И ощутил дрожь страха, которую попытался подавить.
Я вспомнил о Джоффри. О его дурацких часах с Микки Маусом и мятных конфетках, которые он пихал каждому, как крэк. И по мне сильно ударило осознание того, что он больше никогда не придет на собрание группы в своей клетчатой шапочке и не будет настаивать на том, чтобы я взял побольше конфет.
Корин вздохнула, и я посмотрел на нее. Она побледнела и застыла, сцепив руки на коленях.
Я хотел предложить ей свою поддержку, но тут снова заговорила Кэндис.
— Знаю, вы хотите все это осмыслить. Поэтому вместо нашего обычного собрания мы можем поговорить о Джоффри и о том, что произошло. Его жена будет готовиться к похоронам, и когда я узнаю больше, то поделюсь с вами этой информацией. Знаю, вы тоже хотите прийти, чтобы отдать ему дань уважения.
Казалось, все заговорили одновременно. Все испытывали одну и ту же смесь горя, шока и смирения. Знали, что, в конечно итоге, все мы уйдем так же.
Мертвыми и похороненными.
На всех обрушилось общее ощущение депрессии, и я пытался не поддаваться ей.
Жизнь, смерть и созерцание морали — те еще убийцы настроения.
Потому что правда заключается в том, что все мы — люди с больными сердцами — даже если и живем своими жизнями и пытаемся быть нормальными, наши судьбы все равно висят на наших шеях мертвым грузом.
Смерть есть и, возможно, она придет за одним из этих людей, сидящих в этой группе, на чьих лицах отчетливо читается шок и горе. Мы каждый божий день живем под тенью смерти.
Именно с ней я борюсь с того самого момента, как пережил сердечный приступ. Я закрываю на это глаза и стараюсь не зацикливаться. Мне отчаянно хочется жить.
Но потом получаешь удар по лицу, и тебе напоминают, что все это временно. Знаю, все мы понимаем, что однажды в наших глазах померкнет свет. Никто не властен над смертью. Но за такими как я она ходит по пятам. Я уже видел, каково это, быть по ту сторону. Видел белый свет. Темный туннель. И как бы ни хотелось это признавать, меня все это жутко пугало.
Я безумно боялся смерти.
Поэтому делал единственное, что было в моих силах.
Снова учился жить.
Корин снова тяжело вздохнула. Она дрожала и кусала нижнюю губу так, что в уголке ее рта появилась кровь.
— Корин. Ты в порядке? — прошептал я. Глупо такое спрашивать. Я и сам видел, что это не так. И был абсолютно уверен, что она близка к приступу паники.
— Корин? — Я снова повторил ее имя, пытаясь привлечь внимание.
— Давайте начнем с того, что каждый скажет первое, что приходит ему в голову. Давайте выскажемся о своих чувствах. Когда они накапливаются внутри, то наносят больше вреда, — мягко направила нас Кэндис, опускаясь на свой стул.
— Корин? — Я схватил ее за руку и слегка встряхнул.
Но Корин не смотрела на меня. Ее взгляд был направлен вперед. Дикий и немигающий. Я понятия не имел, где она, но уж точно не с нами.
— Дженнифер, давай начнем с тебя, — услышал я слова Кэндис, но мое внимание было приковано лишь к Корин.
— Корин! — произнес я громче, все еще сжимая ее руку своей.
Наконец, она взглянула на меня.
— Я не... — начала она, покачав головой.
— Не хочешь выйти и подышать свежим воздухом? — предложил я, пытаясь поймать ее взгляд.
Корин не ответила, и я сжал ладонями ее неподвижную руку. Она была холодная. Ледяная.
Черт.
Корин вырвала руку, и я попытался подавить боль, вызванную ее отказом. Но, черт побери, это было не так-то просто.
— Не могу поверить, что он мертв. Я разговаривала с ним вчера. Он позвонил, чтобы раскрыть рецепт морковного пирога его жены. Был в отличном настроении. Сказал, что в пятницу у него назначен прием у врача, и он уверен, что все будет хорошо. Они должны были поговорить о новом кардиостимуляторе.
Тамми плакала. Еще несколько членов группы рыдали довольно громко, усиливая тоскливый хор.
— Звучит ужасно, но боюсь, это случится и со мной. Боюсь, что буду играть с внучкой или смотреть фильм с женой и пуф. Конец. Я умру. Внезапно. Просто умру, — сказал Карл, сорокалетний водитель такси с ишемической болезнью сердца, и в группе послышался ропот согласия.
Вот и все. Осязаемый страх. Он был настолько ощутим, что я физически почувствовал его.
Кэндис переходила от одного человека к другому по кругу, позволяя всем высказаться. Об их ужасающем страхе встретиться с собственной смертью. И с каждым произнесенным словом Корин все больше и больше волновалась.
Я еще пару раз позвал ее по имени, но она игнорировала меня.
— Корин. Тебе есть что сказать? — спросила ее Кэндис после того, как все высказались.
Корин молчала, ее дрожащие руки тяжело лежали на коленях.
— Корин? — повторила Кэндис, и я посмотрел на девушку, которая сидела рядом со мной, и узнал безысходность в ее глазах, которую сам ощущал довольно часто.
— Корин, — прошептал я, наклоняясь ближе и прикасаясь к ее руке в надежде на то, что она выйдет из ступора.
Она вздрогнула и встала. Не сказав ни слова, выбежала из комнаты под взглядами остальных участников группы.
Кэндис собиралась последовать за ней, но я остановил ее.
