Аминь.

Очередь возле парного кресельного подъёмника расступилась и все увидели призывные взмахи руки с поднятым указательным пальцем:

- One person! One more person! – отчаянно кричал в толпу молодой, чернявый сотрудник канатной дороги.

На посадочной площадке стоял, оглядываясь, высокий человек в чёрном балахоне до пят. В руках у него был холщовый, туго набитый мешок и палка, вроде посоха. Похоже, никто не решался сесть с ним рядом в одном кресле. Очередная пустая пара сидений сделала круг под направляющим колесом, слегка зависла, сдерживаемая рукой паренька на посадке, и улетела, раскачиваясь над просекой.

- Можно мне? – взмахнув билетом, я заспешил от самого хвоста очереди.

Паренёк обрадованно придержал подъехавшую металлическую конструкцию. Человек в балахоне проворно опустился на дальнее сиденье, а следом плюхнулся и я, укладывая на колени дорожную сумку с видеокамерой. Кресло резко качнулось вперёд, потом назад и плавно ускорилось вверх, вдоль верхушек сосновой просеки. Опытным движением сосед мой опустил сверху, из-за головы, металлическую страховочную раму прямо к животу, и мы оказались плотно пристёгнутыми по бокам и спереди.

- Thanks, - автоматически произнёс я.

- Русский? – сосед повернул голову, из-под капюшона блеснул острый взгляд.

- Украинец, - прохрипел в ответ настороженно.

- Понятно. Видел, со мной никто не захотел садиться, как с прокажённым?

- Странные люди, - пожал плечами. – Ты ведь из монастыря?

- Димитрий, - протянул ладонь сосед.

- Андрей, - пожал руку.

Лес под ногами закончился, креселка вздрогнула всеми тросами и механизмами, перевалившись через высокую опору на краю обрыва, и понесла дальше, над глубоким ущельем. Сбоку задул пронизывающий хлёсткий ветер и пришлось ладонью прикрыть ухо.

- Ты служишь в монастыре? – повторил я вопрос.

- У нас там никто не служит, все по доброй воле пришли.

- Как пришли?

- Кто как.

- Но это же другая страна! Ты сам-то откуда родом?

- Из Воронежской… - буркнул мой визави, но порыв ветра заглушил продолжение ответа.

Я поднял воротник шведки и прислонил к уху.

- А?

- Из России, из глубинки! – Димитрий снова повернул голову в мою сторону.

- И как же тебя сюда занесло?

- Бог позвал.

- Давно?

- Семь лет уже, - Димитрий потеребил котомку. – Тут велопробег был туристический. Давно, лет двадцать тому. Я с командой здесь по склонам колесил, глазел на достопримечательности, на монахов этих чудных. На привале сел как-то на холме, - солнце уже низко над морем багровело, туман над островами вдалеке стелился, - огляделся вокруг и почувствовал, что это именно то место, где нужно жить, где Бог близко. А потом, много лет спустя, когда он забрал Веронику с Дашкой, понял, что должен вернуться только сюда. Пришёл в монастырь, меня выслушал игумен, принял, и вот уже восьмой год живу здесь, сперва в послушанках, а теперь уже и в монашестве: ищу истину, думаю, вспоминаю, записываю.

«Не зря с ним люди побоялись в креселку садиться, - очень странный тип», - мелькнуло в голове, но произнёс другое:

- А на каком языке вы в монастыре общаетесь?

- На языке Бога все друг друга понимают, - закивал Димитрий, - а в быту, - кто на сербском, кто на русском, кто на немецком, на английском. Я бегло на всех языках говорить могу.

Наше кресло снова потянуло на резкий подъём, перевалило через опору, вздрогнув слева-направо, и за выступом скалы показались угрюмые высокие стены Иштванского мужского монастыря.

- Красиво, но мрачновато! – произнёс я.

- Красота не бывает мрачной, - философски заметил Димитрий.

- А что же с тобой тогда случилось? Кого Бог забрал?

- Двух дочек. Они на остановке школьный автобус ждали утром, а тут девчонка на джипе из клуба ночного загородного возвращалась с парнем. Со встречкой полосу не поделили, в поворот не вписалась, и – бац! – на остановку прямо опрокинуло этот трёхтонный сарай. Бабулю соседскую и мою Дашку - сразу насмерть. А за Веронику ещё неделю врачи в реанимации боролись, но не вышло, так и ушла за сестрой, не приходя в сознание.

- Ужас какой! – мне стало неуютно в этом подвесном кресле над глубоким ущельем. – Соболезную! Кажется, об этом случае в новостях было…

- Да, писали, рассказывали. Спутник той девчонки тоже погиб, а она – хоть бы что! В тюрьму посадили, но мне уже всё равно было, я не настаивал, да и она осознала. По дурости всё случилось. Толку от того, что девка сидит, что и ей жизнь покалечило и счастья не видать уже никогда? Мне её тоже жаль.

- Как же так? Как «жаль»? – мои руки взорвались вверх, чуть не выронив сумку. - Она ваших детей убила, а ты – «жаль»! Это преступники на дорогах! Таких расстреливать надо!

- Знаешь, - спокойно парировал Димитрий, - я где-то читал, что немцы в свои новые машины внедрили такой датчик, который не даёт запуститься движку, если водитель пьян. Вот такими штуками надо обязать всех производителей все машины оснащать, как ремнями безопасности, - в обязательном порядке. Отсекать такие случаи на корню! Автоматически! А сам человек слаб, грешен. Выпил лишнего, или, там, курнул наркоты, - и уже сам себе не принадлежит, уже демон-искуситель в него вселился и дальше командует, провоцирует, подталкивает: давай ещё рюмку, давай ещё курнём, поехали зажигать, лихачить!

