10

Утро, немое, беззвучное, пришло на берега Лыонга. Не было слышно ни лая собак, ни щебета птиц, даже ветер улегся. Сверху холодные тучи непрерывно сеяли густую дождевую пыль, которая скрывала все.

На тропинке появилась девушка, она с трудом передвигала ноги, жалкие лохмотья едва прикрывали тело. Время от времени она останавливалась, чтобы отдышаться, и раскрывала висевшую на плече плетеную кошелку, чтобы еще раз взглянуть на рис, смешанный с землей. Лицо ее с выдавшимися, обтянутыми кожей скулами сводила судорога, губы кривились, обнажая в страшном и жалком оскале зубы. И тут же, точно испугавшись чего-то, девушка вздрагивала, прижимала к груди кошелку и тревожно озиралась, а потом снова продолжала свой путь в густой пелене дождя, едва переставляя худые и тонкие, словно тростинки, закоченевшие ноги…

Впереди, над зарослями камыша, показалась старая соломенная крыша. Теперь уже дома! Соан остановилась, оглянулась в надежде увидеть брата, но вокруг было безлюдно… Этой ночью она думала, что уже больше не увидится с братом. В темноте гремели выстрелы, сверкало пламя, но сотни людей, не обращая внимания на пули, топча друг друга, как безумные, лезли к японским грузовикам с мешками риса… Кто знает, сколько погибло тогда на переправе под пулями охранников, сколько было задавлено!.. Этот рис, что ей удалось добыть, они с братом сумеют растянуть на несколько дней… Интересно, пройдет ли еще сегодня ночью через их мост хоть один состав или колонна автомашин с рисом? Соан крепче прижала к себе драгоценную ношу. Спутанные волосы падали ей на лицо, она медленно приближалась к дому. Перед глазами плыл желтый туман…

Пелена дождя застлала все вокруг. Соан сидела, прислонившись к стене своей жалкой сырой лачуги, закрыв глаза, и только изредка поглядывала на небольшой глиняный горшочек, в котором начинал закипать рис. Горшок то исчезал, то вновь появлялся перед ее затуманенным взором. Когда от горшка потянуло запахом вареного риса, черные, запекшиеся губы девушки дрогнули. Непослушная слабая рука нащупала выщербленную пиалу, Соан зачерпнула немного похлебки и поднесла ко рту.

Сухие веки ее дрогнули, по телу разлилось приятное тепло, внезапно ее охватила такая усталость, что она не могла пошевелить рукой. Соан легла прямо на землю, рядом с очагом, продолжая прислушиваться к клокотанию в горшочке. Но вот глаза девушки закрылись, плоская грудь задышала медленнее, ровнее…

Соан встрепенулась. Рис продолжал клокотать на огне. Она с недоумением огляделась, вспомнила наконец, где она, и с трудом села. Потом, едва не расплескав, отлила немного похлебки в пиалу, посыпала ее золой вместо соли, предварительно попробовав золу на язык. Сухие глаза ее заблестели, на ресницах повисли слезинки, дымящаяся пиала расплылась, несколько соленых капель упали в похлебку…

Давно уже Соан перестала замечать, как день сменяется ночью, и уже почти не отдавала себе отчета, кто она. Она превратилась в скелет, обтянутый кожей. Мучимая постоянным голодом, почти потеряв человеческий облик, она, как и тысячи других, балансировала где-то на грани жизни и смерти. В голове стучала одна-единственная мысль — как достать что-нибудь поесть! Она уже давно забыла вкус риса! Соан держала в руках пиалу с рисовой похлебкой, и по щекам ее катились слезы. Где вы, родные мои, где ты, мама, где Хюе, Бау!.. Как жаль, что вас нет сейчас со мной и вы не сможете разделить со мной эту еду!..

Теплая пища возвращала ее к жизни. Сознание прояснялось, она словно начинала прозревать, пелена тумана рассеивалась…

…Соан припомнился тот день, когда тетя Дон прибежала к ним в слезах: «Тетушка Май! Соан! В семье Тям все умерли, никого не осталось!» Обливаясь слезами, Дон рассказала, что решила отнести им кружку отрубей, зная, как они голодают, и увидела страшную картину: тетушка Тям лежала мертвая возле столба, обняв младшую дочь, а старшая, лет десяти, лежала на бамбуковом топчане, и мухи облепили ее лицо… Муж тетушки Тям сидел у холодного очага, жизнь едва теплилась в нем… С тех пор прошло немало времени, но в деревне никто больше не умер. Семья Тям была самой бедной. В деревне уже привыкли к тому, что почти сразу же после жатвы семья Тям отправлялась на поиски пропитания, мать несла за спиной младшую девочку, отец вел за руку старшую. Так и ходили они по деревне, то выроют где-нибудь в поле остатки сахарного тростника, то найдут корень бананового дерева, а то подберут дохлую птицу. В деревне даже поговорку такую придумали: «Что это у тебя курица нахохлилась, никак Тямов дожидается!..»

