С пленников Шанкар-Шармы сорвали одежды и, заковав в тяжелые цепи, бросили в подземелье под залом с розовой статуей богини Сигтоны.

— Глупая сучка! — орала жрица, пугая Гури неестественной бледностью своего, искаженного злостью, лица. — Благодари богов за то, что ты нужна мне живой, жалкая дочь жалкого папаши! Если бы не это, я по капле сцедила бы твою кровь и выколола твои дерзкие глаза, несчастная!

Гури, вновь попавшую под власть Алмаза, Шанкар-Шарма приказала запереть в пустующую комнату, рядом со своими личными покоями, где бедная девушка должна была находиться до самого момента жертвоприношения.

То есть, очень недолго.

Ссадины на руках и лице Рахмата воспалились и сильно болели, сам же киммериец чувствовал себя, как ни странно, намного лучше приятеля.

Изолировав девушку, жрица вернулась к пленника-мужчинам. Стражники у ее покоев тыкали тупыми концами копий в обнаженные тела своих подопечных, стараясь попасть в гениталии и находя в жестокой забаве своеобразное удовольствие.

Конан, оскалив зубы, злобно рычал каждый раз, когда тупая деревяшка ударяла его по особо болезненному месту.

Рахмат лишь негромко постанывал сквозь стиснутые зубы — раны на теле реагировали на каждый удар.

Прислушавшись, Конану показалось, что он расслышал имя княжны, повторяемое туранцем, точно заклинание.

Варвар вновь сплюнул — видать оплеуха, поставившая на место мозги туранца, оказала не столь увесистой, чтобы изгнать из головы аграпурского воришки прелестный образ юной девицы.

Действие любовных чар продолжалось, а киммерийцу оставалось лишь злиться и проклинать то мгновение, когда своенравной девчонке вздумалось осчастливить нежданных избавителей, танцем.

Прикрикнув на стражу и отослав прочь дюжих вендийцев-громил, сопровождавших ее, жрица захлопнула тяжелую дверь и осталась с пленниками. Бесстрастный взгляд жрицы перебегал с одной обнаженной фигуры на другую. Нервно теребя краешек темного платья, она неторопливо прохаживалась перед растяпыми на стене пленниками, соблазнительно виляя бедрами и над чем-то усиленно размышляя. Лицо жрицы казалось хмурым и сосредоточенным, когда она остановилась прямо перед синеглазым варваром.

— Ты! — ткнув тонким хлыстом в упругий живот северянина, обратилась к Конану женщина — Шелудивый пес, сын пса, посмел прикоснуться своими грязными руками к моей рабыне! Мне следовало бы за это палец за пальцем отрубить с твоих шаловливых ручонок и выбросить их на корм гиенам и шакалам.

Пренебрежительно сплюнув прямо под ноги взбешенной женщине, Конан заставил ее позеленеть от злости.

— Нечестивец! — выдохнула колдунья, возвращая своему лицу нормальное выражение — Ты получишь сотню ударов. Это поумерит твою гордыню!

— Давай! — лениво процедил киммериец — Кожа у меня толстая и ей не повредит небольшой массаж.

— Наглец. — пробормотала Шанкар-Шарма, нервно передергивая обнаженными плечами и в тайне радуясь своей удаче. — Я сломаю твою волю, варвар с далекого Севера.

— Да что ты говоришь, ведьма! — насмехался киммериец — Ума не хватит. Не чета тебе, прислужница захудалой богини, пытались, да без зубов остались. Даже колдуны Черного круга не смогли со мной сладить, где уж тебе, отродье Нергала, плоть твоих бессильных родителей!

Шанкар-Шарма сузила свои черные глаза и в них запылали костерки гнева. Она подняла хлыст и принялась жестоко избивать, висевшего на цепях напротив киммерийца, Рахмата, не забывая осыпать проклятиями тупоголового варвара из проклятых Сетом дальних северных земель.

Спина и плечи туранца покрылись кровавыми полосами. Хлыст снова поднимался и снова опускался, нанося все новые и новые раны.

Жрица утерла пот с высокого лба и кликнула рабов. Что-то тихо шепнув на ухо одному из них, она обратилась к северянину, чей недобрый взгляд тяжело уперся в ее лицо.

— Тебе повезло, варвар, ты нужен мне живым, здоровым и сильным — от этого зависит слишком многое. Но ты посмел перечить мне и я хочу наказать тебя за твой опрометчивый поступок. Всякий раз, как только ты откроешь свой поганый рот без разрешения, слуги будут избивать по моему приказу твоего друга, ведь ты, как мне кажется, очень привязан к этому ничтожеству.

— Плевать я на него хотел, да и на тебя, кстати, тоже! — киммериец оттопырил нижнюю губу и напряг все мускулы, но напрасно — оковы были слишком прочными даже для его недюжинной силы.

— Что ж, посмотрим! — проговорила жрица.

Конан тряхнул головой и повнимательней всмотрелся в надменное женское лицо. Еще недавно оно казалось бледным и изнуренным, губы потрескались, а под глазами залегали глубокие тени. Теперь же женщина разительно изменилась — лицо сияло свежестью кожи, губы напоминали лепестки роз, а глаза полыхали адским блеском.

