– Игра в три листика, – без воодушевления заметил Смирнов.

– А вы что, собираетесь дальше играть? Ведь после сегодняшнего разрыва с Игорем Дмитриевичем вы без рук и без ног остались.

– Без рук, без ног, на бабу – скок, – не согласился с пессимистической оценкой положения дел Смирнов. – Счета выписаны до послезавтра включительно. Так что у меня полных два дня. Горячее не будем?

– Не будем, – решил Зверев. – Закусками напихались.

Расплатившись, уже перед окончательным подъемом Смирнов задал последний вопрос:

– Витольд Германович, как на духу: кто им стучал, вы?

– Не я, – побледнев, коротко ответил Зверев.

Смирнов поверил и поэтому попросил прощения:

– Извините.

Сырцов сказал:

– Василий Федорович свалил, Александр Иванович.

– За бугор, – завершил фразу Смирнов, ничуть не сомневаясь в истинности концовки. Поджал губы, выпучил глаза – размышлял. И, к сожалению, ничего не выдумал кроме бессмысленного: – Такие пироги.

– Что делать будем, Александр Иванович? – теребил нетерпеливый Сырцов.

– Не могу я тебя послать в заграничную командировку, Жора.

В комнате, которую выделил им в своей штаб-квартире англичанин Коляша, было все, что необходимо для успешного функционирования современного офиса: телефон, факс, компьютер. Но ничем, кроме телефона, они, сявые, не пользовались. Вот и сейчас сидел Смирнов перед компьютером и тупо пялился в темный экран.

– Я и не прошусь, – заметил гордый Сырцов. – Но ведь необходимо что-то предпринять! Концы рвутся один за другим.

– Вот именно, – согласился Смирнов. – Как ты считаешь: они могут кончить нашего партийного вождя?

– Маловероятно. Знамя.

– Святое ленинское знамя, – пропел Смирнов и, кончив петь, согласился: – Скорее всего ты прав, мой юный друг!

– Чего это вы развеселились? – даже испугался такой перемене в настроении начальника Сырцов.

– Все сходится, голубок ты мой, сизокрылый!

– Что сходится? – недоумевал Сырцов.

– Все, – исчерпывающе ответил Смирнов и, чтобы больше не касаться этой темы, распорядился: – С этой минуты, Жора, ты как бульдог, вцепляешься в задницу Юрия Егоровича и не отпускаешь его ни на минуту. Фиксируешь все его встречи, я прошу тебя твердо запомнить, – все! Слово, перемолвленное в троллейбусе, более чем секундное стояние рядом с кем-то, случайное столкновение с прохожим, бабка, дающая бумажные салфетки в платном сортире, облагодетельствованный им нищий в подземном переходе, продавщица в киоске – все и вся тщательнейшим образом проверяется. И обо всем, естественно, докладывается мне.

– Вы меня учите? – индифферентно спросил Сырцов.

– Учу, – подтвердил Смирнов. – Потому что ты зеленый, а я зрелый.

– Нам бы слезы лить, а вы ликуете. С чего бы это?

– Тебе не понять.

– Это почему же? – все-таки обиделся Сырцов.

– Я же тебе сказал: зеленый ты еще.

Особнячок в Замоскворечье стал еще краше. Видимо, основательно отремонтировали с применением импортных стройматериалов. Любуясь особнячком, Смирнов проскочил стоянку, и пришлось делать разворот "все назад" на малом пятаке. Лихо получилось, самому понравилось. Вылезши из "Мицубиси джипа" в отличном настроении, Смирнов отстраненно рассмотрел серо-стального красавца. Хороша машина, ничего не скажешь. Жаль только, что скоро расставаться.

– В приемной секретарша, не та, что была, другая – еще более строгая и еще более длинноногая – спросила, улыбаясь, как акула:

– Вы договаривались с Александром Петровичем о встрече?

– Никак нет, мадемуазель! – гаркнул Смирнов.

– Мадам, – уже без улыбки поправила секретарша. – Тогда придется вам подождать пока визитер, с которым сейчас беседует Александр Петрович, покинет кабинет. Лишь после этого я смогу узнать у него сможет ли он сегодня вас принять.

– Угу, – согласился на эти условия Смирнов, сел на указанный протянутой ладонью секретарши стул, растопырился, как на гинекологическом кресле, меж ног поставил знаменитую свою трость, на ее крюк положил подбородок и стал во все глаза рассматривать строгую очаровашку. Замечательное у него было настроение.

– Вы меня смущаете, – заметила секретарша.

– Миль пардон, – сегодня Смирнов беседовал исключительно по-французски. – Но нет сил глаз оторвать. Честно, мадам.

Делал кульбиты, чтобы озадачить. Добился: озадачил.

– Вы по какому вопросу к Александру Петровичу? – спросила она только для того, чтобы скрыть некоторую свою растерянность.

– Да по личному! Мы с ним давние кореша. Вы только скажите ему, что Санятка Смирнов в предбаннике, и все будет хоккей!

– Скажу, – очаровашка, придя в себя, сообщила об этом весьма презрительно.

Из кабинета вышел посетитель, именуемый здесь визитером, сонным взором презрительно оглядел Смирнова, невнятно пробормотал нечто вроде "всего хорошего" и удалился с гордо поднятой головой.

Секретарша обеими ладонями осторожно потрогала свою прическу проверила все ли в порядке, встав, обеими же ладонями оправила мини юбочку, демонстративно не принимая во внимание нахальный взгляд Смирнова, направилась в кабинет и, почти не задержавшись в нем, вернулась.

