Каким же ослом он был. И продолжал им оставаться. Она, без сомнения, обрадуется приезду своего шотландского жениха, который, скорее всего, ослом не был.

А если и был, то Эбен с удовольствием его придушит.

Он хорошо понимал иронию этого утверждения.

Но вдруг Джек сказала:

– Ну, возможно, люди меняются.

Прежде чем он успел обдумать её слова, тётя Джейн и Лоутон рассмеялись, как будто Джек рассказала шутку, смешнее которой они не слышали.

Всё, с него хватит. Он вошёл в столовую, как хищник, готовый к схватке. Жаждущий схватки. Но тут увидел Джек.

На ней было одето красное бархатное платье, пришедшее на смену утреннему рабочему. Он думал, что прошлой ночью она выглядела изумительно в зелёном, но в красивом тёмно-красном, пронизанным золотыми нитями, Джек походила на рождественский подарок. Который хотелось развернуть. И заслужить.

Эбен хотел её заслужить.

Отбросив эту мысль в сторону, он перевёл взгляд на стол, на уже порезанного гуся, разлитое по бокалам вино и поданный картофель. Эбен призвал на помощь герцогский авторитет, выгнул бровь и проговорил:

– Я так понимаю, что в это Рождество мы решили не церемониться.

Лоутон откусил кусочек гуся и ухмыльнулся.

– Мы сочли, что не стоит позволять еде остыть.

– Ты имеешь в виду, не стоит дожидаться хозяина дома?

– Мы не думали, что ты вообще собираешься прийти, – сказала Джек.

Неужели она всерьёз считала, что после того, как Эбен поцеловал её в кабинете, после того, как она ответила, его не станет тянуть к ней, словно магнитом? Конечно, он пришёл на ужин. Эбен не мог не прийти, несмотря даже на то, что не заслуживал сидеть за её столом и наслаждаться её едой. Ему не было места рядом с ней в это Рождество, он не имел права греться в её лучах.

Она ему не принадлежала, и не имело значения, что сам он навеки останется принадлежать только ей.

Она выбрала другую жизнь. Другого мужчину.

Благодаря Эбену.

И всё же в глубине его души таилась слабая, но чрезвычайно опасная надежда, которая манила словно грех, нашёптывая соблазнительные невероятные идеи. Ведь Джек ответила на поцелуй.

– И всё-таки, я здесь, – сказал он, обратив внимание на место во главе стола, где должен сидеть хозяин дома.

Когда его взгляд упал на инструмент, лежащий рядом, Эбен замер. Это была потрёпанная скрипка с обшарпанным смычком.

Его скрипка.

Он посмотрел на Джек, в её ясные глаза, подметил загадочную, едва заметную улыбку на её губах.

– Ты потрудилась её отыскать?

Уголок её рта дёрнулся.

– Поиски не заняли много времени. Она лежала там, где ты её оставил.

В музыкальной комнате, рядом с пюпитром, недалеко от секретного прохода. Там, где он оставил её, когда в последний раз не устоял от искушения зайти в тёмную комнату, полную воспоминаний о былых временах и о Джек.

Эбен приходил туда только в самые поздние часы, в самое тёмное время ночи, когда его начинало переполнять сожаление. Он садился на пол возле той дурацкой картины с мифическими существами и играл для них, мечтая, чтобы они призвали её вернуться домой, чтобы он мог загладить вину и начать всё сначала.

Потом наступал новый день, он возвращался в свой кабинет и вспоминал, что все эти новые начинания сплошной обман. Он вновь принимался за работу и старался забыть Джек. И на какое-то время ему это помогало, пока не переставало. А потом всё повторялось вновь, и Эбен, погружаясь в меланхолию, опять заставлял инструмент стенать.

– Признаюсь честно, – вмешался Лоутон, махнув рукой в сторону скрипки, – я потрясён открытием, что ты оказывается музыкант.

– Я не музыкант.

– Неправда, – не согласилась Джек.

– Я давно не практиковался.

– Возможно, тебе следует опять начать, – сказал Лоутон. – Персонал вполне устроит, если ты станешь работать меньше.

– С того дня, как он стал герцогом, Олрид работает без перерыва. Не ждите, что сейчас что-то изменится, – фыркнула тётя Джейн.

– Отсутствие большого количества работы не сделает его менее трагичной личностью, – последовал весёлый ответ Лоутона. – С его печальным, одиноким существованием.

Эбен моргнул.

– Ты в курсе, что я стою прямо перед тобой?

Лоутон посмотрел на него.

– А вот если бы ты присел, то смог бы отведать эти восхитительные кушанья. – Он помолчал, потом добавил, сверкнув глазами: – Или, может быть, ты захочешь сыграть? Наш пир заслуживает развлекательной программы.

Эбен бросил на собеседника резкий взгляд, разрываясь между желанием насладиться восхитительно пахнущим жареным гусем и возможностью избежать трапезы с этой троицей. Раздумывая над своим неуютным положением, он вдруг услышал тихий вопрос Джек:

– Он одинок?

На мгновение в столовой повисла тишина.

