Глава тридцать первая

— Тимоти правда был моим другом?

Холден сидел на койке, прислонившись к стене. Бумажная роба измята, вся в пятнах засохшей крови. Правый глаз затёк кровью и весь распух. Щека под ним тёмная и отёчная. И хуже того, заключённый двигался с осторожностью, а значит, болело всё. Камера совсем крошечная. Самый маленький шкаф в её гардеробной больше, наверное, раза в два. Единственный свет проникал сквозь узкую, как карандаш, щель вверху стены — яркий, если смотреть прямо, но оставляющий остальную часть комнаты слишком тёмной для чтения.

— Если он говорил, что твой друг, значит был, — сказал Холден. — Амос не из любителей врать.

— А зачем он был здесь? — услышала Тереза собственный голос. Ей приказали это спросить.

Холден с трудом сглотнул, казалось, ему это непросто. Он выглядел огорчённым. Нет, сожалеющим. Это хуже.

— Они у меня это уже спрашивали. Мне жаль, что теперь заставляют это делать тебя.

Трехо велел Терезе придерживаться сценария и говорить только то, чему научили, но сейчас она рискнула чуть отступить.

— Возможно, они думают, что тому, кого вы можете ранить, солгать труднее?

— Может быть. Я скажу тебе то же самое, что и им. Я не знал, что он здесь. Я с ним не контактировал. Я не знаю, какова была его миссия, кто его послал и как долго он здесь находился. Если у него и была связь с подпольем, мне о ней не известно. И я не знаю, зачем ему рюкзак с ядерной бомбой, могу только предполагать, что он хотел получить возможность что-то взорвать. Если бы я знал, что он здесь, то постарался бы его остановить.

Тереза взглянула на камеру. Холден ответил на следующие четыре вопроса, не дожидаясь, когда она их задаст. Теперь она не знала, следует ли ей пропустить эту часть, или заставить его повторить.

— Как твой отец? — спросил Холден, прерывая её сомнения. — Никто мне не говорил, но, учитывая происходящее, я понял — что-то не так. Плюс то, что он не приходит меня допрашивать. Мне кажется, мы с ним в таких отношениях, что он непременно пришёл бы.

«С отцом все хорошо», — мысленно сказала Тереза. Она не могла заставить себя это произнести.

— Не волнуйтесь о нём. Вам стоит побеспокоиться о себе.

— О, разумеется. Я беспокоюсь за нас обоих. За всех нас.

— Что произошло с его телом? — спросила Тереза, пытаясь вернуться назад, к сценарию.

— Твоего отца?

— Тимоти.

— Я не знаю.

Она помолчала. В груди давило, и в горле стоял комок. Такое с ней часто случалось в последние дни.

— Он умер. Я видела.

— Они мне так и сказали. Он был хороший... Ну ладно, идеально хорошим он не был. Но он хотя бы старался. И он был чертовски преданным, — Холден помолчал. — Он был моим братом. Я его любил.

— А чем занимается подполье?

Холден пожал плечами.

— Пытается ослабить хватку твоего отца на горле человечества, полагаю. Как и я. Постой... — Холден выпрямился и сказал прямо в камеру: — Нельзя ли нам сократить эту часть? Ей, кажется, тяжело, и это ничего не изменит.

Сначала ответа не было, потом громко лязгнули магнитные защёлки открывшейся двери. Холден снова сел. Тереза содрогнулась от облегчения — ей было так страшно оставаться один на один с этим человеком. Как она рада, что эта часть пытки закончилась.

— Они не позволили бы мне причинить тебе вред, — сказал Холден. — Даже если бы я хотел. Ну, то есть, я не хочу, но, если бы.

Её вдруг охватил приступ гнева, внезапный и яростный.

— Вы больше не танцующий медведь.

Холден откинулся на стену. Он улыбнулся, и Тереза увидела, что у него выбит один зуб.

— Однако, приятно, когда тебя воспринимают всерьёз.

Дверь распахнулась, и, скрипя ботинками по выложенному плиткой полу, вошли полковник Ильич и пара охранников. Те двое держали руки на дубинках, но не доставали их. Пока ещё нет. Ильич положил руку на плечо Терезы, и они вышли.

«Если он говорил, что твой друг, значит был». Хотелось в это верить, но не получалось.

— Порядок, — сказал Ильич, когда дверь за ними закрылась. — Ты отлично справилась.

Магнитные защёлки двери снова лязгнули. Холден заперт. Ей стало немного спокойнее. Они прошли по длинному коридору, мимо полудюжины таких же дверей. Если за ними и были люди, Тереза не знала, кто они и почему оказались здесь. Теперь перед ней каждый день открывалось что-то новое и огромное, чего она раньше не знала.

С той страшной ночи она и сама в немалой степени чувствовала себя заключённой. Трехо заставил её выложить всё, что она знала о Тимоти — как они встречались, что он говорил, о чём Тереза ему рассказывала, как он ладил с дронами-ремонтниками и почему она никогда никому о нём не говорила. После нескольких часов Ильич потребовал остановиться, но допрос продолжался, пока она не начала плакать, и даже после этого.