- Ну, знаешь! – я был поражён таким всепрощенческим откровением отца, потерявшего в глупой пьяной аварии двух дочерей, и в упор сверлил расширившимися зрачками густую бороду этого странного типа, выступавшую из-под глубокого капюшона, - глаз не было видно, - а мне хотелось заглянуть именно в глаза этому человеку.

- Вот так всевышний и привёл меня сюда, - кивнул монах.

- Сколько им было?

- Дашке- семь, а Нике – двенадцать.

- А жена? Бросил жену? – в моём голосе появились суровые, осуждающие нотки. – Что стало с твоей женой? Может ей сейчас, как никогда, твоя поддержка нужна? Может ещё детей завести? Загладить боль, затушить…

- Ты не знаешь, - перебил меня Димитрий, качая головой. – Ты не знаешь, каково это – потерять детей! Весь мир тогда для меня рухнул. Весь! И стал чужим! Все эти соболезнования, и охи, и ахи. Все эти пошлые пожертвования, все пафосные речи, - всё казалось глупым, бесполезным, фальшивым. Но больше всего меня стала бесить жена! Представляешь? Я вдруг увидел рядом с собой абсолютно чужого человека и понял: нас связывали только общие дети. Ткань нашей семейной жизни была насквозь пронизана только детскими вопросами, проблемами, успехами, радостями: в какую школу пойти, какую форму носить, в какой кружок записаться, какого врача вызвать лечить, какую оценку получила, в кого влюбилась, с кем поссорилась и всё такое, бесконечно трогательное, хлопотное, важное. А потом, - бац! – и ничего этого нет! Ни-че-го! Пустота. А рядом жена, зачем-то живая и здоровая, как немой укор, как напоминание о смерти детей. Меня бесили любые её потуги что-то наладить. «Давай платья девочек отдадим в детский дом, они же почти новые, кому-то пригодятся!». «Не тронь! – говорю. – Даже думать об этом не смей! Ни одной игрушки, ни одного учебника - не смей!».

- Всё, хватит! Не могу больше этого слушать! – на глазах навернулись слёзы, наверное, от ветра, и ухо как-то сразу разболелось, заныло.

«А ведь говорила жена, возьми панамку, в горах может и ветер дуть, и солнце жечь!».

К конечной станции наша двукреселка подкатывала в полной тишине и только скрип натянутых тросов, да глухое урчание двигателя в машинном отделении напоминали о реальности этого воздушного путешествия над бесснежными горнолыжными склонами. Спутник мой таким же ловким движением поднял вверх, за головы, защитную металлическую рамку, и уже через пару секунд мы выскакивали по разные стороны от качнувшейся рамы. Прощались мы с Димитрием сухо.

- Ты с группой на экскурсию пойдёшь или сам по территории бродить будешь?

- Ещё не решил, - отвечал, не поднимая головы, рылся в сумке, нащупывая видеокамеру.

- Ну, тогда удачи, - Димитрий протянул ладонь.

- И тебе не хворать, - моё рукопожатие было нетвёрдым.

- Будет минутка и настроение – заходи. Спросишь южные кельи.

Монах закинул котомку за плечо и бодро зашагал в сторону монастырских стен на северном склоне скалистого холма, а я повернул южнее, к смотровой площадке возле кафе и домика с ярко-красной вывеской «Ski-service». Там формировались экскурсионные группы в монастырь. К одной из таких групп я и примкнул: понравилась молоденькая девушка-экскурсовод.

- Через пару месяцев здесь яблоку негде будет упасть от разноцветных лыжных комбинезонов на фоне белоснежного ковра, - весело начала девушка, - но сегодня пока этот склон наш, и мы с вами посетим самый загадочный и старинный монастырь в округе. Сдайте ваши талоны на экскурсию и идём за мной. Зовут меня Марта. В группе все русскоязычные?

Раздались несколько возгласов на итальянском, немецком.

- Подойдите, я сброшу вам смарт-приложение на телефоны с переводчиком. Кто хочет, может взять в кассе электронный гид и слушать самостоятельно.

Группа зашевелилась, загудела и вскоре медленно потянулась за жёлтым комбинезоном и распущенными русыми волосами Марты по мощённой дорожке вверх, в сторону монастыря. Слушая звонкий голос девушки с обилием исторических дат, войн, разрушений, я постепенно забыл о неприятном разговоре с утренним попутчиком. Высокие стены, арочные своды, башенки в форме шахматной ладьи, отполированные каменные ступени и прочие архитектурные изыски монастыря мне уже не казались мрачным пристанищем староверов, а напротив, повеяли загадочной глубиной эпох, расцветом ремёсел, творчества, духовной культуры. Мы вошли в первое здание, напоминавшее католический собор. В одном из помещений на каменном полу были расставлены старинные резные сундуки и комоды с массивными открытыми крышками. Внутри каждого сундука виднелись сложные механизмы замков и секретных кодовых устройств. Это были тайники для сокровищ монастыря, что-то наподобие современных сейфов. Секреты замков считались самыми надёжными на то время. Все туристы с любопытством ринулись осматривать хитроумные железяки и засовы, а я улучил момент и подошёл к Марте, стоявшей у высокого мозаичного окна из смальты.