А Соан все вспоминает… Вот она бродит по рынку Гань, среди лоточников, продавцов вермишелевого супа, вареной собачины. Присядет кто поесть — вокруг тут же собирается толпа голодных, и обязательно передерутся из-за какой-нибудь косточки… Над кучами скорлупы от улиток — рои мух. Голодные женщины, дети, да и мужчины тоже, роются в этих кучах, обсасывая остатки улиток…

…Дождь все моросит, и небо и земля затянуты холодной серой пеленой… Соан, дрожа от холода, идет по дамбе. На дороге то и дело попадаются трупы. Стаи ворон с карканьем кружатся над каким-нибудь беднягой, упавшим посреди поля.

…Она вспомнила, как они хоронили Дытя… Моросил такой же нескончаемый дождь, Соан шла, обливаясь слезами. Бао, тяжело дыша, волочил по земле на веревке тело друга… Спустились сумерки. Бао, качаясь от слабости, выгребает лопатой жижу из ямы, где лежали буйволы. Но жижа упорно снова и снова заливает яму. И когда они опускают в нее труп Дытя, жидкая грязь выталкивает его и он всплывает…

…Вечера стали холодными, от холода ломит кости, слезятся глаза. Соан бредет через рисовое поле по колено в ледяной жиже в надежде найти какого-нибудь рачка, а когда выбирается на тропинку, ноги, как деревянные, не держат ее и она едва не падает… Иногда она подбирается к знакомым воротам в задней стене, окружающей имение Кханя, и, прижавшись к створке, с бьющимся от страха сердцем тихонько зовет: «Тетушка Ден!..» Позовет-позовет и слушает затаив дыхание. Только зубы стучат от холода. Наконец зашаркали старческие шаги. «Тетушка Ден, это я, Соан, откройте, тетушка…» Дверь открывается, и старушка шарит в темноте лицо и волосы Соан… «Тетушка, ребята у меня совсем голодные, не найдется ли у вас хоть немного вареного риса или отрубей…»

…Как они похудели, и она, и мать! Страшно даже смотреть друг на друга! Волосы спутаны, висят патлами. И вошь откуда-то напала. Хюе завернулась в кусок старой мешковины, руки и ноги похожи на спички. Совсем еще малышка, но она уже все понимала и жалела мать и сестру, старалась как могла помочь им, целыми днями бегала в поисках чего-нибудь съедобного. Иногда она добиралась до самого моста, а однажды попала даже к переправе. Волосы у девочки почти все вылезли, обнажив череп, обтянутый сморщенной кожей. Голова на тоненькой шейке казалась странно большой и беспомощно покачивалась в такт шагам… Вечером они все собирались у очага, на котором варилась похлебка из отрубей. Мать почти ничего не ела — отказывала себе в еде ради детей. А потом и отрубей не стало… Как-то Соан принесла несколько рачков в корзинке. Бау, как увидел, схватил одного, прямо живьем затолкал в рот и захрустел скорлупой.

…Уже давно прошли и январь и февраль, а от матери нет вестей… Дядя Кунг увез их к себе в уезд Лаптхать. Местность там лесистая, много маниоки. Дядя пообещал, что в начале января они приедут и маниоки привезут… Добрались ли они туда или, может быть, погибли все по дороге?..

Соан поставила пиалу на землю, слезы ручейками бежали по щекам… Ей будто слышался жалобный голос братишки: «Кушать!.. Хочу кушать… Почему ты ничего не принесла покушать…» Однажды вечером она возвратилась домой, едва держась на ногах от усталости, с пустой кошелкой, которую в сердцах швырнула на землю. В доме не было никого, кроме Бау. Он лежал скорчившись около тлеющих головешек. Соан присела, обняла малыша. И тут он вдруг, как безумный, вцепился зубами ей в руку. Она закричала. Он разжал зубы, но продолжал двигать челюстями, словно пережевывая невидимую пищу. О Бау, Бау!..

Соан, всхлипывая, вытерла слезы. Она вылила из горшочка в пиалу остатки рисовой похлебки и решила вымыть еще немного риса, чтобы сварить похлебку для Ка. Пусть хоть раз поест как следует.

Когда похлебка была уже почти готова, вошел Ка. Он бросил на пол солдатскую полевую сумку и подсел к огню, грея иззябшие руки, тонкие и сухие.

— Знаешь, Соан, Мам вернулся!

Соан от неожиданности выронила палочки для еды.

— Что? Что ты сказал?

— Говорю, Мам вернулся! Он еще позавчера вечером пришел. А вчера отправился на причал Гом. Я видел его у Ты Гатя, он сказал, что через несколько дней зайдет к нам.

Соан поднялась, пошатываясь вышла из дома, и, сделав несколько шагов, бессильно опустилась на землю…