Она не знала, сколько времени это длилось. Не один раз, но часы или дни — она не смогла бы сказать. Всё теперь погрузилось в безвременье, словно только что произошло, но и тянулось бесконечно. Тереза ощущала себя марионеткой, которую дергает за ниточки кто-то чужой. Выспрашивал ли её Трехо или она сидела с тем существом, в которое превратился отец, или во время еды, притворяясь, что всё в порядке, она чувствовала, как её настоящее «я» сжимается в маленьком тёмном уголке, где должно быть сердце. Ильич беседовал с ней о травме и о насилии, обещал, что со временем ей станет легче. Кортасар взял на себя медицинский контроль над ней, сканировал её мозг и брал кровь, но особо не говорил. Терезу это устраивало. Говорить совсем не хотелось.

Когда она засыпала, кошмары были ужасными. Теперь она не могла больше спать без кошмаров.

Комната наблюдения была выкрашена в нейтральный зелёный цвет. В воздухе пахло освежителем, а ещё ванилью и перцем лаконийских цветов. Трехо и Кортасар прокручивали на объёмном дисплее комплексы блоков данных, напоминающих волны или бегущие облака. Охранники заняли свои места за дверью, Ильич подошёл к Трехо и Кортасару. Тереза подумала было подойти к креслу, но ей показалось, что это чересчур далеко, и она просто села на пол.

— Ну, и что мы тут видим, док? — спросил Трехо.

Кортасар покачал головой.

— Паттерны его ответов всегда слегка странные. Все эти шумы — в рамках его обычной погрешности. Нечто подобное можно наблюдать у людей с серьёзными психическими проблемами, обычно у женщин. Но я бы сказал, что смена интервьюера вообще не повлияла на основные его показатели. Учитывая его базовый уровень, я сказал бы, что он говорит правду.

— Уверены?

— Нет, — сказал Кортасар. Только процентов на восемьдесят. В следующий раз надо попробовать с доктором Окойе. У него с ней знакомство гораздо более долгое. И они дружелюбно друг к другу относятся.

— Если вы считаете нужным отрывать её от текущей работы, — сказал Ильич.

Трехо раздражённо хмыкнул. Тёмные круги вокруг его глаз выдавали усталость. «Сейчас на нём одном вся империя», подумала Тереза. Ей показалось, что это сказал кто-то другой, и, возможно, он лжёт.

— Есть ли какие-нибудь результаты поиска... тела? — спросил Ильич.

— Нет, — сказал Трехо. — Я отдал приказ стрелять при контакте, но сейчас у меня на сковородке есть рыба крупнее, чем шатающийся по лесу зомби. Если он вернётся назад, доступа к припасам у него не будет. Может, нам повезёт, и дроны решат, что на самом деле он настольная лампа.

Что-то шевельнулось в душе Терезы. Что-то слабое.

— Думаю, вы должны понимать, — заворчал Кортасар. — Наличие дополнительного субъекта для опытов сделало бы мою работу с Первым консулом...

— Мы дождёмся ответа Окойе, прежде чем что-то менять, — объявил Трехо. — Контроль над сепаратистами — важнейшая наша задача.

— В самом деле? — возмутился Ильич. — Я думал, самое важное — разобраться с тем, что сожрало наши корабли и сломало Дуарте. Он говорил об отце, но это ничего страшного. Это относилось и к ней, значит, она тоже участвует в совещании. Учитывая его базовый уровень...

— Это наша вторая проблема, — отрезал Трехо, — и мы ей займёмся. Но если я не смогу разобраться с первой, то, когда здоровье Первого консула восстановится, ему просто нечем будет руководить.

Растерянность в его голосе казалась знакомой, и Тереза присмотрелась к Трехо внимательнее. Она ещё не избавилась от унижения после долгих часов допросов, но его усталость и страх трудно не заметить. Она потеряла отца. Трехо потерял лидера. Его горе едва не заставило Терезу ему посочувствовать.

Её словно отбросило в прошлое, в тот момент, когда Тимоти разнесло выстрелом голову. Она судорожно вздохнула и опять вернулась к реальности. Травматические воспоминания. Ильич говорил, что возможен возврат к моментам, которые сознание не может интегрировать. Велел сообщить ему, если такое случится. И вот случилось, а она промолчала. Трехо перевёл взгляд на неё, потом на Ильича.

— Ты должен отвезти её назад, в Дом правительства, вовремя, чтобы её видели одноклассники.

Ильич словно застыл.

— Со всем уважением, адмирал. Проблем более чем достаточно для того, чтобы не обращать внимания на небольшие отклонения от расписания. Если она слегка опоздает к началу урока, никто и не заметит.

— Я считаю это необходимым, полковник, — произнёс Трехо, чуть пожёстче выделяя слоги в звании Ильича, чтобы подчеркнуть его место. Когда все думают, что приближается наводнение, каждый, даже небольшой нормальный поступок — это мешок с песком. Если это само по себе и не помешает событиям выйти из-под контроля, то хотя бы отчасти внесёт порядок. И кроме того, небольшая проверка пленного с её участием закончена. Мы ничего не выиграем, держа её здесь.

Он имел в виду «Мы ничего не выиграем, держа ТЕБЯ здесь». Ильич сохранил спокойствие, а Тереза позволила себе улыбнуться.

После той страшной ночи между этими тремя людьми возникли какие-то новые отношения. Тереза видела и понимала, что это значит. Ильич был частью тайного заговора вокруг состояния её отца. Трехо ему доверял. А потом оказалось, что Ильич позволял ей тайком покидать Дом правительства и проводить время с террористом из подполья. Трехо доверял Ильичу, а теперь понял, что это доверие не оправдано.