Мы копали на маленькой поляне, а вокруг был лес. Мама попросила разрешения выйти в туалет и потащила меня и госпожу Римас за деревья. Мы присели на корточки лицом друг к другу, подобрав платья, чтобы облегчиться.

— Елена, не могли бы вы передать мне тальк, пожалуйста? — спросила госпожа Римас, подтираясь листком.

Мы рассмеялись. Зрелище было очень забавное: сидеть в кружке, держась за колени. Поэтому, собственно, мы и хохотали. Мама так смеялась, что у неё несколько прядей волос выбилось из-под платка, которым она повязала голову.

— Нашего чувства юмора, — сказала мама, в её глазах от смеха заблестели слёзы, — они у нас не отнимут, не так ли?

Мы смеялись так, что аж в боку кололо. В темноте мигали фонарики. Брат Йоанны играл на аккордеоне игривую мелодию. Мой дядя, который от души причастился черничным ликёром, нетвёрдо выплясывал на заднем дворе домика, пытаясь наследовать наших мам. Он держал подол воображаемой юбки и качался во все стороны.

— Пошли, — прошептала Йоанна. — Прогуляемся.

Мы взялись за руки и прошли между тёмных домиков к пляжу. В сандалии набрался песок. Мы стояли на берегу, и вода хлюпала возле наших ног. Балтийское море при свете луны казалось совсем другим.

— Как луна блестит, словно манит нас к себе, — вздохнула Йоанна.

— Так и есть. Она зовёт нас, — сказала я, запоминая свет и тени, чтобы потом нарисовать. Я сбросила сандалии. — Пойдём.

— У меня нет купальника, — заметила Йоанна.

— У меня тоже. И что?

— Как «и что»? Лина, мы не можем купаться нагишом, — сказала она.

— Разве кто-то говорил о купании нагишом? — спросила я.

И вошла в чёрную воду прямо в платье.

— Лина! Боже, что же ты делаешь! — закричала Йоанна.

Вытянув руки перед собой, я рассматривала тени, которые отбрасывала на воду луна. Юбка невесомо всплыла вверх.

— Давай же, милая! — обратилась я к сестре и нырнула.

Йоанна сбросила ботинки и зашла в воду по икры. Лунное сияние плясало на её тёмных каштановых волосах и высокой фигуре.

— Присоединяйся, здесь так здорово! — сказала я.

Она медленно, очень медленно вошла в воду. Я подскочила и потянула её в море. Она вскрикнула и засмеялась. Смех Йоанны можно различить в любой толпе. В нём всегда была неукротимая свобода, и его луна покатилась вокруг меня.

— Ты сумасшедшая! — сказала она.

— Почему сумасшедшая? Это такая красота — мне аж захотелось стать её частью, — пояснила я.

— Нарисуешь нас вот так? — спросила Йоанна.

— Да, а картину назову… «Две головы, торчащие из темноты», — сказала я и брызнула в Йоанну водой.

— Я не хочу домой. Здесь всё такое совершенное, — произнесла сестра, делая в воде круговые движения руками. — Тихо, кто-то идёт!

— Где? — Я закрутилась, оглядываясь по сторонам.

— Вон там, за деревьями, — прошептала она.

Из-за деревьев на границе с пляжем вышли две фигуры.

— Лина, это он! Тот высокий. Это о нём я тебе рассказывала. Что я его в городе видела! Что же делать?

К берегу подошли двое парней, они смотрели прямо на нас.

— Как-то поздновато для купания, вам так не кажется? — спросил высокий парень.

— Вообще-то, нет, — ответила я.

— О, так вы всегда купаетесь ночью? — поинтересовался он.

— Когда хочу, тогда и купаюсь, — огрызнулась я.

— А твоя старшая сестра тоже всегда ночью купается?

— Вот у неё и спросите.

Йоанна под водой дала мне пинка.

— Вы тут лучше осторожно. Ведь не хотите, чтобы вас кто-то голыми увидел, — улыбнулся парень.

— Правда? Вы имеете в виду вот так?

Я подскочила и стала во весь рост. Мокрое платье прилипло ко мне, словно бумажка к растаявшей ириске. И принялась брызгать в парней водой.

— Сумасшедший ребёнок! — Он засмеялся и отошёл назад в надежде, что на него вода не попадёт.

— Пошли, — сказал его приятель. — А то ещё на встречу опоздаем.

— На встречу? Это ж какая может быть встреча в такое время? — спросила я.

Парни на мгновение опустили головы.

— Ну, нам пора. Пока, старшая сестра! — обратился высокий парень к Йоанне, прежде чем вместе с другом пойти дальше по берегу.

— Пока, — ответила Йоанна.

Мы так смеялись, что я подумала: «Наверное, родителям тоже слышно». Выскочив из воды, мы похватали свою обувь и побежали по песку к тенистой тропке. Вокруг нас квакали лягушки и пели сверчки. Йоанна схватила меня за руку, и я остановилась в тёмном месте.

— Только родителям не рассказывай!

— Йоанна, мы ведь мокрые с ног до головы. Они сразу догадаются, что мы купались, — заметила я.

— Нет, про парней не рассказывай… и о том, что они говорили.

— Хорошо, старшая сестра, не скажу! — улыбнулась я.

Мы побежали сквозь темноту и смеялись до самого дома.

Что же такого Йоанна знала о тех парнях и их встречу, чего не знала я?

Смех затих.

— Лина, милая, нам пора идти, — сказала мама.

Я оглянулась на яму. А что, если мы роем себе могилу?

34

Я нашла палочку и сломала её пополам. Села и принялась рисовать на твёрдой земле. Изобразила наш дом, сад и деревья, пока не пришло время возвращаться к работе. Я вдавила в землю пальцами маленькие камешки, и получилась дорожка к нашей двери, а крышу выложила палочками.

