Обдумав эту мысль, Рамиро все же решил, что она тревожит его куда меньше тех всеохватывающих следов, которых он боялся изначально. Эсилио принадлежал к числу тех миров, где некоторое количество зашумленной, неполной – и по большей части тривиальной – информации было рассеяно по всему окружающему ландшафту. Бесподобная тоже не страдала от недостатка тривиальных фактов, которые можно было предсказать практически с полной достоверностью, и, вполне возможно, что здесь потеря таких знаний будет уравновешиваться новообретенными, пусть и жутковатыми на вид, чудесами.

Набравшись смелости, он пересек освещенный участок поверхности, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы пнуть песок ногой. Иногда он просто отбрасывал пыль в сторону; в других случаях пыль сама оказывала давление, будто перетекая в пространство, которое до этого занимала его нога. Но это давление никогда не возникало из ниоткуда: его ноги двигались именно так и именно тогда, когда он сам того хотел – пыль следовала за ним, но его движения не встречали никаких препятствий. А обращенное вспять рассеивание энергии движения в виде тепла, которое произошло во время их посадки, не пыталось подкинуть его в воздух.

Добравшись до места, где свет когереров терялся в темноте, Рамиро понял, что часть его мозга, отвечавшая за осанку и равновесие, приспособилась к необычному поведению земли, будто та всего-навсего имела непривычную текстуру – что-то вроде липкости, из-за которой почва вела себя чуть более непредсказуемо. Он ни разу не поскользнулся и не почувствовал себя прикованным к земле. Отчасти происходящее уже не казалось ему чем-то из ряда вон.

Каждая пылевая буря стирала все следы будущих движений, но даже в периоды продолжительного затишья отпечатки ног стали бы накладываться друг на друга, передавая в итоге лишь незначительное количество информации. По сравнению с кристальной достоверностью системы передачи сообщений это не вызовет никаких сложностей и станет всего лишь необычным новшеством, к которому быстро привыкнут колонисты.

Рамиро повернулся к Азелио.

– Все это, конечно, очень занимательно, но если вы все-таки хотите заняться посадкой, я буду рад помочь.

Рамиро решил, что при таком слабом ветре есть смысл открыть оба люка воздушного шлюза, чтобы саженцы можно было пронести прямо через него. Стоя на земле, он находился как раз на нужной высоте, чтобы принимать горшки прямо из рук Азелио вместо того, чтобы карабкаться по лестнице туда-обратно.

– Осторожнее, – умоляющим голосом произнес Азелио.

Совет был излишним, но Рамиро не обиделся. Азелио холил и лелеял эти саженцы шесть лет – а уход за растениями, которые вращались в своих капсулах на тросах был, пожалуй, самым трудоемким делом, с которыми приходилось сталкиваться экипажу корабля.

Для начала Азелио принес дюжину саженцев. Это была миниатюрная разновидность пшеницы, развитие которой ему удавалось поддерживать на разных ступенях ростового цикла, что, в свою очередь, сокращало время, необходимое для оценки жизнеспособности саженца в эсилианской почве. Вместо того, чтобы ждать целый год, дабы быть уверенными в том, что растение способно прожить от посева до сбора урожая, за одну двенадцатую этого времени они смогут проследить, как каждое из типовых растений проходит путь от своего изначального уровня зрелости к уровню, с которого начинался рост следующего.

Рамиро оглядел саженцы, выставленные рядом с воздушным шлюзом.

– Ты собираешься всех их посадить в одну и ту же почву?

– Да. Всего в нескольких проминках отсюда. Я уже выбрал место.

Вслед за Азелио Рамиро пересек ярко освещенные владения Геодезиста и направился в освещенную звездами долину. От пары саженцев, которые они несли с собой, исходил здоровый красный свет, но это не сильно помогало им видеть дорогу. Вскоре стало ясно, что как бы хорошо их глаза ни были приспособлены к темноте, им все равно не обойтись без помощи когереров, которые они прицепили к своим поясам с инструментами – пожертвовав дальностью видимости ради более устойчивой точки опоры. Рамиро пытался сбалансировать уверенность, которую он приобрел, имея дело с необычными силами почвы, адекватной степенью осторожности. Невозможно было предсказать, что сделает Азелио, если Рамиро споткнется и упадет, раздавив один из его драгоценных саженцев, даже будь отговорка «меня толкнул Эсилио» честным оправданием.

– Мы на месте.

Рамиро опустился на корточки и поставил горшок на землю, после чего обвел окрестности лучом своего когерера.

– Ты уже вырыл двенадцать лунок! – заметил он. – А я думал, что ты все утро развлекался с Агатой.

В ответ Азелио лишь издал какой-то уклончивый звук. Рамиро внезапно ощутил приступ тошноты.

– Я планирую выкопать все эти саженцы в конце испытательного периода и доставить их на Бесподобную, где их смогут изучить мои коллеги, – задумчиво произнес Азелио. – Думаю, именно тогда я и узнаю, как выглядит переход от культивированной к девственно чистой земле. Но прямо сейчас, с точки зрения Эсилио, мы только что выкопали саженцы – а значит, с нашей точки зрения мы лишь собираемся это сделать. Задом наперед.

