть. Если я открою книгу, если позволю Эллиоту заглянуть, это знание сделает его частью этого.

И всё же, я подхожу к витрине. Я думаю о Сейди в тот тёплый летний день, когда воздух пах туберозой и морской солью, когда были только я, она и обещание. Затем думаю об обсуждении сокровища, которое вышло не столь ужасным, как я себе представляла.

Странно, как человек может так ненавидеть одиночество и в то же время стремиться к нему.

Мои пальцы дрожат, когда я нахожу стихотворение и двигаю книгу по футляру из стекла. Глаза Эллиота пожирают слова. Закончив читать, он смотрит на меня. Смотрит сквозь меня, размышляя об острове или глубокой яме.

— Мы собираемся найти сокровище.

Его губы складываются в искреннюю усмешку, но я не присоединяюсь к нему.

— Нет. Нет, нет, нет. Никаких «мы», Эллиот Торн. Есть я — девушка, которая найдёт сокровище для своей сестры. И есть ты — волонтер исторического общества Уайлдвелла и музея, который расскажет мне всё, что он знает об Острове Серых Волков.

— Я не работаю тут волонтёром.

Стихотворение, должно быть, смутило разум Эллиота, потому что у его лица столь ошеломлённый вид, будто бы он пробрался сквозь портал и обнаружил, что все говорят на другом языке или ходят по потолку.

— То есть, ты ничего не знаешь об острове?

Я знаю, что это не так. Есть люди, которые знают по чуть-чуть о многом. Эллиот знает многое о многом.

Эллиот облокачивается на витрину. Его ботинки отбивают жёсткий ритм по деревянному покрытию.

— Нельзя просто так использовать меня ради моих мозгов.

Я хочу сказать ему, что люди всё время используют других людей и лучше, если используют твои мозги, а не что-то другое, но я лишь приподнимаю бровь и жду.

— У меня есть потребности, Руби.

— Ты не можешь просто использовать меня ради моего тела.

Челюсти Эллиота разжимаются, и, хотя он всё ещё кажется суровым, я могу понять, что он борется с улыбкой.

— Забудь о своем теле. Я хочу поучаствовать в охоте.

— Нет, это то, что я должна сделать сама. Но я поделюсь с тобой сокровищем.

Это невероятно великодушно с моей стороны, особенно потому, что мне предстоит тяжёлый переход через остров. Но Сейди никогда не говорила, что я должна хранить сокровище, лишь только то, чтобы я нашла его.

Эллиот дёргает себя за волосы.

— Какой, к чёрту, смысл в сокровище, которое не нужно искать?

Я захлопываю «Остров сокровищ» и кладу его обратно в сумку.

— Ещё увидимся, Эллиот.

Я поворачиваюсь к двери, но он отдёргивает меня. Лицо Эллиота неподвижно, словно камень, но кадык выдаёт его нервозность. Он бьётся и бьётся около горла, прежде чем Эллиот заговаривает.

— Стихотворение… тебе понадобится моя помощь, чтобы его расшифровать, — говорит он, имея в виду нечто намного большее.

Эллиот прекрасно обращается со словами. Пирсинг, татуировки и новый гардероб этого не изменят. Миссис Торн — лингвист. Я не совсем уверена, что это значит, но я знаю, что Бишоп Роллинс нанял её, чтобы перевести странные символы, покрывавшие северный Звёздный Камень.

И более того, я помню, каким был Эллиот — всезнайкой, который готов устроить войну из-за неправильного использования слов или болтающего об этимологии термина, который ты вообще не знаешь. И если кто и мог бы расшифровать карту в стихотворении, это был бы парень, владеющий своими знаниями, как боевым топором.

Но он же Торн.

— Ты захочешь делать всё по-своему и самостоятельно, и через несколько дней это будет полностью твоя экспедиция, а не моя.

— Пожалуйста, — просит он охрипшим от желания голосом. Мне знакомо это чувство, оно со мной с тех пор, как я нашла вчера книгу. Иногда мне кажется, что я чувствую ногами прохладную воду, текущую в дыре на глубине в пятьдесят футов, жёсткие удары по щекам дикого ветра, атакующего Остров Серых Волков, но не трогающего Уайлдвелл.

И я говорю единственное, что могу сказать. Я говорю: «Да».