8

Наступил март, а ночи еще были холодные. Неосвещенные вагоны железнодорожного состава бежали по рельсам, постукивая на стыках, в мертвенном свете тусклой луны. Маму пришлось ехать в тамбуре вагона четвертого класса, потому что вагон был забит до отказа и все везли корзины, кошелки, коромысла. Время от времени холодный ветер бросал в лицо Маму капли дождя, но он не замечал этого и не отрываясь смотрел на знакомые просторные поля за окном. Почти у самого полотна дороги мелькали крохотные поселки, и тогда стук колес становился громче, усиливаясь среди крытых соломой лачуг, в окнах которых мерцали тусклые огоньки лампешек. А поезд все катил и катил сквозь ночь. Мама вдруг поразила молчание, которое царило в вагоне, хотя он был набит так, что яблоку негде было упасть. Даже во время остановок, когда одни протискивались к выходу, а другие молча, яростно атаковали подножку, не было произнесено ни единого слова, точно эти люди были немые — они молча толкали друг друга в темноте, молча боролись за место. До чего печальна эта ночь — ночь его возвращения домой!..

Странное дело, всего несколько дней назад Мам находился в лагере где-то в глухих лесах, а сейчас вот едет в поезде, и еще немного — он услышит знакомый плеск волн Лыонга. Раскачиваясь в темном вагоне, Мам вдруг отчетливо вспомнил тот день, когда им удалось бежать. С утра он с несколькими ребятами ушел в лес за дровами, а когда они возвратились, то увидели, что губернатор провинции и начальник лагеря стоят, окруженные заключенными. Впереди всех — Лыонг, выборный от заключенных, в рубашке и коротких штанах, что-то раздраженно доказывает, яростно жестикулируя. Кольцо заключенных постепенно все теснее сжимается вокруг европейцев. Потом Мам издали увидел, как Лыонг вдруг взмахнул худыми руками и упал, а из рядов заключенных кто-то кинулся на губернатора и повалил его на землю. Все смешалось. Мам отбросил вязанку дров, успев только подумать: «Наверное, сорвалось!» И как бы в ответ со всех сторожевых вышек загремели выстрелы. Толпа заключенных кинулась к воротам, потом, словно прорвав плотину, они врассыпную бросились по окрестным холмам и полям к лесу. Мам с ребятами тоже побежал. Над головой засвистели пули. Винтовочные выстрелы гремели но переставая, но часовые-вьетнамцы стреляли, видно, больше в воздух, и через несколько минут лагерь опустел.

До чего же обидно! Мам даже топнул ногой. Обидно за тех ребят, которые так бессмысленно погибли в тот день. Не получилось у них ни восстания, ни побега. А ведь победа была уже почти в их руках, но все сорвалось… После японского переворота солдаты — и вьетнамцы и французы — стали постепенно разбегаться из лагеря. Перепуганный начальник лагеря стал приходить в бараки, теперь он заговорил с заключенными совсем другим языком. Многие предлагали покончить разом со всеми, но товарищи из руководства все тянули, не давая определенного ответа. Все не могли решить, что лучше — устроить восстание и захватить лагерь или организовать массовый побег. Пока они готовились, из провинции неожиданно приехал губернатор для переговоров с заключенными. В первый раз они ни о чем не договорились, тогда он пришел снова. И вот, когда, казалось, вот-вот они договорятся, все неожиданно сорвалось. Такая обида!

Распухшие ноги гудели от усталости. Мам уселся на пол тамбура, спустив ноги на подножку. Под мерный перестук колес хорошо думалось. Интересно, где он найдет пристанище? Ребята из лагеря разбежались кто куда, лишь бы поскорее скрыться от охранников, потом они встречались в лесу, собирались группами и вместе продолжали путь. Попутчиками Мама стали Мок из Хайфона и бонза Нанг из Хайзыонга, а позже к ним присоединился еще ханоец Дык. Бежали кто в чем был, захватить одежду в лагере не удалось. Хорошо еще, что у Нанга оказался десяток донгов — ему недавно прислали деньги из дому — да у кого-то нашлась коробка спичек.