«Может она упыриха? — подумал Конан, украдкой дергая цепи и раз за разом убеждаясь в их крепости. — Крови насосалась и похорошела. Надо же, словно заново родилась, тварь проклятая!»

Вернулся раб и с глубоким поклоном подал своей госпоже две вместительные пиалы, работы туранских мастеров. Жрица злорадно улыбнулась.

— Жаль, что ты не хочешь признать свое поражение, варвар и покориться неизбежному. От тебя не потребуют жизнь и кровь, как от девчонки. Возможно, я и помиловала бы тебя после того, как ты исполнишь свои обязанности, кстати, весьма приятные, ведь богиня, придя в наш мир примет образ самой прекрасной девушки, которую можно только себе вообразить. Иштар и Деркето померкнут перед ее красотой!

Уловив в сладком голосе Шанкар-Шармы фальш, Конан крепче стиснул зубы.

«Пой, птичка, пой! — думал киммериец — Недолго осталось!»

— В задницу к Нергалу тебя и твою шлюху из преисподней, бесноватая тварь! — прорычал варвар. — Пусть ей там демоны бока обламывают!

— Жаль! — притворно вздохнула жрица — Все было бы гораздо проще, если бы ты согласился добровольно, с охотой. Награду бы получил, золото, камушки, а так… Я приготовила твоему юному другу неплохое развлеченин. Ты, правда, в нём участие не примешь, но, этому жалкому проходимцу понравится, это уж я тебе обещаю, особенно когда он поймет, что всеми радостями он обязан тебе.

Обвисший на цепях Рахмат, вскоре пришел в себя, кусая губы от дикой боли. Оставленные хлыстом рубцы припухли и жестоко ныли, причиняя юноше неимоверные страдания.

Жрица, своей легкой, танцующей походкой, приблизилась к постанывающему от боли туранцу и поочередно вылила на него содержимое обеих пиал.

— В одной из этих чаш вода, в другой душистый, цветочный мед — любезно объяснила женщина непонятливому киммерийцу — Твой приятель мучиться будет очень долго. На это стоит посмотреть. Вначале придет боль, а затем наступит безумие. Я уже приказала распахнуть настежь двери.

— Шлюха! — сплюнул варвар, грозно сверкая глазами — Грязная, бесстыжая потаскуха! — Конан содрогнулся, но уступать колдунье пока не собирался. То, что она намеревалась сотворить с его другом, было не менее страшно, чем любая доугая пытка, если, ещё не хуже.

В воздухе послышалось жужжание первого насекомого, привлеченного душистым медовым запахом.

— Прости друг! — еле слышно шепнул киммериец — Клянусь копытами Нергала и чешуей Сета, да провалиться им вместе взятым, эта скверная баба за все заплатит!

Жирная навозная муха, зеленая и гнусная, поползла по телу, исхлестанному до крови. Вслед за ней появилась еще одна, еще и еще. Вскоре Рахмат был покрыт темной массой, деловито снующих насекомых, терзающих его и без того измученную плоть.

— Хватит! — громко воскликнул варвар, не в силах вынести полный немого упрека, взгляд самого удачливого вора Аграпура — Я согласен, проклятая ведьма, но клянусь Кромом, ты еще пожалеешь об этом.

Жрица снисходительно взглянула на Конана.

В глазах ее разгорались огоньки страсти.

Женщина щелкнула пальцами и рослые стражники, лоснящиеся от пота, бритоголовые и крепкорукие, начали освобождать северянина от тяжести железных оков.

Глава 13 Гость из Вендии.

Наряженная в пурпурное с золотом сари, напудренная и благоухающая тонкими восточными духами, раджасса

Вайнджара Марджена, величаво восседала на троне в форме лотоса, ожидая торжественного прибытия Ченгир-хана, личного посла Деви Юасмины, ее двоюродного брата.

В длинных золотых серьгах с гранатами, оттягивающих мочки ушей раджассы играли солнечные лучи, маленькая ножка, в мягких бархатных туфельках кокетливо выглядывала из под платья, позволяя любоваться изящной ступней самой красивой женщины княжества. И если там, в Айодии, столице Вендии, признанной красавицей считалась правительница Юасмина, то здесь, в Вайнджаре ею была Марджена.

Верховный дайом и две, уже немолодые прислужницы, неотлучно находились подле своей госпожи.

Самые знатные люди княжества, разодетые в тонкие шелка и муслин, обступили трон раджассы плотной стеной, перешептываясь и с нетерпением дожидаясь появления человека, который возможно, в скором времени мог бы стать их правителем, взамен безвременно покинувшего их Джафай-ирра.

Большинство представителей знати стремилось к союзу с могущественной Вендией, процветающей под властным правлением Юасмины, рассчитывая, что с признанием на княжеском троне Ченгир-хана, будет положен конец страшным ритуальным убийствам и таинственным исчезновениям людей, в основном, молодых, красивых девушек.

Некоторые, наименее прозорливые, считали, что не существует никаких файнагов, а просто шайка обнаглевших работорговцев похищает девиц и продает их далеко на север, пополняя гаремы туранских вельмож и иранистанских беев.

Ади-Басс и Рамасанти, каждый во главе своего собственного отряда, изредка перебрасывались короткими, отнюдь не дружелюбными взглядами.