- Мам, я купаться!

- Очень приятно, - кивнул я, присаживаясь рядом с худощавой блондинкой по имени Лена.

- Вы давно здесь? – спросила Лена, доставая из сумочки крем для загара.

«О, только не это! – меня тошнило от эфирных масел и ароматической вони пляжных кремов. – Хотя, если она мне хочет предложить помазать ей спину и плечи, то…»

- Уже десять дней, - с готовностью ответил я.

Лена ловким движением распустила шлейки купальника, сверкнула торчащими сосками, и круто развернулась ко мне спиной.

- Рифатик! – она тронула мужа за плечо. – Намажь мне спинку!

«Какой облом! Ах ты ж, сучка!» - я обошёл парочку с другой стороны, якобы снимая майку и шорты, чтобы повесить на крючок под пляжным зонтом, а сам искоса изучал грудь игривой дразнилки.

- Жулько! – окрикнула Лола и я, перехватив суровый взгляд жены, понял: она раскусила мой нехитрый манёвр. – Принеси мне мохито! И всем принеси!

- Мохито? С утра? - удивился я.

- А что? Могу позволить себе в последний день коктейль на пляже? – Лола демонстративно выставила ножку на лежаке.

- Вы уже уезжаете? – удивилась Лена и разочарованно глянула в мою сторону. – Говорят, вы вчера на экскурсии в монастыре были? Стоит туда съездить?

Я кивнул.

- Ну хоть фотки покажите.

- Я там заболтался с одним монахом, забавный такой, ваш земляк, а про фото и видео совсем забыл.

- Жаль, ну, тогда и мне мохито, - вздохнула блондинка.

- Рифат, а тебе тоже мохито? – с готовностью услужить всей компании, я наклонился к бородатому, смуглому, крепкому, сосредоточенному на поглаживаниях лоснящегося от крема тела, мужчине, лет сорока, в плавках, расцвеченных под американский флаг.

- Он плохо слышит, у него контузия, - фыркнула блондинка и её груди заколыхались разнонаправленно. – Алё! Гараж! Ты будешь коктейль?

Рифат встрепенулся, оторвался от тела, вскинул курчавую голову в мою сторону и громко произнёс:

- Мне пива!

- Контузия? – вырвалось у меня удивление.

- Да, самая настоящая, - спокойно отвечала блестящая от крема женщина. – У него приятель в Донецке гарнизоном командует. Поехал к нему в гости. Набухались, полез в танк, и сдуру шандарахнул из пушки. А шлем не одел. Теперь еле слышит одним ухом.

- Реально сдуру! – выпалил я.

- А почему Жулько? – ехидно улыбнулась ростовчанка.

- Всяких Андреев и Сергеев вокруг, - как грязи! – ответила за меня жена. – А Жулько – это ласково, это только мне можно. Правда, любимый?

Но я уже удалялся в сторону бара, нервно, на ходу, одевая майку навыворот. Через пару часов мы уже мило щебетали за игрой в «дурачка» с туристами из Ростова; наш пляжный столик возле шезлонгов был заставлен бокалами с яркими напитками, а на блюде возвышалась целая гора апельсинов, перекочевавших сюда, с помощью Дениса, из нашего номера. Рядом, под пиво, веселилась компания немцев за игрой в руммикуб, но они выделялись не только этим: все мужчины там были в шортах, в отличие от наших соотечественников из союзных просторов, легко узнаваемых по облегающим плавкам. Про посещение монастыря и тяжёлый диалог с общительным монахом я уже почти не вспоминал, а думал лишь о том, как здорово иметь дружную семью, отдыхать на заморском курорте, заводить новые знакомства, предаваться простым радостям жизни и не терзаться бредовыми вопросами о смысле бытия. «Взять хотя бы эту ростовскую парочку, - до чего же приятные ребята! Жаль только расстаёмся завтра. А могла бы и интрижка закрутиться с этой сисястой блондой! – фантазировал я, отбиваясь бубновыми козырями. – Если бы ещё ухо простуженное не ныло, вообще бы зашибись всё было! Как бы и самому здесь не оглохнуть, как этот бородач! С виду – такой крепыш. А уже контуженный. Как его угораздило? Ну ладно там, - за идею или за деньги! Но просто так? По приколу?! Пальнуть из танка и оглохнуть от выстрела?!»

- Ну точно, дурак! – и я, под общий хохот, повесил «погоны» на плечи проигравшего партию Рифата…

«Утро добрым не бывает», - вспомнил я расхожую присказку, когда Лола попыталась столкнуть моё грузное тело с кровати.

- Ты чего, Лолик?

- Так храпел! Так храпел ночью, собака! Я не выспалась! О-о, боги, неужели уже завтра я буду спать одна, на своей любимой кроватке, на своей любимой подушке? И никакая сволочь не будет храпеть мне на ухо всю ночь!

- Родители, подъём! – в спальню заглянул Денис в плавках, но с айфоном. – Завтрак скоро заканчивается! А нам ещё собирать чемоданы!

- А-а-а! – стучал я по голове. – Опять правое ухо заложило! Лола, дай перекись!

- Перекись. Что такое перекись? – Денис ввёл запрос в поисковик. – Ага! Вот: если к двум атомам водорода приклеить один атом кислорода, то есть окислить, получится аш-два-о, вода по-нашему. А если добавить ещё один атом кислорода, то бишь переокислить, то тогда и получится перекись водорода, кислая вода. Ну, чудеса!