…Дни, которые им пришлось провести в лесу, верно, никогда не изгладятся из памяти! Лес точно издевался над ними. Утром они вышли из небольшой горной деревушки, шагали бодро, преодолевали бесчисленные кручи, чащобы, а часам к четырем вышли опять к тем же домам на сваях!.. Кого только им не приходилось встречать в пути: и обезьян, и питонов, и тигров… По ночам, лежа в каком-нибудь шалаше, оставленном местными жителями на дереве, и слушая протяжные вопли лани, Мам испытывал такую тоску, что у него все переворачивалось внутри. Но мучительнее всего были голод и страх при приближении к населенным пунктам. Несколько раз они, отчаявшись, шли в деревни и просили что-нибудь поесть… Однажды забрались на чье-то поле и решили поживиться овощами. В другой раз целый вечер просидели в какой-то расселине, по которой протекал ручей, и, дрожа от холода, прислушивались к стуку водяной крупорушки. Когда стемнело, они пошли на этот звук, надеясь добыть рису. Дык приготовил даже «мешок» — снял с себя шаровары и связал концы штанин. Но едва в темноте показалась крупорушка, как послышался собачий лай и тут же из ближайшего дома вышли люди с факелами. Мам с товарищами снова спрятался в кустах. Несколько человек — видно, они были из народности тхай — подошли к крупорушке и вычерпали ее содержимое. Беглецы старались избегать больших многолюдных поселков, и все же несколько раз их чуть было не схватили. Впервые это случилось, когда они вышли из леса и перед ними раскинулся простор рисовых полей. Они шли счастливые, радостно смотрели по сторонам и вдруг нос к носу столкнулись со старостой, который шел в сопровождении сельских стражников с ружьями на плечах. Беглецы тут же свернули с дороги и бросились бежать к лесу, не обращая внимания на крики старосты и выстрелы. В другой раз, когда они подошли к большому селу, придумали маскировку — каждый собрал по вязанке хворосту и так, с вязанками, они подошли к деревне. Нагнав стражника, у которого не оказалось оружия, они прошли по деревне, болтая с ним о том о сем, и тут неожиданно увидели в каком-то дворе двоих связанных мужчин. Неизвестно, были ли это такие же беглецы из лагеря или еще кто-нибудь, но друзья примолкли и, как только миновали деревню, побросали свои вязанки и исчезли в лесу… Был еще комичный случай: однажды, спускаясь вдоль речушки, они вдруг увидели, как впереди зашевелился куст. Они спрятались на берегу и стали наблюдать за кустом. Тот все шевелился, ветки наклонялись то вправо, то влево. Наконец Мок не выдержал, осторожно подобрался поближе и расхохотался: куст шевелился, потому что его ветви свисали в воду, а как раз под ним был небольшой водоворот.

Дни проходили за днями, ребята заметно осунулись, волосы у них отросли, одежда превратилась в лохмотья и держалась лишь на бечевках из лыка. Горная речушка, вдоль которой они спускались, стала заметно полноводнее. Путь им не раз преграждали потоки, которые стремительно неслись с гор, и по тому, как изменялось их течение, чувствовалось приближение долины. Наконец как-то к вечеру они вышли к рисовым полям. Они смотрели на зелень полей и все не могли насмотреться. На другом берегу они увидели двух женщин из народности мыонг в черных шароварах и длинных платьях, волосы у них были собраны в узел на затылке, женщины стирали. «Смотрите!» — шепнул Нанг. Но высунуться из кустов они все-таки побоялись. Так и шли, прячась за кустами, вдоль берега. Потом щи еще попадались группы женщин, одетых так же, как и те две, одни рушили рис, другие несли воду. Женщины эти казались им неземными существами, какими-то феями. Деревни стали попадаться чаще, дома стали больше. У жителей удалось узнать, что они где-то на подходе к провинциям Сонла и Футхо. В какой-то деревне купили, рису, кукурузы, жители рассказали, что французы, удирая отсюда, начисто обобрали крестьян, так что, к сожалению, они не могут помочь «ребятам». Услышав слово, «ребята», они едва сдержали слезы. Эту ночь они впервые провели под крышей, а на дорогу им дали несколько комков клейкого риса.

На следующий день, когда они немного отошли от деревни, Мок почувствовал резь в животе, такую острую, что то и дело бессильно опускался на землю, обливаясь холодным потом и сплевывая темную слюну. «Если это кровотечение, дело плохо!» — тихонько сказал Дык Маму. Они тронулись дальше, поддерживая Мока, пока не приблизились к перевалу. Дорога здесь круто забирала вверх. Взглянув на нее, Мок покачал головой: «Оставьте меня здесь, идите дальше одни!» Но никто из них не решился оставить товарища. Пока обсуждали, что делать дальше, с перевала спустились трое парней в беретах, в синих шароварах, с плотницким инструментом в плетеных кошелках. Незнакомцы уселись неподалеку от них на землю и приготовились поесть.

— А что, ребята, соли не найдется? — Нанг подошел к парням.

— Найдется, — ответил один из них.

Он вынул из кошелки соль и протянул Нангу пригоршню.

— Большое вам спасибо!

— Не за что, люди в пути должны помогать друг другу.

Незнакомцы поели и двинулись в путь.

Когда они поравнялись с Дыком, тот проводил их внимательным взглядом и пробормотал: «Что-то подозрительны мне эти плотники!» Потом быстро вскочил и бросился вдогонку, крича: «Постойте, постойте!» Мам и Нанг побежали следом. Незнакомцы остановились.

— Ребята, вы случаем не из лагеря? — спросил Док, который подбежал первым.

— Из какого лагеря! Плотники мы, не видишь, что ли!

— Что-то личности мне ваши знакомы. Вы в Сонла случайно не были? Кхая и Сонга не знаете ли?

— А вы откуда?

Дык назвал свой лагерь, и «плотники» возбужденно зашумели:

— Неужели оттуда? Значит, ваш лагерь тоже разбежался? В вас стреляли? Убитые были?

Наконец Дык спросил:

— Как там дорога?

— Скоро будет пост Ванг, потом, как пройдете перевал, дорога идет по равнине, тут уж совсем легко, села будут чаще попадаться, уже не страшно.