Глава тридцать пятая

Всю жизнь для Наоми было проблемно решить, какой информации стоит верить. Доступ к сети есть у нескольких миллиардов человек, а новостных лент так же много, как и передатчиков. На каждом углу, в каждой норе системы Сол легко можно было узнать чьи угодно мнения, какие только возможно. Как только ретрансляторы прекратили работу, для обмена информацией с далёкими мирами по ту сторону врат остались только слова, и то со световой задержкой в часы.

Чтобы привыкнуть к своей новой реальности, Наоми использовала модель из древней истории, когда единственными средствами для хранения или передачи данных был живой голос или запись на физические носители. Древняя Северная Америка использовала службу, называемую «пони-экспресс». Животные, запряжённые в перекладные тележки, перевозили груз рукописной информации через обширные для того времени пустыни. Вернее, так Наоми, ни разу не видевшая ни пони, ни бумажного письма, понимала этот процесс.

Сегодня пони превратились в корабли и торпеды, буквы сжаты в пакеты данных, пустыни сменил безбрежный вакуум космоса с центром в пустоте хаба врат. Но в результате новости из дальних миров стали недостоверны. События на Обероне и в системе Оберона приобрели преувеличенное значение, потому что Наоми узнавала о них немедленно. А то, что происходило на Бара-Гаоне, в Лаконии, системе Сол, на Фригольде, Новом Кипре или Гетене, стало чужой экзотикой, поскольку доходило нечасто.

Известие о том, что «потеряны двое врат», означавшее, что врата Танджавур и Текома разрушены, а системы за ними оказались без помощи, лишь добавило ощущение, что там, далеко, произошло нечто чудовищное. Вселенная снова расширилась, и то, что было недавно близким, теперь отдалялось. Отчёты, которые доходили, стали драгоценными, как воздух на корабле с утечкой.

И потому, когда из системы Сол пришло известие, что уничтожена «Буря», это воспринималось как откровение.

Сообщение поступило не от источников из подполья. Бобби не прислала отчёт, а если и присылала, её бутылка утеряна по пути или застряла, так что её опередили гражданские новости. Впервые Наоми услышала это на лаконийском государственном канале, находившемся в ведении губернатора. Тон изложения был возмущённый, предназначенный для внушения страха. Террористы убили лаконийского дипломата и украли военные технологии, которые использовали для уничтожения защитника системы Сол. Если верить этой новостной ленте, опасность хаоса и мятежа в системе Сол просто катастрофическая. Вооружённые силы Лаконии готовились защищать невинное гражданское население от волн насилия и репрессий, которые непременно последуют.

Возможно, для лаконийцев это выглядело достоверно. Глубоко въевшаяся убеждённость, что Лакония несёт только добро, а оппозиция — исчадие ада, срабатывала как слепое пятно, когда речь шла о пропаганде. Но для Наоми и Чавы это стало долгожданным избавлением от неопределённости. Теперь они знали, как сработал план Бобби. А для всех обычных граждан Оберона это послание говорило о том, что необоримую силу Лаконии на самом деле можно остановить. И остановили. Уверенность, что всё идёт по законам империи, дала трещину такой ширины, что может пройти корабль.

Как все хорошие новости, эта несла с собой целый ряд новых проблем. Хороших, таких, на какие Бобби с Наоми надеялись, но всё же проблем.

— Удалены отчёты о перевозках за пять лет, — сказала Чава. — Стёрты.

— И это не наши сделали?

— Из тех, о ком мне известно — нет. — Чава налила себе чашку кофе. — Ты знаешь подполье лучше, чем я, но...

— В таких случаях их могут просто взять из резервных копий, — сказала Наоми, принимая чашку. Она уже начала привыкать к кофе из френч-пресса Чавы. Напиток получался крепкий и горький, и иногда в нём оставалось немного кофейной гущи. Наоми обнаружила, что он нравится ей больше нормального кофе из распределителя на корабле. — Но тут, похоже, кому-то удалось добраться и до бэкапов. Внести туда то, что хотят, в качестве официальной истории.

— Я так и подумала. Возможно, какая-нибудь наша ячейка действует независимо. Или гражданские перехватили инициативу. Или преступники. Чёрт возьми, да может, и лаконийцы воспользовались возможностью скрыть что-то, чего натворили, и обвинить нас. Однако неважно, кто это, но до сих пор они не рисковали идти на такое, а теперь решились. И что происходит? Повсюду что-то подобное.

Децентрализацию власти астеры проводили с самого начала, когда возможность отдавать приказы превосходила возможность принуждать к их исполнению. В те давние дни радикализма старый Рокку говорил, что внутряки — как меч, который бьёт со всей силы и крушит всё в месте удара. А Пояс подобен воде, способной выталкивать одновременно и отовсюду.

Гибель «Бури» на самом деле ничего не меняла для остальных систем за пределами Сола. И не похоже, чтобы Дуарте хотел отправить военный корабль-убийцу планет разбираться с подозрительной потерей данных. Что изменилось — так это уверенность людей в системе, а неопределённость создавала в ней новые дыры и трещины, и новые перспективы.

