— Их звали Александр и Кара Биссет, когда они еще были живы, — сказал Кортасар. — Дети первой научной экспедиции, жившей здесь до того, как Первый консул перевез сюда своих сторонников. Мальчик погиб от несчастного случая, а девочка вскоре отравилась какой-то местной флорой. Вот что бывает, когда рядом с телом оказываются дроны-ремонтники. Ну, то есть, иногда. Они не всегда сами решают что-то починить, но когда такое происходит... — он кивнул на мертвых детей: — Получается вот такое.

— Я вас не знаю, — сказала девочка.

— Меня зовут Элви.

— Я Кара. Вы тоже будете делать нам больно?

«Боже, — подумала Элви, — к черту все это. Как только выйду отсюда, я найду способ больше никогда не возвращаться. Любой ценой».

— Оригинальные тела мертвы примерно двадцать лет, — пояснил Кортасар. — А эти артефакты, построенные из них, с тех пор находятся в статичном состоянии.

— Значит, они навсегда останутся юными?

— Ну, они всегда будут выглядеть как незрелые человеческие особи. Но это не одно и то же. В основном у них та же структура и химия, что и у оригинальных тел, только очень стабильная. Теломеры не сокращаются. Митоз может идти бесконечно. Клетки не стареют. Иммунитет имеет несколько интересных дополнительных структур. Очень хорошая работа, откровенно говоря.

— Это потрясающе, — сказала Элви. Слова пустые и глубокие одновременно, все равно что камень, летящий на дно колодца.

— С них начался интерес Первого консула к бессмертию. Он посчитал, что если мы сможем понять отличия в структуре и функционировании этих образцов и воссоздать их в живом организме... ну, это будет интересно. Сначала я провел ряд опытов на животных и получил достаточно хорошие результаты, чтобы решиться на эксперимент с человеческим телом.

Она оперлась на трость, борясь с головокружением.

— И Дуарте на это согласился?

Кортасар в замешательстве повернулся к ней.

— Конечно, согласился. Это же решение его главной проблемы. Как сохранять целостность галактической империи поколение за поколением? Нужно, чтобы ей управлял кто-то, кто не умрет. И вот, у них есть то, что нужно, чтобы не стареть и не умирать.

— Он не беспокоился, что... ну, я не знаю... Что-то пойдет не так?

— Он осознавал риски, но считал, что возможный результат их покрывает. Мы двигались очень осторожно, и Первый консул верил в мои способности.

— Ясно, — сказала Элви. — Понятно.

— Все шло хорошо, пока вы не активировали это... — он указал на ее раненую ногу. — Все работало. Еще может сработать при некоторых подстройках и на новом субъекте.

— Я ничего не активировала. Это Сагале, и он выполнял приказ, — возразила Элви, но мысли ее были заняты другим: «Новый субъект — Тереза. Нет, здесь что-то не то».

Кортасар снова занялся детьми в клетке.

«Нет, он делает это для себя самого».

— Конечно, у меня есть все записи, — сказал Кортасар. — Я собрал их для вас в локальной системе. Смотрите, сколько вам потребуется.

— Здесь?

— За пределами этой комнаты проект не существует. Первый консул дал на этот счет совершенно ясные указания, и я не представляю, чтобы адмирал Трехо мог понизить уровень секретности.

Секретная лаборатория была меньше ее кабинета в Доме правительства. Младший, мальчик, подошел и встал рядом с сестрой. Похоже, они будут следить за Элви всё то время, что она проведет здесь. Она задалась вопросом, не позаботился ли Кортасар об этом намеренно, чтобы заставить ее понервничать. И даст ли он ей полную информацию...

— Погодите, – сказала Элви. — Тело Амоса Бартона ведь не нашли.

— Его ищут прямо сейчас. Будет чрезвычайно полезно для сравнения получить взрослый образец. То есть, было бы лучше, если бы я получил его старые сканы и медицинские записи. С ними мы могли бы действительно продвинуться вперед. Но и так сойдет. В коридоре есть туалет. И если хотите есть, лучше принимать пищу снаружи. У нас был всего один непреднамеренный случай заражения протомолекулой, но...