— Позволь мне. Мы с ней... ну... друзья, — сказал я.
Кэндис кивнула и похлопала меня по спине.
— Хорошо, но если понадоблюсь, позови, — предложила Кэндис, выглядя обеспокоенной.
— Хорошо. Кажется, смерть Джоффри тяжело ударила по Корин, — объяснил я, хотя глубоко внутри знал, что за этим кроется нечто большее.
— Понимаю. Как и по всем нам, — сочувственно сказала Кэндис.
Я вышел в коридор и позвал Корин. Она не откликнулась, и я нигде не видел ее. Куда она пошла?
Я вышел в закрытый двор, но ее и там не было.
— Корин? — позвал я. Но мне никто не ответил.
Я осмотрел каждую комнату, каждый темный коридор, но ее нигде не было. Очевидно, она ушла.
Достав телефон, я быстро набрал сообщение. До этого я никогда не писал Корин и очень из-за этого нервничал. В голове крутилась картинка выражения ее лица в тот момент, когда она выбежала из комнаты.
Она выглядела так, будто за ней гнался призрак.
Я: Где ты? С тобой все в порядке? Это Бекетт.
В ожидании ответа, я прислонился к стене.
Прошла минута.
Две.
Ничего.
Я проверил телефон, но там не было пропущенных сообщений. Поэтому я написал еще одно.
Я: Пожалуйста, Корин. Просто дай мне знать, что с тобой все в порядке. Я с ума тут схожу.
Прошла еще минута.
Две.
Три.
Телефон издал сигнал, и я был готов запрыгнуть в машину и броситься вслед за ней.
Корин: Я в порядке. Прости, что заставила побеспокоиться.
И все. Я тут же написал ответ.
Я: Мне можно приехать и увидеться с тобой?
Я чуть не сошел с ума от желания увидеть ее. Я знал, давить на Корин — плохая идея, но сейчас мне было плевать. Мне необходимо было убедиться, увидеть собственными глазами, что с ней все хорошо.
Не хотелось верить ей на слово.
Корин: Не сегодня.
Я раздраженно нахмурился.
Я: Тогда завтра? Может, позавтракаем вместе?
Молчание.
— Черт побери, Корин, — прорычал я себе под нос. Иногда заботиться о ней становилось не так-то просто.
Корин: Позже. Не люблю утро.
Я улыбнулся и испытал облегчение от того, что она шутит. Но мне стало бы еще легче, если бы я услышал ее голос.
Я: Тогда после 10. Давай выпьем чай в парке.
Сообщение пришло почти мгновенно.
Корин: Чай в парке? Нам что, по 12? Только если там можно будет поиграть на гимнастических снарядах.
А бывали времена, когда заботиться о Корин было проще простого.
Корин уже сидела в парке, когда я приехал. Я весь день не мог сосредоточиться на работе. Слишком часто думал о том, как увижу ее.
Я выскочил из машины, и чай перелился через край стаканчика, обжигая мне руку. Когда я почти дошел до скамейки, на которой сидела Корин, то уже запыхался, поэтому остановился, и, тяжело дыша, попытался восстановить дыхание.
Она грызла ноготь большого пальца, а ветер раздувал ее волосы в разные стороны. Я пытался не стоять там и не пялиться на нее как придурок, но это было тяжело. Мне нравилось смотреть на нее.
— Корин, — позвал я.
Она подняла голову и натянуто улыбнулась.
— Привет, — тихо поздоровалась, когда я подошел.
— И тебе. У меня для тебя противный мятный чай. Не латте.
Корин взяла стаканчик, и я заметил, что она старается действовать аккуратно и не касаться меня.
Было солнечно, да и мы находились на солнечной стороне, но Корин дрожала, будто мерзла изнутри.
— Могу я присесть? Или придется все время стоять? — пошутил я, пытаясь поднять ей настроение.
— Разумеется. Если ты, конечно, не испытываешь отвращение к сухим птичьим какашкам.
— Немного какашек никому не навредит, — заметил я, но сел в стороне от них.
Я сделал глоток своего напитка и постарался не думать о странных вибрациях, исходящих от Корин.
— Итак... — Я позволил своим словам повиснуть в воздухе. Растаять. Превратиться в ничто.
Отличный способ разрядить обстановку, Бек.
— Прости за прошлый вечер. Я выставила себя перед всеми полной идиоткой. В этом я мастер. — Она облизала губы и уставилась на свои руки.
— Мне в голову приходят таланты похуже. Например, умение играть в гольф.
Губы Корин дернулись в подобие улыбки, но она не улыбнулась.
Мимо нас прошла женщина с коляской. Пока Корин наблюдала за ней, я заметил на ее лице легкую улыбку. Наконец, она взглянула на меня, в ее карих глазах светилось сожаление.
— Не хотела, чтобы ты волновался. Прости, — произнесла она, обхватывая свой стаканчик обеими руками.
— Прекрати извиняться. Все нормально. Ты была расстроена, я понимаю. Ты хорошо знала Джоффри?
Она покачала головой.
— Не очень. То есть, я пару раз разговаривала с ним в группе. Ничего особенного. Но вроде он был хорошим человеком.
— Так и есть. Слегка помешанным на мятных конфетах, но отличным человеком. И неважно, являлся ли он твоим лучшим другом или вы едва знали друг друга. Тяжело оставаться равнодушным, когда неожиданно умирают люди. Это называется сострадание, — сказал я ей.
Корин фыркнула.
— Сострадание, да? Раньше меня никогда не называли сострадательной.