– Только отсутствие слуг показалось тебе странным?

"Посмотри на меня".

Он посмотрел, силясь разглядеть её в потёмках, но потерпел неудачу. Свеча на столе догорела почти до конца, и свет от неё не доставал до Джек. Он едва освещал ворох бумаг, разбросанный по рабочему столу.

– В поместье не празднуют Рождество.

Слова задели её за живое, и она не смогла удержаться от резкого ответа:

– Вообще-то празднуют.

– Празднуют арендаторы и слуги, – спокойно ответил он. – Но кто-то же должен следить за порядком, пока они пьют пунш и танцуют кадриль.

Прошелестев юбками по ковру, Джек подошла ещё ближе.

– А ты и есть этот кто-то?

– Других герцогов не наблюдается.

– Ты - удивительный, – тихо сказала она, обращаясь к его склонённой голове. – Всего за два года ты полностью изменил курс корабля. В этом году люди не голодают, и это только начало. Они верят в тебя. Так же, как и я.

– Этого недостаточно, – ответил он.

"Почему?"

– Эбен... ты ещё не дошёл до конца. Работа ещё не закончена. Но тебя уже есть за что благодарить. Ты стал прекрасным герцогом, о таком твой отец и мечтать не смел.

Он хмыкнул в ответ, но больше ничего не добавил.

Она глубоко вздохнула. И бросилась во все тяжкие.

– А как же всё остальное? Ведь ты же живой человек?

Он поднял голову.

– Уверяю тебя, Жаклин, ничто человеческое мне не чуждо.

Она обошла стол и присела на край. Как делала уже сотни раз.

– Разве человеку не позволено раз в год отдохнуть?

Он откинулся на спинку кресла, но продолжал молчать, не сводя с неё глаз.

– Джек...

В коридоре за дверью пробили часы. Один. Второй. Третий раз.

– Наступило Рождество, – сказала она, протянув руку и запустив пальцы в его волосы, наслаждаясь их мягкостью и тем, как Эбен прильнул к ней в ответ. Ненавидя щемящую боль в груди, она предложила: – Отложи работу до завтра. Она никуда не денется.

"Пожалуйста. Пожалуйста, хоть раз взгляни на меня. Разгляди по-настоящему".

Он покачал головой.

– Не могу.

В Джек вспыхнуло разочарование. Жгучее, яростное и, что ещё хуже - опустошающее.

– Ненавижу то, как работа на тебя повлияла, – прошептала она.

– Ты изменишь мнение, когда станешь такой богатой герцогиней, что тебе и не снилось.

"Нет, я всегда буду ненавидеть её влияние. Потому что из-за неё ты пропадёшь".

"И я вместе с тобой".

Она убрала руку. Встала. Зная, как нужно поступить, Джек почувствовала, как в ней просыпаются силы. Силы и кое-что ещё.

– Мои сны никак не связаны с деньгами.

– Это потому что они всегда у тебя были.

– Нет, – ответила она после долгой паузы. – Это из-за того, что было у меня раньше, и чего нет теперь.

Свет от свечи, падая на лицо Эбена, заострил его черты в полумраке. Глаза казались чёрными. Тени обрисовали линию челюсти, словно высекли лезвием ножа. А его губы... когда он целовал её в последний раз?

– Уже поздно, – проговорил Эбен.

Зная, что к сказанному больше нечего добавить, Джек кивнула и спросила:

– Ты придёшь на обед? Мы с тётей Джейн планируем приготовить твои любимые блюда: самого жирного гуся, которого мы только смогли отыскать, жареный картофель с такой хрустящей корочкой, что об неё можно сломать зубы... – Она отвела взгляд, посмотрев в сторону окна. – И пюре из пастернака, сделаем по высшему разряду, если можно так выразиться.

– Завтра?

– Сегодня, – поправила его Джек. Ведь Рождество уже наступило.

Ему потребовалось пару мгновений, чтобы это понять.

– Да, конечно. Сегодня. Я приду.

С тяжёлым сердцем она поставила на стол тщательно упакованную и перевязанную коробочку с прикреплёнными к ней листиками остролиста, которую принесла с собой. Джек подвинула её ближе к Эбену одним пальчиком. Он посмотрел на предмет перед собой.

– Что это?

– В Рождество принято обмениваться подарками. – Джек через силу улыбнулась. – Ты, наверное, должен это помнить, потому что в прошлом году установил довольно высокую планку, устроив снегопад.

Было трудно поверить, что с того памятного дня прошёл всего лишь год. Казалось, это случилось целую жизнь назад. Она всё ещё помнила, как Эбен притянул её к себе и пообещал сделать счастливой. Сразу после того, как разберётся с делами поместья. Сразу же, как скинет с себя бремя отцовского пренебрежения.

За последние два года он доказал, что отличается от своего отца. Арендаторы в поместье поверили в него. Так же, как и рабочие на заводах. Ему было всего двадцать два года, а он уже обладал силой и умом под стать любому члену Палаты лордов, в число которых входил и сам, но он этого не видел. Вместо этого Эбен с головой погрузился в дела поместья, бросил все силы на восстановление репутации герцогства и обеспечение средств, необходимых для исправления ошибок прошлого... будто это было возможно. Будто нельзя было просто жить настоящим и строить будущее.

И всякий раз, когда она спрашивала его, зачем он это делает, Эбен всегда отвечал:

– Ради тебя.

Но всё это было не ради неё. И никогда не будет.