- Иди, блин, одевайся, алхимик! – буркнула Лола сыну, макая ушную палочку в склянку, и уже обернувшись ко мне прошипела: - Ты хоть помнишь, что вчера вытворял?

Я не помнил, вообще ничего не помнил из вчерашнего дня после пляжа, карт и обеда. Шум пенящейся жидкости в моём ухе на время оживил сознание и какие-то ужасные и пошлые фрагменты разборок, скандала и хохота курносой блондинки стали всплывать через похмельную пелену.

- Как тебе не стыдно, Жулько? – причитала Лола, проворачивая палочку с ватой в моём воспалённом ухе. – Взрослый же мужик! Уже сын взрослый, а ты… При живой жене, при живом её муже… Еле оторвали тебя на танцполе от этой Ленки! Думала Рифат тебе морду начистит за такое хамство неприкрытое. Зачем, Жуля, зачем?!

«И действительно, зачем? – думал я, превозмогая нарастающий, противный, свистящий шум в голове. – Это что, неужели признак инсульта? Где-то читал, что перед инсультом появляется свист в ушах… Зачем же так надираться, как перед смертью? Вот болван! Ещё и жену опозорил, людей обидел, оскорбил.»

- А скажи, - нахмурилась Лола, - ты действительно ни одной фотки на горе не сделал?

- Так вышло, увлёкся разгово…

- А ты хоть в монастыре был, а? – перебила жена. - Отвечай, Жулько! Увлёкся он! Это хоть мужской монастырь был? Или женский? Или ты где-то в соседнем отеле потерялся? А? Смотри, узнаю, что ты… Я из последних сил, полгода копила на этот отпуск…

- Всё, хватит! – психанул я. – Вернёмся домой, продам свою коллекцию винила и верну тебе все деньги за отдых! И хватит меня попрекать! Ты же знаешь, я уже больше года везде резюме рассылаю! Да кто же возьмёт на работу кандидата наук, которому за полтинник? Для пенсии – рано, для хорошей работы – поздно. Мне, что, охранником пойти работать?

- Ну ладно, перестань! Просто реально странно, что ты даже ни одной фотки в своём любимом монастыре не сделал, а на Плитвицких озёрах - десятки снимков и целых две кассеты видео.

- Он не мой, и не любимый. Лолочка, у меня сердце колет. И голова трещит. Я, кажется, умираю. Это, наверное, инсульт…

- Это бухалово! – сердито оборвала мой похмельный бред жена. – Обычное, тупое пьянство! Ну и зачем мне муж-алкоголик? А сыну?

«Боже мой! – стучало в висках. - Ведь эти слова адресованы мне… Мне! Не верю. Как можно было так опуститься? Как можно такое выносить от самой близкой женщины?! Даже не верится, что когда-то стихи ей писал…»

Наш туристический автобус кружил по окрестностям Макарска и собирал из разных отелей пассажиров нашего чартера. Некоторых я запомнил по перелёту сюда и узнавал уже загоревших, отдохнувших, шумных, весёлых. Приятно было видеть знакомые лица, многие здоровались. В Сплите мы забрали последнюю пару туристов с огромными яркими чемоданами и направились в сторону аэропорта вдоль побережья. Дама, протискиваясь вдоль салона мимо нас, бегло кивнула:

- Здрасьте.

Я тут же получил удар журналом по голове от Лолы:

- Это она?

Мне сразу стало лучше, легче, глупые страхи прошли, даже общее чувство вины перед семьёй притупилось, но осталась крошечная частичка какого-то необъяснимого ощущения тревоги, неясное предчувствие грядущих перемен.

«Через пару часов взлетим над этой волшебной Адриатикой. С одной стороны, вдали, – бескрайняя полоска песчаных итальянских пляжей, с другой – острые, пятнистые вершины Долматинских Альп, а по середине – блестящая морская гладь с россыпью зелёных островов. Красота! А что ждёт нас дома? Злые новости с экранов телевизора? Злые взгляды торопливых прохожих? Бабушек на скамейках возле подъездов? Злые начальники, злые сотрудники, злые водители, продавцы, подростки, агитаторы, марширующие, митингующие, кричащие и обещающие райскую жизнь чиновники с депутатами. А вокруг бедность, наползающая, как февральская стужа, бедность, изо всех щелей, из мусорных баков, из инвалидных колясок попрошаек на перекрёстках, из серости фасадов и одежд – одна сплошная злая бедность на фоне вспышек рекламных огней да фар дорогих кортежей с мигалками, почему-то всегда в траурных цветах, то ли для солидности, то ли для мгновенного превращения в катафалки…».

После таких мыслей подсознательно всплыло забытое, но ёмкое украинское слово: злыдни.

Наш автобус уже приближался к аэропорту, прямо над нами прогудел большой лайнер, но как-то занервничала наш гид, как-то слишком мрачно впилась в одну точку на стекле, слушая в телефон, и только периодически судорожно кивая.

- Что-то случилось? – спросил кто-то с ближних рядов, когда автобус уже подруливал на парковке под навесом аэровокзала.

- Внимание! – гид прокашлялась. – Объявление! Сейчас все проходим в здание аэропорта, в новый терминал, и поднимаемся на второй этаж! Компактно, не теряясь. Собираемся возле кафе. Дальше всё объясню.

- Что такое? – послышались встревоженные возгласы пассажиров. – Почему не на регистрацию? Что случилось? Скажите сейчас!

- Что за фигня? – повернулась ко мне жена. – Террористы заминировали аэропорт?