В ПОИСКАХ ВЫХОДА

А Борька не показывается. Не хочет видеть никого из старых друзей. Чудак. Вернувшись из колхоза, когда подготовительная работа к летней практике была закончена, Боря дважды беседовал со Скороходовым. Чем закончился их разговор, не знаю, но Боре, кажется, не стало легче.

Решила его найти. Три дня после уроков бродила по улицам нашего микрорайона. Нет нигде. Но я упрямая. Куда, думаю, он мог деться: в одном городе живем, по одним тротуарам ходим. Встретила его неожиданно. Смотрю: впереди маячит знакомая фигура. Еле догнала. Кричу:

— Боря!

Услышал, остановился. А я подбежала и слова вымолвить не могу. Все подходящие, заранее продуманные слова из головы выскочили.

— Боря, — говорю наконец, — ты не думай, что мы к тебе плохо относимся. Мы, наоборот, хотим понять тебя. И без тебя очень плохо.

— Что ты, Нина, — отвечает он. — Я ничего такого не думаю. И какое я имею право так думать? Просто я уже отстал от класса.

— Боря, — говорю я. — Мы все тебе хотим помочь.

А он смотрит смущенно в сторону и отвечает:

— Спасибо, Нина. Ты очень хороший друг. И в классе у вас (он так и сказал: «У вас», — и меня это больно резануло по сердцу) много хороших товарищей. Я вас часто вспоминаю. Только никакой помощи мне не надо. У меня все налаживается. Вот на завод собираюсь поступить.

— Не поступил еще?

— Собираюсь.

Выходит, все правильно, разговоры-то эти: не вернется он в класс. Так мне жалко его стало, что я (откуда смелости набралась!) приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку:

— Боря, милый, возвращайся в класс!

Он вздрогнул весь, но сдержался.

— Не могу, — говорит. — Не от меня это зависит. — И заторопился: — Прости, я спешу. Встречу назначил с одним человеком.

И ушел. А я долго стояла и смотрела ему вслед. Сил не было с места сдвинуться. Мне показалось, что во все время нашего разговора он о чем-то другом думал, будто спорил сам с собой. И взгляд такой тревожный, виноватый. Нет, слукавил он, когда сказал, что все у него налаживается! Плохо ему, очень плохо. А я ничем не могла ему помочь. Правда, нам с Сережей после долгих поисков удалось разыскать рыжего паренька, капитана дворовой команды. И тот обещал привести в школу всех своих друзей-футболистов. Сказал, что у них к Боре свои претензии есть. Какие еще претензии?

Думала: поговорю с Борей, и полегчает на душе. А стало еще тревожнее. Не раз я порывалась зайти к Боре на квартиру, поговорить с его мамой — Анной Прокофьевной, разузнать все поподробнее. Обрадовалась, когда встретила Анну Прокофьевну в коридоре школы. Зачем-то приходила она. Я не стала расспрашивать. Вышли из школы вместе. Разговор, конечно, о Боре. Что он, и как у него?

— Вроде бы он не изменился, — говорит Анна Прокофьевна. — И ласковый такой же, и предупредительный. Посерьезней разве стал, поугрюмей. Так и раньше ведь мы трудно жили. Со мной он делится, все рассказывает. Кроме самого главного. Никак не добьюсь, что там произошло с ним у Беловых. Уж я просила и молила его. «Пожалей, — говорю, — хоть ты меня. Меня и Катю, сестренку». «Мама, — отвечает. — Потерпи. Все тебе скажу. Лет через десять. А сейчас нельзя». — Она вздохнула.

— Честный он у вас, — сказала я.

— Чего?

— Честный, говорю, он у вас. Врать не станет. Значит, в самом деле сказать не может.

— Да. И страдает через это.

От Анны Прокофьевны я узнала, что в доме у них большие перемены. Муж ее, Борин отец, от выпивок стал воздерживаться.

— Недавно пришел трезвый. Борис на кухне ужинал. Кивнул отцу головой. Но молчит. А тот ходит из кухни в комнату и обратно, делает вид, что занят чем-то. Ходит, покрякивает. Только и слышно: «Кхе, кхе».

Потом все же не утерпел, подошел, сел напротив сына.

«Как же нам быть-то, сынок?»

Борис молчит. Отвернулся. Больно ему смотреть в заискивающие, виноватые глаза отца.

«Мне ж объяснить надо, — толкует ему отец. — На заводе спрашивают, что с сыном? Меня винят. Я, понятно, виноват. Недосмотрел. За собой недосмотрел».

Борис резко поднялся, но сказал просто, без нажима:

«Ты тут ни при чем, папа».

И все. И ушел. Предупредил только:

«Можно, я завтра на завод вместе с тобой пойду?»

«Конечно, конечно», — закивал головой отец.

Анна Прокофьевна радовалась, что Борю приняли на завод. Все же к делу парень льнет.

— Сначала его ни в какую не хотели брать, — рассказывала она. — Пришел домой расстроенный, только что разве не плачет. А через недельку другой коленкор пошел. Прибежал, сияет, как медный котелок. Оказалось, старый мастер за него заступился. Моисеев Петр Прохорович. Может, слыхала? Случился он в парткоме, когда Боря туда вторично явился. И сразу взял сторону парня. «Не на улицу же его гнать, Архипыч! — это он секретарю парткома. — Ты что, сам не бывал в переплетах? Видать ведь, парнишка в затруднении. Ищет, куда податься. И пришел к нам. Радоваться надо. Не к чужим людям пошел, а к своим, к рабочим. Пиши его без разговоров ко мне в ученики. Беру на полную ответственность. Ни ты, ни он не пожалеете. Верь моему твердому слову».

Петра Прохоровича я знала. Встречалась с ним у Нартиковых. Сказала об этом Анне Прокофьевне. Вместе мы порадовались за Борю. Хорошего он приобрел учителя и защитника.

И еще одна новость: Тамара подружилась с Анной Прокофьевной. На какой, думаете, основе? Узнала, что Анна Прокофьевна на фронте была санинструктором. Это ей Боря сказал. А вернее, она у него все выспросила. И теперь Тамара часто заходит к Мухиным.

Я давно не говорила с Тамарой. В школе не до разговоров: перекинешься двумя словами, и все. А вечером… Вечером она вон где, оказывается, пропадает. Поговорить им есть о чем. Тамара ж медициной увлекается. Она-то, наверное, знает все о Борисе, знает, чем ему помочь. И я решила встретиться с Тамарой.