ГЛАВА 25: РУБИ

Остров, кажется, затаил дыхание, жадно ожидая признания Гейба.

— Помните вечеринку у Ходжа на зимних каникулах? Чарли, ты зажег фейерверк на заднем дворе и спалил тому первокурснику правую бровь. Эллиот, ты был там, но тебя там не было.

— Там было слишком много надоедливых людей, — говорит Эллиот. — Я заперся в комнате младшей сестры Ходжа и стал читать.

— Это не важно, — говорит Гейб. Пламя пляшет в его зрачках, когда он смотрит в огонь. — Вот что важно: этот ублюдок Ронни Ленсинг — извини, Анна — был там, и он начал нести всякую чушь о моей маме, и о том, что без папы у меня не может быть Y-хромосомы, так что я никак не могу быть парнем. И я имею в виду, что был пьян. И я выпил еще, сказав Ронни и тем парням, чтобы они убирались к черту. Но они просто продолжали это делать, понимаете?

— Они неудачники, — говорит Эллиот. — Они заслужили ту порку, которую ты им устроил.

Гейб отрицательно качает головой.

— Мне следовало бы это сделать. Мне следовало бы наброситься на Ронни и расквасить ему нос, но я был совершенно пьян, и почему-то это не приходило мне в голову. Я просто продолжал думать о том, что они говорили, и о том, что, возможно, никто на самом деле не верил, что я мужчина.

— И вот она здесь. Я не собираюсь называть вам ее имя, потому что обещал хранить ее тайну, но она была там, и она была великолепна. Она хотела меня. Она первая меня поцеловала, понимаете? Это было похоже на… Я не знаю… — он смеется, но в этом нет никакого юмора. — Как будто она могла опровергнуть все, что обо мне говорили.

Мой желудок сжимается. Часть меня хочет, чтобы он продолжал, но большая часть — нет.

— Я сделал это не нарочно. Вы должны мне поверить.

Анна прижимает руку ко рту и шепчет сквозь дрожащие пальцы:

— Что ты сделал?

Глаза Гейба остекленели, когда они встретились с ее глазами.

— Мы были в этой комнате. Я не знаю, в какой комнате, но там было темно, и мы целовались. И ей это нравилось. Сначала. Но потом я услышал в своей голове голос, похожий на голос Ронни, и решил показать ему, что я мужчина.

Если у меня все еще есть сердце, то оно не делает своей работы. Это камень в моей груди, тяжелый, как и все остальное во мне.

Гейб судорожно вздыхает и с выдохом выпускает обильные слезы. Он бьет себя кулаком по голове.

— А я думал, что ей это нравится, понимаешь? Я так сильно целовал ее, так сильно прижимал к стене. А когда я засунул руку ей под рубашку, то подумал… ну, не знаю. Я был так пьян от пива и злости, что убедил себя, что она вздрогнула, потому что мои руки были такими холодными.

— Тогда она сказала: «Нет», — пока Гейб говорит, огонь скулит и пригибается, а потом гаснет. Теперь он смотрит на меня, согнувшись от стыда. — Она сказала «нет», и я ее не слушал.

Анна прерывисто вздыхает.

— А ты разве нет…

— Нет, — отвечает Гейб, и это самый твердый тон за всю ночь. — Нет, только не это. Но с тем же успехом я мог бы это сделать. Я приподнял ее рубашку, и она снова сказала: «Нет». Она толкнула меня в грудь, но я был сильнее.

Он отрицательно качает головой. Издает резкий смех, мокрый от слез.

— Я сильнее прижал ее к стене и услышал, как она сказала: «Пожалуйста, остановись.» И знаете, что я подумал на долю секунды? Я подумал: «Я же гребаный мужик. "

— Гейб, — в голосе Эллиота слышится неровная нотка, — ты изнасиловал эту девушку?

Гейб опускает голову на руки. Его плечи сотрясаются от рыданий.

— Нет! — он плачет. — Слава Богу, нет. Она так боялась меня. Ее лицо, я вижу его каждый раз, когда закрываю глаза. И я побежал. Я выбежал из комнаты, из дома, из окрестностей и не останавливался, пока не оказался под причалом в Восточном заливе. Я выбил из себя все дерьмо, но это не заставило меня ненавидеть себя меньше.

Очень долго никто не разговаривает. Невозможно разобраться в моих эмоциях. Отвращение сочетается с жалостью, и я, кажется, не могу чувствовать одно без другого. Это приводит меня в ужас.

— И все вернулось на круги своя?

Гейб вздрагивает от моих слов.

— Это было необходимо. В тот понедельник я пошел в школу и извинился. Я попросил ее рассказать кому-нибудь. Я хотел, чтобы меня наказали. Я хотел чего угодно, но только не притворяться, что этого никогда не было. Она не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Я не мог— после всего, что случилось, я был обязан ей этим.

— Чувак.