— Ясно, — сказала она и села у низкого монитора. Кресло скрипнуло.

— Я загляну к вам позже. — На этот раз Кортасар забыл улыбнуться. Двери за ним закрылись, и Элви обратилась к отчетам и данным. В голове будто жужжал целый улей. Слишком много информации, и она нервничала и дергалась. Ей казалось, что работа Кортасара отскакивает от ее головы и собирается в лужу на полу. Даже просто участвовать в этом — уже слишком.

Но начав просматривать данные, она ощутила, как возвращается сосредоточенность и знакомое спокойствие. Другие люди находят умиротворение в руках любимого или в чашке травяного чая — на самом деле, просто настоя, поскольку в нем нет чайных листьев, но люди все равно называли его «чай», что всегда казалось Элви интересным. В голове Элви могла помещаться либо работа, либо паника, но не то и другое вместе, а паниковать ей не нравилось.

Первое, что поразило ее — насколько малы оказались различия. Кортасар был не биологом, а наноинформатиком, эта область имела с биологией значительные пересечения по части генетики, эпигенетики, наследуемых цитоплазматических протеинов и тому подобного, но ей не хватало основ вроде анатомии. То, как изменились детские сердца, чтобы приспособиться к иной вязкости плазмы, как в их крови появился более эффективный, внеклеточный аналог гемоглобина и другие настройки и модификации, нельзя назвать принципиальными изменениями. Просто улучшения.

Эволюция из дерьма и палок наспех сооружает такие нелепые процессы, как прорезывание зубов или менструация. «Выживает сильнейший» — всего лишь технический термин, за которым скрывается, скорее, «и так сойдет», чем какой-то разумный замысел.

Когда она оторвалась от экрана и встретилась взглядом с детьми, прошло пять часов. Ее нога горела огнем, а страх исчез. Серостью кожи они обязаны особенностям транспортировки кислорода. Черные глаза — это оптическая структура, лучше улавливающая свет. Что бы там ни происходило в новом типе нейронов и дополнительном слое в их неокортексе, все старые, истинно человеческие структуры никуда не делись.

Процесс воссоздания всего этого, используя инструменты из арсенала протомолекулы, требовал такой невероятной гордыни, что у Элви перехватило дыхание. Если в деле участвовал кто-то еще, кроме Дуарте и Кортасара, вероятно, их устранили. Эти двое, убежденные в своей исключительности, могли легко перепрыгнуть пропасть между не самой удачной идеей и чем-то абсолютно незаконным. Элви пришла к выводу, что Кортасар завидовал тому, что Дуарте решил бросить в эту мясорубку собственную дочь, а не придворного ученого.

Она с трудом поднялась и подошла к прозрачной клетке. Мальчик отступил, будто испугался. Девочка — Кара — осталась на месте.

Развитие во взрослую особь не равно старению и умиранию. Может быть, дроны этого не понимали. И значит, это кое-то говорит о том, как функционировали создатели протомолекулы. То, что они не брали в расчет рост и взросление означает, что у них существовала только зрелая форма. Взрослые, создающие взрослых. Она попыталась вообразить, как это было.

— Можно мне задать тебе вопрос? — спросила Элви.

Секунду Кара оставалась совершенно неподвижной, как камень. Когда она кивнула, это напомнило Элви ожившую статую.

— У вас с братом пропадали промежутки времени?

— Когда случилось странное, и мы могли видеть воздух?

— Да, тогда.

— Я не знаю. Он не дает нам часов…

— Значит, вы были в сознании. Вы не... Вы не просто...Вы с братом наделены чувствами? Самосознанием?

Огромные черные глаза изменились. Заблестели. По щеке Кары скатилась крупная слеза. Элви приложила к стеклу клетки ладонь.

— Мне жаль, — сказала она. — Мне очень, очень жаль.