И только со временем, намного позже, чем надо, он понял: Йен не мягкий. Йен холоден и расчетлив, а за смешливостью прячет злобу.

       И еще позже, когда стало совсем-совсем поздно, когда уже почти умер, вот буквально несколько мгновений назад понял: Йен не слабый.

       — Ты думаешь о нем, — тихо сказала рыжая, решившись таки говорить серьезно. — Он и мой сын тоже.

       Рен, скользя бездумным взглядом по ее чертам, принялся вспоминать имена богинь, хоть одно из имен: вдруг угадает? Потому что если этого не делать, в голову лезли воспоминания и Йене. А ему и без них сейчас было больно.

       Она легко развернулась и уселась теперь не напротив — рядом с ним. Обхватила колени, продолжала заглядывать в глаза.

       Рен чувствовал это, но смотрел уже не на нее — в бесконечную серую даль.

       — Зачем он это? — тихо спросила рыжая. — Зачем он про Сеть? Я не понимаю…

       “Ты и не поймешь, — подумал Рен. — Ты одна из глупых божков. Вы так не делаете. Это очень по-человечески, не по-вашему…”

       Рыжая еще долго всматривалась в глаза, ожидая ответа. Потом поняла, что не дождется, и спросила другое:

       — О чем ты думаешь?

       Рен покосился на нее, коротко, невесело усмехнулся и — вдруг как-то само собой получилось — потрепал по рыжим волосам.

       — Думаю, что не повезло мне с родственниками.

       Она еще мгновение смотрела на него непонимающе, а потом вдруг разразилась визгливым заливистым хохотом.

       Хохот перешел во всхлипы. Рыжая спрятала лицо в ладонях, а Рен, так и не убравший руку от ее головы, осторожно обнял за плечи.

       Она уткнулась в него носом, продолжая всхлипывать, а потом — и вовсе сползла на колени. То смеялась, то плакала, а он задумчиво гладил, словно пытался убаюкать. Успокоить.

       Хотя кто в состоянии успокоить мать, которая вот-вот потеряет своего ребенка? И в который, интересно, раз?

       — Он все сделает правильно, — сказал Рен, будто это могло как-то ее утешить.

       Она всхлипнула еще раз, ему показалось, что сейчас соберется с мыслями — и ответит. Но вместо ответа — с неба полилось.

       Не черная смола, не грязь: вода была чистой, прозрачной, дождевой. Напитывала сухую землю, проливалась в трещины, текла по земле.

       “Ух’эр, должно быть, и впрямь занят своей сетью”, — подумал Рен.

       Он пробыл здесь достаточно долго, чтобы знать: в царстве мертвых так не принято. Тут не бывает дождей. По крайней мере, таких, теплых и прозрачных.

       Он все еще держал рыжую за плечи одной рукой. Вторую — поднял. Подставил ладонь под тугие струи. Запрокинул голову — подставил и лицо.

       А потом громыхнул вдали гром, и рыжая резко села, тоже уставилась в небо — и снова расхохоталась. И во второй раз гром не просто так загремел — ответил ее смеху.

***

       Тэхэ резко вдохнула, распахнула глаза. Села.

       Жизнь возвращалась к ней с каждой каплей дождя.

       И с каждой каплей приходило изумленное понимание: это Эйра. Это ее слезы. Впервые Эйра плачет по-настоящему. И словно все слезы, что выпила, теперь возвращает. А со слезами — возвращает жизнь.

       “Из-за кого же это ты, сестренка? — думала Тэхэ, запрокинув рогатую голову и упираясь руками в землю позади себя, дыхание становилось глубже, дыхание становилось сильнее. — Неужели и впрямь кого-то любишь?”

       А Эйра все рыдала. Безудержно и громко.

       И гремел вдали разбуженный Заррэт.

       Из-под ладоней Тэхэ уже вились-стелились зеленые ковры-дороги, и она ждала, пока трава вырастет чуть повыше, чтобы упасть в нее — мягкую, нежную, живую.

       Лишь бы успеть, пока не вернулся Ух’эр. Что тот ушел — сомневаться не приходилось. Он не позволил бы Эйре заплакать. Да и не заплакала бы она при нем.

***

       Лаэф стоял вдали, пристально глядя на Тэхэ. Он любовался ею, ожившей. Хотел подойти, взять за руку, взглянуть во вновь прекрасное, не покрытое трещинами-морщинами, лицо. Но не шевелился, застыл, потому что чувствовал такой же пристальный взгляд на собственной спине. И знал, точно знал: это Сорэн стоит позади, так близко, что рукой подать. И точно знал: стоит шевельнуться — она уйдет.

       Возможно, он мог обернуться.

       Но не знал, уйдет ли в этом случае.

***

       Ух’эр еще раз дернул Сеть, проверяя, насколько хорошо держится.

       Она держалась, даже смолы не пришлось нести, чтобы чинить. Она все-таки была вечной.

       Поднял голову. Потом взял ее обеими руками, снял с шеи и поднял еще выше. Принюхался. Воды Мирдэна над головой не давали полностью ощутить происходящее, но ясно было одно: что-то происходило.

       В его царстве.

       Ух’эр вернул голову на место и пробормотал:

       — Проклятое насекомое!

       Получилось невнятное бульканье.

       Ух’эр даже не рассмеялся ему, только фыркнул себе под нос, еще раз булькнув. Он слишком злился, чтобы смеяться. И почему-то был уверен — что бы ни происходило сейчас в царстве мертвых — виной тому мелкий живучий человек.

       Оно так всегда.

       Они всегда всему виной.