Лакония сильна тем, что имела единое видение, за всем стоял единый блестящий ум. Подполье, как до него АВП, имело, наверное, столько мнений, сколько в нём людей. Наоми, даже как номинальный лидер — лишь один из множества голосов. Контроль Дуарте был ограничен. Когда в ограниченный промежуток времени происходит много событий, его внимание может рассеяться. В этом его слабость и их сила.

— А ещё появляются новые контакты, — сказала Наоми. — После первого отчёта получен ещё десяток.

— Это хороший знак. Люди чувствуют изменение ситуации.

— Некоторые — да, — сказала Наоми. — Но кое у кого другие намерения. Я много месяцев придумывала, как внедрить наших, чтобы их нанимали лаконийские менеджеры. Они могут проделать то же самое с нами.

— Я буду осторожна, — ответила Чава. — Наведение справок, наблюдение за новыми рекрутами, тестовые задания. Вот это всё. Я никому не позволю пробраться через задний шлюз.

— И всё же они пролезут, — сказала Наоми. — Тестируй и тех людей, кому доверяешь. Делай это случайным образом. И пусть кто-то присматривает за тобой. Это как проверять герметичность застёжек скафандра. Все проверены, всё должно быть нормально. Контроль всех и всего должен стать привычкой. И будьте готовы к карательным акциям. Они грядут.

Чава отхлебнула кофе из чашки и кивнула.

— Я хочу, чтобы ты осталась. Ну, то есть, здорово, что я опять смогу приглашать друзей в дом, но... я рада, что ты жила здесь.

— Несмотря даже на смертельный риск для тебя?

Чава умела хмуриться, просто наморщив лоб.

— Может, как раз из-за этого. Для менеджера по найму кораблей я, наверное, слишком завишу от адреналина. Если бы не ты, я бы рванула в отпуск.

Наоми покончила со своим кофе, в последний раз отставила белую фарфоровую чашку и обняла Чаву на прощанье. Всё её имущество уже лежало в туго завязанном пакете у двери. Он легко поместился подмышкой. Наоми в последний раз окинула взглядом жилище Чавы. Кухня, гостиная, коридор к спальне, которая так недолго была её. Но всё же настолько долго, что за то время всё изменилось как минимум дважды.

Комок в груди у Наоми — не печаль о том, что она всё это покидает. Ей нравилась Чава, и жить здесь было приятно, но это не дом. Вот о чём она тосковала — о своём собственном доме. О людях, которых знала дольше, чем по нескольку недель каждого. Ещё больнее потому, что когда-то у неё это было. Был дом, и была семья. Она никогда не перестанет по ним скучать.

Кары в тоннелях базы Оберон ходили каждые семь минут, указатели и дорожные знаки понятные и грамотно разработанные. Совсем несложно было добраться к докам от дома Чавы, а потом от доков — к маленькому кораблю, снятому на поддельное имя, привязанное к несуществующей корпорации, и застрахованному по фальшивому полису.

Оберон был мишенью, и не только как процветающая колония. Любой лаконийский анализ трафика мог выдать высокую загрузку врат Оберона — из-за «бутылок» подполья. Теперь, после гибели «Бури», предпримут ответные меры, и ни Наоми, ни Чава, ни остальные контакты высокого уровня не сомневались, что часть репрессий достанется Оберону. А лучший способ пережить удар астероида — не находиться на этой планете.

Дожидаясь своей очереди на контроле, Наоми открыла на терминале окно с визуальным отображением планеты, лежащей внизу. Ещё один голубой шарик в пространстве. Огромный вихрь урагана над океаном, которого она прежде не видела. Россыпь континентов на видимом полушарии — как кости, брошенные на стол в игре.

Обширная и прекрасная сфера, совсем малонаселённая. Города с университетами, чьи студенты не знают другого неба. Наоми сомневалась, что когда-нибудь снова всё это увидит, и потому смотрела, стараясь запомнить. Так много последних моментов прошли неузнанными. Сознание, что это последний миг и больше не повторится — бесценно.

Очередь в диспетчерской службе продвигалась довольно живо.

— Шаттл восемнадцать сорок два, ваш транзит до Бара-Гаона одобрен. Можете вылетать.

— Контроль, принято. Освобождаю зажимы.

Маленький, лёгкий, как пустая консервная банка, корабль дернулся в момент отстыковки зажимов, и Наоми запустила двигатель. Изображение Оберона на экране становилось всё меньше и меньше, пока она не закрыла окно. Время прошло.

Кораблик был крошечный, слишком непримечательный и мелкий даже для того, чтобы как-то называться. Только код радиомаячка, номер и сляпанные кое-как документы. Внутри тесно, как на гоночном корабле, но без его маневренности и профессиональных кресел-амортизаторов. Предназначен для переходов в системе, главным образом, между планетами на схожих орбитах. Лететь на нём вглубь системы, сквозь кольцо, а потом в некий звёздный гравитационный колодец — означало выходить далеко за пределы его возможностей. Но Наоми это не страшило. Ей случалось в жизни заходить куда дальше и глубже. Спустя несколько дней жёсткого ускорения она перешла на свободный полёт.