— Что ты делаешь? — всхлипывала я, пока тянула папу за воротник юката.
Папа отвернулся от покачивающейся головы драконши в воде.
— Судьба Японии — править в Тихом океане. Слабые Иные потратили ресурсы на торговлю опиумом, они не поклоняются божественному, а равняются на западные народы. Они не заслуживают помощи такой древней. С ними нужно разобраться.
Разобраться? Я стиснула зубы. Слова папы были близки к пропаганде нацистов, о которых я читала в учебниках по истории. Но это не была история. Папа обманывал Черную Жемчужину в моем времени.
— Ты снова ее заточишь, — я вырвала руку из его хватки. Деревья, солнце, леопарды пропали. Меня окружали только синие и серые тени, размывающие юкату папы и переливающуюся чешую Жемчужины. — Что могла Томоэ пообещать тебе?
Папа скривил губы.
— Твою защиту.
Я фыркнула, будто кашляла с леопардами.
«Кен и Кваскви не достаточно сильны? Совет всесилен даже в США?».
— Как можно ради нашей безопасности заставить страдать Черную Жемчужину?
— Из-за твоей безопасности. Томоэ поклялась, что Черная Жемчужина будет страдать не долго. Пока Совет не примет ее, пока не будут внесены поправки в правление. Восьмерное зеркало долго работало, чтобы кто-нибудь попал в Совет. Томоэ пообещала, что ты выберешь, где тебе жить, и не будешь связана с Советом как слуга.
Я подумала о татуировке «раб» на груди Кена.
Мышца на челюсти папы дико дергалась.
— Этого я хотел для тебя с тех пор, как взял на руки. Я пообещал это твоей маме в больнице, — он сглотнул и посмотрел на серый пейзаж за моим плечом. — Я сделаю все, чтобы ты могла выбрать.
Снова за старое. Он всю жизнь защищал меня, скрывая от меня Иных и правду обо мне. Как я должна выбирать, если папа принимал решения за меня?
— Не тебе решать такое. Это уже моя работа.
— Да, — папа прижал ладонь к моей щеке, и теплый жест вызвал синее бесконечное небо, ленивую реку, янтарные глаза леопардов в высокой траве. Я замерла. Это было не его прикосновение. Это не были мы.
Во мне взревела энергия сна Юкико. Дыхание вылетело из моих легких с шумом, энергия гудела в каждой клетке тела. Папа впился пальцами в мои волосы, удерживая меня на месте.
Энергия текла из меня в отца. Баку высасывал энергию сна Юкико.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
— Нет!
Хватка папы в волосах была где-то в реальности, потому что волосы вырывались, и я ощущала это слишком сильно.
— Я не подведу тебя в этот раз, Кои-чан.
Сон тут не был реальностью. И я не была его сестрой. Томоэ заключила с моим отцом дьявольскую сделку. Я не хотела в этом участвовать.
Я не боролась с папой, а глубоко дышала.
«Это ощущаешь, когда баку ест твой сон», — это не был мой сон, а Юкико, но я дрожала, пока поток энергии извивался, покидая мое тело. И живот остался пустым и холодным.
— Не делай это со мной, папа.
Взгляд папы сосредоточился.
— Ты не понимаешь опасность. Я тебя не потеряю. Не как Шиэ или твою маму.
Черная Жемчужина подплыла к берегу, опустила голову так близко, что ее дыхание окутало нас солью и запахом носков в спортзале. Забавно, что вонь была даже во сне. Или в реальности? Или везде? Ее прекрасная песня поспешила заполнить пространство, где таяла энергия Юкико.
— Никто больше не загонит маленькую баку в угол, — прошептала я. Папа сосредоточил силы, чтобы я не отдернулась. Я вместо этого склонила голову и бросилась вперед. Мой лоб столкнулся с его переносицей по диагонали. Раздался хруст, в моей голове зазвенело, но руки папы пропали.
И ничто не разделяло меня и чудесный аквамарин глаз Черной Жемчужины. Ее изящные ноздри раздувались. Песнь окутала меня, наносила мелкие порезы.
— Я знаю, как это должно произойти, — быстро сказала я. — Давай, сделай это.
Черная Жемчужина осторожно открыла пасть. Бахрома десен раскрыла два ряда острых зубов, а еще пару тонких изогнутых клыков над моей головой.
— У меня сон Юкико, — выдохнул папа.
Я выпрямилась, сломанная рука бесполезно висела, но я пыталась изо всех сил изобразить спокойную уверенность мамы, с которой она шагала к неизвестному. Даже с химией и облучением мама не мешкала.
— Я все равно должна попробовать.
Пасть Черной Жемчужины открылась шире, как у питона, а потом сомкнула тьму вокруг моей головы.
Я не сдержалась. Закричала.
«Это тебе не навредит, — сухо сказала Кои-борец. — Ты пережила, когда Улликеми так сделал».
Но то было во сне. Это — в реальности. Да? Я не понимала. И я не могла думать, потому что цунами из китовой песни и речной воды обрушилось на меня. Я тонула в печали, меня заполняла гадко пахнущая мутная вода.
Сон Черной Жемчужины. Ее кошмар.
Долгий миг я задыхалась, сердце замерло в груди, сжатое ледяной хваткой. Сон Черной Жемчужины лился в меня волнами, бьющими о камни на пляже в ураган. Но даже среди этой атаки огонек Кои, моя сущность баку, загорелась во мне.
Я охнула, боль пропала. Мой огонь горел ярко и рьяно.
«Я уже лучше управляю собой».
Мысль была моей, Кои Пирс, любительницы кофе, жительница Портлэнда, дочери шефа суши-ресторана и сестры дивы моды, баку.