– Ты так говоришь, будто всю жизнь занимался обратновременной агрономией, – сказал Рамиро.

– Разобраться в происходящем не так уже сложно, если как следует подумать, – недолго думая, ответил Азелио.

– Но ты не против того, чтобы пользоваться такими указателями? Следами поступков, которые тебе только предстоит совершить?

– Это немного сбивает с толку, – неохотно признал Азелио. – Но я не могу сказать, что мучаюсь клаустрофобией, зная, что буду следовать экспериментальным протоколам – при том, что следовать им я собирался в любом случае.

Рамиро не стал возражать; настаивая на своем, он бы только снова растревожил самого себя.

– Тогда приступим к делу.

Азелио опустился на корточки рядом с одним из саженцев.

– Суть в том, чтобы вытащить растение из горшка и очистить его корни от земли. Смотри внимательно. – Сначала он наклонился вперед и поместил руки по обе стороны от стебля, но потом замер в таком положении. – Спустя паузу, Рамиро спросил: «Что ты делаешь?»

– Я думал, вдруг он сам прыгнет мне в руки, – с невозмутимым видом объяснил Азелио. – Как будто его уронили в ямку и пересадили обратно в горшок.

– Еще одна такая шутка, и мы будем закапывать здесь не только саженцы.

Азелио достал из своего пояса короткий каменный жезл и с его помощью разрыхлил землю в горшке. Затем он осторожно извлек саженец и очистил его корни мягкой щеткой.

– А действительно ли так важно убирать с корней старую почву? – спросил Рамиро.

Азелио поморщился.

– Да. Если ее хватит, чтобы поспособствовать росту саженца, который бы в противном случае не прижился, результаты эксперимента просто потеряют смысл. Ты же не хочешь, чтобы спустя полгода поселенцы обнаружили, что возможность их выживания была всего лишь видимостью, объяснявшейся загрязнением почвы.

Он перенес освобожденный саженец к борозде ямок, которые ему только предстояло сделать.

– Что произойдет, если я попытаюсь посадить его не в ту ямку? – сказал он, как бы рассуждая вслух. – Это возможно?

Рамиро направил свой когерер на ближайшую из ямок и стал наблюдать, как Азелио опустился на колени, взяв в одну руку садовый совок, а в другую – саженец пшеницы. Опустив растение так, чтобы его корни оказались внутри ямки, он стал подбрасывать в нее землю из соседней кучи. Часть почвы попадала в совок за счет давления, которое прилагалось с противоположной стороны – как и происходило в обычных условиях. Часть как будто бы преследовала совок, напоминая пыль, которая время от времени гналась за ногами Рамиро. Чем определялся выбор между двумя вариантами? Действия самого Азелио не должны были противоречить движению почвы, но что здесь было причиной, а что следствием? Возможно, что ответить на этот вопрос можно было, лишь совершив невозможное и решив с высочайшей точностью те самые уравнения, которые еще только предстояло открыть Агате – пролив тем самым свет на то, какие последовательности событий были совместимы с законами физики в масштабах всего космоса.

Так или иначе, законы физики, судя по всему, не запрещали высаживать растения в эсилианскую почву, надежно закрепляя их в грунте. Азелио попытался отряхнуть свой совок, но количество слетавших с него крупинок почвы компенсировались частичками, которые прилипали к нему, поднимаясь с поверхности земли.

– Полагаю, теперь это мой эсилианский совок. Хочешь пересадить следующий?

– Я бы не стал доверять себе чистку корней, – сказал Рамиро.

– Это я возьму на себя, – ответил Азелио. – А ты можешь заняться посадкой.

– Договорились.

Когда второй саженец был готов, Рамиро взял его из рук Азелио и перенес к следующей ямке. Он встал на колени; Азелио передал ему совок, а затем встал сзади, чтобы обеспечить ровный свет.

Рамиро опустил глаза на аккуратную кучку земли рядом с ямкой. Если бы во время бури у него была с собой камера, он мог бы увидеть, как эта кучка растет, складываясь из крупинок, падающих на нужные места из турбулентных завихрений воздуха. Но если эсилианский ветер ее разметал, то кто придал ей форму? Если бы он отказался делать это сам, возникло бы у Азелио желание занять его место? С другой стороны, почему такое желание должно было возникнуть только у кого-то одного из них?

После того, как Рамиро потоптался по песку рядом с Геодезистом, следы, не дававшие ему покоя, были смазаны так, что уже не имели никакого значения, но он не мог усложнять этот жизненно важный эксперимент только лишь для того, чтобы намеренно затруднить понимание происходящего. Он всегда говорил самому себе, что смирился с истинной природой времени и выбора, и что все его возражения насчет новой системы передачи касались того, как именно она выхолостит его свободу воли. Но даже здесь – при том, что речь не шла о каких-то судьбоносных решениях – ощущение западни посреди нитей истории угнетало его сильнее, чем когда бы то ни было.