– Александр Петрович просит вас зайти, – объявила она, интонацией не одобрив либерализм своего шефа! Смирнов кряхтя встал и, проходя мимо секретарского столика, легким движением погладил ее по головке. Возмутиться секретарша не успела: Смирнов уже был в кабинете.

Большая честь оказывалась этому визитеру – хозяин кабинета приветствовал его, выйдя из-за стола. Смирнов, подумав, пожал ему руку.

– Вы ведь обычно ко мне, Александр Иванович, как к палочке-выручалочке, – сказал Александр Петрович Воробьев, возвратившись за стол. – Что-нибудь надо, что не в Коляшиной компетенции?

– Надо, – согласился Смирнов, усаживаясь. – Это не в Коляшиной компетенции.

– А что именно?

– Услышать от тебя, козел, по какой причине ты ссучился, – очень просто произнес эту фразу Смирнов, в проброс.

Александр Петрович подобрал в широкой пепельнице трубку, прикурил от кривой специальной зажигалки и, попыхивая, заговорил, наконец:

– Мания преследования, говорят, характерная для отставных ментов болезнь.

– Характерная для отставных ментов болезнь – геморрой, – не согласился Смирнов. – Но ты не ответил на мой вопрос.

– Я не понимаю о чем вы!

– Вот что, подонок. Ты, видимо, постарался забыть о своем уголовном прошлом. А я помню. И кое-кто из законников помнит. Будешь со мной в отказку здесь играть, через Коляшу сдам тебя ссученного, на правило. Сечешь, перевертыш?

– Я все секу, мент поганый. Только не поверит тебе Коляша.

– Поверит. Сопоставит факты и поверит.

– Какие же факты? – небрежно спросил Александр Петрович.

– Ишь ты, вскинулся! Хочешь фактов? Что ж изложу, чтобы ты, наконец, хлебало свое раскрыл. Только ты – единственный не из задействованных знал в тот же вечер, что мы душегуба повязали. А задействованные, включая Коляшу, были под крылом у Сырцова на даче. Так что их контакты с кем-либо были исключены. Гебисты же действовали у почтамта так, что с уверенностью можно сказать: они знали – душегуб подставленный. Колись до задницы, Санек, кроме тебя отстучать некому было. Чем они тебя взяли?

– Ничем они меня не взяли!

– Думай о правиле, Санек! – посоветовал Смирнов.

– А о чем же я думаю, мент? – горестно признался Воробьев.

– Когда они к тебе пришли?

– Как только вы получили ребят и технику.

– Просто поинтересовались получил ли я, да?

– Да.

– А во второй раз они к тебе пришли в тот день, когда мы должны были душегуба повязать. Тут-то они тебя и взяли за горло. Ты ведь с Василием Федоровичем на много миллионов нагреб, так?

– Так.

– В третий же раз они пришли к тебе той же ночью, после того как мы убийцу взяли. Вот тут-то ты и сдал нас окончательно. Чем же они тебе платили?

– Обещанием не трогать Василия Федоровича.

– Боже! За друга в огонь и в воду! Так я тебе и поверил. Ты же наверняка выцыганил что-нибудь материальное, а? Хочешь, догадаюсь?

Александр Петрович вынужденно кивнул.

– Они дали Василию Федоровичу беспрепятственно вывезти за бугор твою обильную зелень. Догадался?

– Ты догадливый. Чего ты от меня хочешь, мент, в обмен на твое молчание?

– Многого. Во-первых, оплатить технику и людей, работающих у меня, сверх положенного еще на три дня.

– Значит, правители тебе – под зад коленом? – догадавшись и обрадовавшись, бойко перебил Александр Петрович.

– Чему радуешься, козел?! – вдруг разозлился, сам не понимая от чего, Смирнов. – Не будет тебе с этого никакого навара. Все равно будешь жить, как я прикажу.

– Во попал! – перестал радоваться Александр Петрович. – И те, и те в четыре руки за горло берут.

– Блядовать, Санек, не надо. Хватать бабки и ртом и задницей не надо. А главное – предавать не след.

– Что вы еще от меня хотите?!

– Назови того, или тех, кто от конторы имел с тобой дело, и я молчу.

– Мне представлялся лишь один. Майор Владимир Николаевич Майоров. Остальные охрана, сопровождение – шестерки.

Смирнов подозревал в тайне от самого себя, что так может случиться. Но гнал эти подозрения подале, страстно надеясь на фарт. Вот и случилось. Не было в этот раз ему фарта. Он сильно заскучал. – Других фамилий и имен ты не знаешь? Может, Майоров этот кого-нибудь упоминал? – после паузы без всякой надежды спросил Смирнов.

– Вы что людей из конторы не знаете? – удивился смирновской наивности Александр Петрович. – Они ни о чем не говорят. Они хотят, чтобы мы говорили.

Смирнов достал портсигар, извлек из него папиросу, защелкнул портсигар и вдруг увидел надпись на нем. Усмехнулся, читая, вытащил парную к портсигару зажигалку, прикурил от нее, а потом по очереди сначала портсигар, затем зажигалку – швырнул на письменный стол по направлению к Александру Петровичу. Присовокупив: – Была без радости любовь, разлука будет без печали. Забирай цацки назад и забудь, что когда-то играли в одной команде. А, в общем, живи как хочешь, перевертыш. Цвети и пахни.