— Лучше нам подготовиться, — сказала мама. — Зима будет такая, которой мы ещё не видели. С сильными морозами. И без еды.

— Зима? — удивилась я, сев на пятки. — Ты что, шутить? Ты уверена, что мы здесь будем до зимы? Мама, нет!

Ведь до зимы ещё месяцы и месяцы. Я не могла думать о том, что буду жить в этой избушке, рыть ямы и прятаться от командира ещё несколько месяцев. Я бросила взгляд на белокурого охранника. Он смотрел, как я рисую на земле.

— Надеюсь, что нет, — сказала мама. — Но вдруг? Если мы не будем готовы, то, скорее всего, погибнем от голода или холода.

Мама привлекла к себе внимание Ворчливой.

— Метели в Сибири очень коварные, — кивнула госпожа Римас.

— Даже не знаю, как эти домики их переносят, — сказала мама.

— А если мы построим себе другие дома? — спросила я. — Можно сделать из колод что-то вроде этого колхозного здания, с печью и дымоходом. Тогда у нас будет возможность жить всем вместе.

— Глупая. Они не дадут нам времени ни на какую стройку, а если мы что-то и построим, то они заберут это себе, — сказала Ворчливая. — Копай давай.

Спустился дождь. По нашим головам и плечам застучали капли.

Мы открыли рты, чтобы поймать как можно больше воды.

— Это сумасшествие какое-то, — заметила госпожа Римас.

Мама что-то крикнула белокурому охраннику. Из-под навеса веток засветился кончик его сигареты.

— Он говорит, чтобы мы быстрее копали, — сказала мама громко, дабы перекричать ливень, который уже стоял стеной. — Мол, теперь земля мягкая.

— Сволочь, — ругнулась госпожа Римас.

Подняв взгляд, я увидела, как мой нарисованный домик тает под дождём. Палочку, которой я рисовала, отнесло прочь ветром и водой. Опустив голову, я принялась копать. Вгоняла лопатку в землю со всей силы, представляя себе, что передо мной не земля, а командир. Мне сводило пальцы, руки дрожали от усталости. Платье по низу обтрепалось, а лицо и шея обгорели на утреннем солнце.

Когда ливень утих, нас погнали обратно в лагерь; тогда мы были уже по пояс в земле. Желудок сводила голодная судорога. Госпожа Римас перекинула брезент через плечо, и мы шли вперёд, едва волоча ноги, а руки у нас онемели на тех лопатах без рукояток, которые мы сжимали почти двенадцать часов.

В лагерь мы зашли с тыла. Я узнала избушку, где жил Лысый — она с коричневой дверью, — и смогла проводить маму к нашей лачуге. Йонас уже ждал нас в доме, а вся посуда оказалась наполнена водой до краёв.

— Вернулись! — обрадовался он. — Я волновался, не заблудились ли вы!

Мама обняла Йонаса и расцеловала его в голову.

— Когда я пришёл, ещё был дождь, — объяснил Йонас. — Так я всю посуду из дома вытащил, чтобы набрать нам воды.

— Мой умничка! А сам пил? — спросила мама.

— Много! — ответил он, глядя на то, как печально я выгляжу. — Можете хорошенько помыться.

Мы напились из большой посудины, затем помыли ноги. Мама настояла на том, чтобы я попила ещё, даже если и чувствую, что больше не могу.

Йонас сидел на досках по-турецки. Перед ним был разослан один из маминых шарфиков. Посередине лежал одинокий кусочек хлеба, а рядом — маленький цветочек.

Мама взглянула на хлеб и на завядший цветок.

— В честь чего этот банкет? — спросила она.

— Сегодня я получил за работу хлебную пайку. Вместе с двумя женщинами делал ботинки, — улыбнулся Йонас. — Кушать хотите? Выглядите уставшими.

— Очень хочу, — призналась я, глядя на тот кусочек. «Раз уж Йонас заработал хлеб сапожничеством в помещении, то нам, наверное, дадут целого индюка», — подумала я.

— Нам всем дают за работу по сто грамм хлеба, — рассказал Йонас. — Нужно пойти и забрать свои пайки в колхозном управлении.

— Вот… вот это и всё? — спросила мама.

Йонас кивнул.

Триста грамм чёрствого хлеба. Это просто в голове не укладывалось. И ради этого мы столько часов копали. Они заморят нас голодом и, наверное, скидают в те ямы, что мы выкопали.

— Но этого же мало, — заметила я.

— Найдём ещё что-нибудь, — сказала мама.

К счастью, когда мы пришли, в деревянном здании командира не было. Нам дали карточки без выкрутасов и лишних разговоров. Мы пошли за другими работниками до здания рядышком. Там нам взвесили и раздали хлеб.

Мой дневной рацион почти вмещался в кулаке. По пути назад нас встретила госпожа Грибас за своим домом. Она жестом подозвала нас к себе. Руки и одежда у неё были грязными. Она целый день работала на свекольном поле. Её лицо исказила резкая гримаса, когда она нас увидела.

— Что они с вами сделали?

— Заставили копать, — ответила мама, отбрасывая от лица волосы, к которым прилипла земля. — Под дождём.

— Ну-ка, быстро! — Она подтянула нас к себе. Её руки дрожали. — Я могла попасть в беду, рискуя вот так ради вас. Надеюсь, вы это понимаете. — Она засунула руку в лифчик, достала оттуда несколько маленьких свёкл и быстро отдала их маме. После чего сунула руку под юбку и вытащила ещё две маленькие свеклы из трусов. — А теперь идите. Быстро! — велела она.