Рэнтаро признался, что раньше он был безучастен к красоте горной природы. Виды Синано представляют собой грандиозную панораму, но из множества созданных природой чудесных картин, пожалуй, именно их можно отнести к разряду обыденных. Они грандиозны, это верно, но им не хватает истинной прелести. Горы всегда казались ему похожими на фантастически вздымающиеся и падающие волны и вызывали в душе у него какое-то беспокойство и смятение. Глядя на них, он только тревожил себе сердце. Так было раньше. А вот во время нынешней поездки, как это ни странно, Рэнтаро впервые увидел горы совершенно по-иному. Он ощутил дыхание окутанных дымкой склонов, услышал голоса далёких и глубоких долин, увидел трепет то живых, то увядающих рощ, почувствовал движение плывущих по небу чередой то мрачных, то прозрачных облаков. Рэнтаро восхитился меткостью слов: «Равнина — отдых природы, горы — её деятельность». И казавшиеся раньше ничем не примечательными, горы Синано теперь обрели для него новый, глубокий смысл. Признание Рэнтаро было приятно Усимацу — он всем сердцем был привязан к горам. В тот день небо на западе было ясное, и можно было видеть горы Хида. По другую сторону долины, над громоздящимися друг на друга вершинами, высилась гигантская белая стена; снег уже не раз ложился на неё толстым слоем. Она искрилась и сверкала в лучах вечернего солнца на синем фоне осеннего неба. Усимацу мог до самозабвения любоваться картинами родных гор. Живописные кручи, окутанные свинцово-лиловатой дымкой долины, придавали пейзажу неизъяснимую величественность, Гордо вздымаются пики Хариги, Хакуба, Яки, Норикура, Тёга. Там берут своё начало Кадзусагава, Осирогава и многие другие реки и речушки. Там, на недосягаемой высоте, живут белые куропатки. Там, среди скал, можно видеть следы древних ледников. Там никогда не ступала нога человека. О безмолвные горы Хида — исконный торжественный чертог природы! Чем больше Рэнтаро и Усимацу любовались ими, тем больше проникались сознанием их величия. Они много говорили о горах.

Сколько раз во время этой беседы Усимацу порывался рассказать Рэнтаро о своём происхождении! Ещё накануне, после похорон, сидя при свете лампы в одиночестве до поздней ночи, Усимацу пытался представить себе беседу с учителем, если представится такой случай: он скажет ему вот так… или лучше так… И вот Рэнтаро рядом, а он не в силах ему открыться, рассуждает о красоте горной природы, а то, что тяжёлым камнем лежит на сердце, высказать не может. И хотя они успели побеседовать о многом, ему казалось, у него было такое чувство, словно он ещё не сказал Рэнтаро ни слова.

Рэнтаро пригласил Усимацу к себе в гостиницу, где он, уходя, распорядился приготовить ужин. Дорогой Усимацу ещё несколько раз пытался заставить себя заговорить о том, что его угнетало. Он был уверен, что это признание ещё больше их сблизит; от волнения у Усимацу даже перехватывало дыхание, и он останавливался. Тайна, от которой зависит вся его жизнь… Но почему же так трудно открыть её человеку такого же происхождения, как он сам? Он очень хотел, но не мог. Он терзался своей нерешительностью и корил себя за это.

Незаметно они вышли к западной окраине Нэцу. Неподалёку от каменной статуи Дзидзо[22] находился посёлок «этa». Среди приземистых, крытых соломой лачуг с обращёнными к востоку скатами крыш резко выделялась большая усадьба, похожая на старинный замок; на солнце ярко блестели её белые стены. Это был дом богача Рокудзаэмона. Жители посёлка занимались главным образом земледелием и плетением пеньковых сандалий. Здесь не было человека, который не шил бы, например, обуви, не мастерил бы сямисэны, барабаны или другие предметы из кожи или не торговал бы павшими лошадьми, точно так же, как в посёлке «этa» в Коморо. Зато сандалии здесь плели в каждом доме, и почти на каждом заборе висели для просушки гирлянды пеньки. Всё это живо напомнило Усимацу детство, домашний быт их семьи в Коморо. Его покойная мать и тётка тоже вечно что-нибудь плели из пеньки, да и сам он любил ворошить груды пеньки, подражая работе взрослых.

Разговор переключился на Рокудзаэмона. Рэнтаро поинтересовался, что он за человек, как живёт. Усимацу мало что мог рассказать о нём. Как говорили люди, богач Рокудзаэмон не получил никакого наследства, всё добро нажил сам. Его не любили, называли скороспелым богачом, вороной в павлиньих перьях. Он не только жаден, но и тщеславен. Чтобы стать, как он говорит, «барином», он не жалеет денег; спит и видит, как бы пробраться в высшие круги общества. Чтобы завести знакомства в свете, Рокудзаэмон выстроил в Токио роскошную виллу. Ради этого он стал членом Общества Красного Креста. Ради этого он принимает участие во всяческих благотворительных акциях. Ради этого украшает свой дом картинами и всевозможным раритетом. Здесь в округе о нём говорят, как о редкостном неуче, дом которого ломится от книг.

Когда Усимацу и Рэнтаро подошли к усадьбе Рокудзаэмона, солнце уже садилось. Его ярко-красные лучи озаряли белые стены дома, и всё, казалось, полыхало в огне. Усадьба была обнесена прочной оградой. Возле ограды стайка ребятишек, видимо, из семей «этa», предводительствуемая семи-восьмилетним мальчуганом, играла в мэнко.[23] Среди них были краснощёкие, живые, ничем не отличающиеся от обычных детей, были и тщедушные, хилые — истинные дети отверженных. Достаточно было взглянуть на лица ребятишек, чтобы понять, что и посёлок «этa» делится на свои классы. Приветливо окликнув детей, прошёл какой-то крестьянин, ведя в поводу лошадь; поравнявшись с Усимацу и Рэнтаро, он как-то невольно весь съёжился. Словно тень проскользнула мимо молодая женщина. Усимацу стало тяжело дышать воздухом посёлка «этa»: как можно так не понимать своего невежества и нищеты! И груди у него клокотало негодование, сердце сжималось от боли и стыда. «За кого они нас принимают?» — думал он с горечью. Ему хотелось, как можно скорей уйти отсюда.

— Учитель, пойдёмте, — торопил Усимацу остановившегося было Рэнтаро.

— Взгляни-ка на дом Рокудзаэмона! — подозвал его тот. — Во всём сказывается характер его владельца, не правда ли? Говорят, на днях тут была свадьба…

— Свадьба? — удивился Усимацу. — Не слыхал.

— Да, причём весьма необыкновенная. Её, пожалуй, можно назвать политической свадьбой…

— Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать.

— Видишь ли, невеста — дочь владельца этой усадьбы. А жених — кандидат в парламент. Разве это не любопытно?

— Действительно, жених — кандидат в парламент? Кто же это? Неужели тот самый, с которым мы ехали вместе в поезде?

— Именно он!

— Не может быть! — У Усимацу глаза вылезли на лоб. — Вот это неожиданность, никогда бы не подумал…

— И для меня это тоже было неожиданностью. — Глаза у Рэнтаро блестели.

— Но откуда вы это узнали?

— Когда придём — расскажу.