Улликеми мог ругаться со мной, договариваться, когда я освобождала его в Портлэнде. Но от Черной Жемчужины осталась только песнь. Печаль и одиночество медленно разъели ее разум в плену сна, созданного папой перед его отбытием из Японии. Все, что мы делали до этого — везли ее к реке Аисака, и я пыталась отпустить ее прикосновением баку — только все ухудшило. Эта буря кошмара была обрывками ее сознания. Но она была полна магии, которая идеально подходила для кормления баку.
«Ладно, гори, огонек».
Я ела ее сон.
Я ела ее боль. Печаль. И мои вены гудели жизненной энергией Черной Жемчужины.
Я ощущала силу. Энергия Юкико была каплей по сравнению с древними глубинами снов Черной Жемчужины. Ее кошмар питал мой огонь, и мое тело превращало жар в шипящую энергию, которая бегала по моим конечностям. Я была сильной. Я была неотвратимой. Я могла раздавить Томоэ каблуком, а Кавано был просто раздражающей мухой.
Никто не должен больше страдать. Я разобью всех бандитов Тоджо одной перевязанной рукой. Мучитель из Нанкина поклонится мне при Черной Жемчужине и будет пристыжен.
«Как папа держался в стороне все эти годы?» — сон Черной Жемчужины вызывал смех, как от тройного латте с Ред Буллом, и если при этом палец был в розетке.
«Кои-чан, хватит», — голос папы. Он смог коснуться кожи на моем теле в реальности. Прикосновение было редкой связью, успокоившей меня. Центр бури среди эмоций.
Но я едва это замечала.
Сила зажгла каждую клетку моего тела. Я сияла, давление в голове и груди было почти невыносимым. Но я была баку. Я была создана для этого.
«Ты зашла слишком далеко».
Гнев летел со всех сторон.
«Ты не давал мне это наслаждение», — я управляла собой, несмотря на боль, и я могла все исправить. Как только съем достаточно сна Черной Жемчужины.
«Это точка невозврата. Остановись, или заберешь слишком много».
«Старик. Я — это ты и больше. Я — баку, и эта древняя моя», — все мышцы в моем теле сдавило, тьма стала радужной чешуей Черной Жемчужины, а потом треснула, осколки закружились вокруг меня, кружа голову. Но энергия все еще лилась в меня.
«Кои Авеовео Пирс. Увидь это!».
Переливающаяся чешуя стала сияющей обсидиановой стеной вокруг меня. В темном зеркале отражалось мое лицо, а не сестра из сна папы. Темные волосы, острый нос семьи Пирс, небольшая эпикантическая складка над круглыми глазами показывали мое смешанное происхождение. Я пыталась вдохнуть, но не могла набрать воздух в легкие. Давление росло.
Осколки агонии разлетелись как сверхновая в моем мозге.
«Что я делаю?».
«Используй сон кицунэ, как с Улликеми, или древний сон поглотит тебя».
Кицунэ? Боль пронзила когтями мою голову и мешала думать. Но огонек моей силы баку горел, высасывал жизнь из Черной Жемчужины.
«И я. Я не хочу быть мертвым монстром».
С остатками мыслей и силы воли я отдернулась от Черной Жемчужины и нашей связи, отшатнувшись. Голодный огонь мигнул и замер. Энергия выключилась, как кран. Меня поймали сильные руки. Я открыла глаза, слипшиеся от засохших слез.
Я различила отсутствие света. Паникуя, я помахала раскрытой рукой из плоти и кости, помахала в воздухе перевязанной рукой. Я ослепла. Так было и когда я съела слишком много сна Улликеми в Портлэнде — отдача из тьмы.
— Кои, — голос не папы. Ладони удержали мою руку у бока. Кицунэ. Кен был первым после папы, кто мог касаться меня, не передавая жуткие фрагменты. Он был безопасным. Я верила, что он хотел помочь мне и папе. Потому его фрагмент помогал мне раньше.
А теперь я убегала от леса Кена с кедрами и папоротником, словно они были ядовитыми. Нет, не сон Кена. Я не могла. Япония все изменила. Я уже не могла погрузиться в тот сон с наивным доверием. Мне нужно было что-то еще, что-то теплое и безопасное, чтобы укутаться в это как в одеяло мамы.
— Что с ней? — снова голос Кена.
— Она зашла слишком далеко. Ей нужно сосредоточиться.
— Используй мой сон, — сказал Кен, его теплое кислое дыхание окутало мое лицо.
— Нет, — я приоткрыла потрескавшиеся губы, голос был тихим хрипом. Не Кен или папа. Не фрагмент Иных, не что-то чужое и неправильное.
Слепота была меньшей из проблем. До этого она прошла сама. Руки помогли мне лечь, моя голова оказалась на твердых коленях. Наверное, Кена.
Кто-то недовольно зашипел. Папа.
— Черная Жемчужина слишком слаба. Даже с силой Юкико я не смогу это закончить.
— Кои, — сказал Кен, сжав мою здоровую руку. — Не сдавайся. Нужно забрать мой сон.
Но вспыхнул гнев, подпитываемый съеденной силой.
— Ты не будешь мне указывать! — я ощущала, как слюна полетела из моего рта. — Я не твое орудие, и я — не питомец Зеркала.
— Я не думал…
— Молчи! Просто молчи! — я вырвала руку из его хватки и прижала кулак к невидящему глазу. Давление никак не прогоняло мать всех мигреней, разбивающую мою голову. Меня словно сбило поездом. Я должна была в Японии понять, кем была, помочь папе с болезнью, но вместо этого я ослепла, не видела правду, а теперь просто не видела.