Это все, что есть у Чарли. Его рот складывается в букву «О», и он качает головой, как будто хочет выбросить эту историю из головы.

— Почему ты слушаешь этих говнюков? — Эллиот вскакивает на ноги. — Ты же слышал, как Ронни велел мне вышибить себе мозги. «Как отец, так и сын.» Ты слышишь это, но ты же не думаешь, что я собираюсь сунуть пистолет себе в лицо?

— Я знаю! — Гейб подтягивает колени к груди. — Тогда я тоже это понял. Вот что делает меня таким ужасным.

Эллиот проводит рукой по волосам.

— Это ты так говоришь. Ты говоришь, что ты ужасен, Гейб. Ну, если ты так переживаешь из-за этого, то какого черта ты флиртуешь со всеми девушками в Уайлдуэлле? Почему ты все это время приставал к Руби? Почему ты не попытался стать лучше?

— Потому что! — Гейб резок. — Ты этого не поймешь, Эллиот, потому что все видят в тебе крутого парня. Они не задаются вопросом, мужчина ли ты. Как ты думаешь, что они скажут, если я возьму перерыв от перепихона?

— Я не… я имею в виду, что ты хочешь, чтобы я сказал, Гейб? Я пытаюсь понять, но…

— Мне не нужно твое понимание, — отвечает Гейб. — Ты хоть представляешь себе, каково это — позволить всем видеть кого-то хорошего и достойного, когда внутри тебя сидит чудовище?

— Да, — шепот обрывается прежде, чем я успеваю это осознать. Водянистый взгляд Гейба встречается с моим. — Я совершала поступки, которыми не могу гордиться. У каждого есть свои секреты.

— Это не одно и то же, — говорит Гейб, вставая. — Это не одно и то же.

Он исчезает в своей палатке, оставляя позади шок и молчание. Никто не в настроении разговаривать, поэтому мы молча работаем, чтобы потушить огонь и приготовиться ко сну.

Над головой по крыше палатки стучали насекомые — темные пятна на фоне темной ночи. Мягкие пальцы покоятся на моих. Я смотрю на руку Анны и понимаю, что это не Сейди, и она странная, но я крепко сжимаю ее.

— Когда я была маленькой, епископ Роллинс сказал мне, что Гейб ангел. — Даже в темноте я вижу, как она краснеет. — Я даже не верю в ангелов, но очень долго верила в это.

Шорох нейлона. Лицо Анны появляется меньше чем в футе от моего. Она понизила голос.

— Я влюбилась в него в тот же день. Я никогда не разговаривала с ним до этого лета, но мысленно знала его и любила. Это мой секрет, Руби.

Мой желудок сжимается. Разве острову не хватило правды на эту ночь?

— Я его не ненавижу, — говорю я. Я не могу — я такая же злая, как и он. И все же я немного ненавижу себя за эту часть правды.

— Я любила его сегодня утром. И сегодня днем тоже. Но он не тот мальчик, которого я себе придумала. И он уже не тот человек, каким был до обеда. — Анна качает головой, и из ее глаз капают еще несколько слез. Вниз по щеке, в волосы вместе с остальными. — Но, конечно, все это случилось несколько месяцев назад, так что он точно такой же человек, каким был с тех пор, как мы стали друзьями.

— Я не уверена, что этот мальчик вообще существовал. — Я закрываю глаза и вижу легкую улыбку Гейба, вижу, как он флиртует не потому, что ему этого хочется, а потому, что именно таким Гейб Неш был полгода назад.

— Разве можно по-настоящему знать кого-то, не зная той ужасной вещи, которая определяет, кто он есть или кем он стал? — мокрые глаза Анны изучают мое лицо, и я чувствую такую связь с этой девушкой, которая так не похожа на Сейди. Разве это похоже на дружбу, когда кровь не связывает вас вместе?

Я думаю о тепле руки Чарли на моих плечах, о том, как моя грудь сжимается, а потом становится совсем свободной, когда Эллиот улыбается, и о том, как пальцы Анны сжимают мои. Но больше всего я думаю о словах Гейба.

Это не одно и то же. Это не одно и то же.

Нет, это не одно и то же. Потому что то, что я сделала… Все было гораздо, гораздо хуже.

Я прячу этот мрачный ужас где-то глубоко, но они меня знают. Возможно, здесь, на острове, с этими новыми друзьями, я буду больше собой, чем когда-либо.

— Да. — Я сжимаю руку Анны. — Люди могут быть настоящими, даже если они не честны.

Анна смахивает со щеки влагу. Ее взгляд возвращается к потолку.

— Руби?

— Да?

Она сжимает мою руку.

— Ты можешь быть честна со мной.

— Спасибо. — Я поворачиваюсь на бок, спиной к ней. Что будет, если она узнает, что за дружелюбным лицом скрывается зло?

Я не могу ей сказать. Я никому не могу сказать.