Она лишний раз убедилась в своих догадках, когда он покачал головой.

– Я... ничего не...

Эбен не приготовил для неё подарка. Джек кивнула.

– Я и не ждала. – Но надеялась. – Возможно, ты сыграешь для меня чуть позже. – Он удивлённо вскинул брови, словно забыл, что когда-то играл для неё на скрипке. – Я скучаю по твоей музыке, – тихо проговорила она, лишь в этом Джек могла рискнуть ему признаться.

Он снова посмотрел на коробочку.

– Не думаю...

Она прервала его, не желая в полной мере испытать боль от его отказа, и вместо этого указала на подарок.

– Открывай.

Эбен повиновался, но его действия были лишены того волнения от предвкушения увидеть подарок. Когда он снял крышку с красиво отделанного кожаного квадратного чехла, чтобы заглянуть внутрь, Джек затаила дыхание.

Не говоря ни слова, он вынул золотые карманные часы, повертел их в руке и провёл большим пальцем по изящной филигранной гравировке.

– Лучшего подарка я в жизни не получал.

– Там есть надпись, – подсказала она, не в силах удержаться. – Внутри.

Он нажал на затвор, и задняя крышка часов распахнулась, обнажив работающие шестерёнки часового механизма. Эбен взял свечу и поднял её вверх. Джек изо всех сил пожелала, чтобы он разглядел тайный смысл в словах: "Пока у нас ещё есть время".

И в крошечной, идеально выгравированной снежинке под ними.

Джек так хотела, чтобы он увидел, как она по нему тоскует. Как сильно любит. И что больше всего на свете мечтает об их совместном будущем.

Но он не увидел.

По крайней мере, он никак этого не показал, когда посмотрел на неё и поблагодарил:

– Спасибо.

Её лицо омрачилось, но он не заметил. Потому что уже отвернулся и снова уставился в гроссбух. Уже забыв о подарке. И о самой Джек.

– Счастливого Рождества, – тихо сказала она. Как только Джек произнесла эти слова, они тут же растворились в тишине. Исчезли в темноте.

"Я люблю тебя". Но она не призналась в этом вслух. Просто не смогла.

– Я приду на обед, – ответил Эбен.

И он пришёл. Ровно в два.

Джек, однако, так и не появилась.

Глава 7

Рождество

Когда Эбен пришёл в столовую, остальные уже приступили к обеду.

Он намеренно опоздал, говоря себе, что хочет заставить их ждать... хочет, чтобы им было не всё равно, придёт он или нет. Неправда. Он хотел, чтобы ей было не всё равно.

Но, в действительности, Эбен боялся, что Джек сама может не прийти.

Он остановился перед дверью, понимая, что не должен этого делать, зная, что прятаться в коридоре и подслушивать разговоры в соседней комнате не лучшая затея. Но он поступил так всё равно, поэтому, когда Эбен подошёл к столовой, он счёл справедливым тот факт, что внутри царило бурное веселье, будто эти трое дружили целую вечность и их объединяло весёлое прошлое, в котором ему не было места.

– Я вам не верю! – настаивал Лоутон.

– Клянусь, это правда, – смеясь, ответила Джек, и это вывело Эбена из себя.

– Я должен поверить, что он играет...

– Не просто играет, – перебила Лоутона Джек. – У него бесспорный талант.

Эбен затаил дыхание.

– Само собой разумеется, – пошутил Лоутон. – Я должен поверить, что у него превосходный талант к игре на скрипке.

– Верно.

– У Эбена, герцога Олрида.

Троица снова разразилась громким раздражающим смехом.

– У того самого, – подтвердила Джек.

– И он не просто играет произведения Моцарта или кого-то в этом духе... а беззаботную, весёлую музыку.

– Я никогда не слышала, чтобы он сфальшивил, – сказала она, голосом, в котором сквозили воспоминания о былом. – Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь играл с такой же скоростью, как он, и ни разу не сфальшивил.

Перед глазами промелькнули воспоминания. Джек не раз танцевала в бурном ритме его музыки, пока Эбен играл всё быстрее и быстрее, заставляя струны чуть ли не воспламениться, а она всё кружилась и кружилась. А потом наступал черёд Эбена воспламениться, когда они с Джек падали в ворохе её юбок, тяжело дыша и смеясь от счастья. Он представлял себе, что она будет танцевать для него каждый день до конца их жизни.

Пока всё не испортил.

– Прошу прощения, – проговорил Лоутон, вернув Эбена в настоящее. – Мне трудно представить Олрида расслабленным, а уж тем более весёлым и беззаботным.

Эбен нахмурился. Он мог вести себя расслаблено.

Столовая погрузилась в тишину. А потом, послышался тихий голос Джек:

– Я с трудом припоминаю моменты, когда бы он не веселился.

Его сердце готово было выскочить из груди.

– Потому что не хочешь, глупышка, – последовал короткий и досадный комментарий тёти Джейн. – Но ты должна помнить, что под конец от веселья не осталось и следа.

Эбен возненавидел эти слова и дальнейшее молчание, будто никому в комнате и в голову не пришло оспорить их правдивость.

Хотя, с чего вдруг?

Он не развлекался и не веселился. Всё из-за того, что был слишком сосредоточен на восстановлении поместья, титуле и своей жизни, убеждая себя в первостепенности этих вещей, благодаря которым станет достойным Джек. И его так волновало стать достойным любимой женщины, что о ней самой Эбен позабыл.