– Нет.

Только когда думает о ней.

– Отчаянно, – одновременно с ним ответил Лоутон.

Эбен прищурившись, посмотрел на делового партнёра.

– Что? – Лоутон бросил на него невинный взгляд. Вот мерзавец! – Я всего лишь ответил на вопрос.

Удивляясь, зачем вообще это делает, Эбен резко отодвинул стул и занял своё место.

– Не понимаю, откуда ты обладаешь сведениями, чтобы дать ответ на этот вопрос.

– Мне и не нужно обладать сведениями, герцог, у меня есть глаза.

Изящная длинная рука, чью кожу будто поцеловало солнце, поставила перед Эбеном тарелку. Он сосредоточился на еде, игнорируя приводящий в смущение гнев, попутно отметив отборные кусочки нарезанного гуся и покрытый корочкой картофель рядом с идеально очищенной морковью и изысканным пюре из пастернака.

Она отдала ему самое лучшее, то, что должна была оставить себе. На какое-то безумное мгновение Эбен представил, как, забирая с собой тарелку, уводит её в тихое место, чтобы исправить эту несправедливость. Кормит её лучшими яствами, которые только может себе позволить купить, а сам лакомится тем единственным, что жаждет отведать...

Джек.

Он явно сошёл с ума, если тарелка жареного гуся навела его на мысли о поцелуях. Хотя, конечно, его всё наводило на мысли о поцелуях. Голос Джек, её смех, прекрасное красное платье с красивым вырезом, который подчёркивал зону декольте, полные груди, восхитительные веснушки... и этот золотой медальон. Откуда он вообще взялся?

Без сомнения, его подарил шотландец.

Эта мысль заставила Эбена нахмуриться, его глаза встретились с полными любопытства глазами Джек. Каким-то образом ему удалось отвести взгляд и проворчать:

– Спасибо.

На другом конце стола тётя Джейн налила себе вина из стоящего возле её локтя графина и нанесла первый удар:

– Расскажите нам, Чарли, почему вы считаете герцога таким одиноким?

Эбен мысленно попытался не дать Лоутону открыть рот. Не тут-то было! Партнёр повернулся и посмотрел на тётю Джейн.

– Ну, конечно, можно предположить что угодно, но он постоянно только и делает, что работает.

– Тебе ведь, несомненно, нравится тратить деньги, которые я зарабатываю.

Лоутон удивлённо подняли брови.

– Деньги, которые мы зарабатываем вместе, дружище.

Эбен нахмурился.

– Кому-то же нужно проверять, настолько ли сильна твоя интуиция в решении деловых вопросов, как ты настаиваешь

Лоутон ухмыльнулся.

– Моя интуиция всегда сильна, но мы оставим обсуждение этой темы на другой раз, сейчас мы говорим о тебе.

Эбен уже сожалел, что вообще когда-то вступил в деловые отношения с Чарльзом Лоутоном.

– О тебе и о том, что ты занимаешься только работой и подсчётом своих денег, будто они греют тебе душу.

– Это не правда.

Хотя, конечно, правда.

– И много у него денег? – спросила тётя Джейн. Прописная истина: люди со средствами всегда интересуются средствами других людей.

Эбен наколол на вилку кусочек гуся и съел его. Он мог бы показаться ему восхитительным, если бы не разворачивающийся разговор.

– В сущности, – сказал Лоутон, – их очень много.

По правде говоря, даже больше. За двенадцать лет он превратил герцогство Олрид в одно из самых богатых в Британии. А Лоутон заработал достаточно, чтобы всю оставшуюся жизнь носить одежду из безупречной золотой парчи.

– Так ли это? – спросила Джек. Мягко, но в тоже время непреклонно.

Он поднял голову и встретил взгляд её карих глаз. Больших. И знающих.

– Так ли что?

– Подсчёты. Подсчёты денег греют тебе душу?

"С тех пор, как ты ушла, мою душу сковал лёд".

Эбен промолчал.

За него ответил Лоутон:

– А прошлой ночью грели с удвоенной силой при поддержке моего лучшего виски.

– Пьяницы никому не нравятся, – сказала тётя Джейн, подливая себе ещё вина.

– Олрид крайне редко напивается. Он никогда не пьёт, кроме как в канун Рождества. – Когда Лоутон посмотрел на него, в его глазах сверкнул хитрый огонёк. – Интересно, почему?

Эбен прищурился.

– Ты переступаешь черту.

– А по-моему, нет. – вмешалась Джек. Спокойная, твёрдая и пугающая, потому что знала то, чего ему бы не хотелось. – Вчера вечером ты был пьян. Почему?

"В надежде, что забуду, как ты бросила меня в канун Рождества".

– Рождество же праздновать не запрещено?

Она смотрела на него глазами, которые преследовали его в течение двенадцати лет и, казалось, видели всё.

"Не обращай на меня внимания, Джек", – хотел сказать Эбен. – "Не смей обратить на меня внимание, а потом бросить и выйти замуж за другого".

– Но я думала, что ты не выносишь праздников, – проговорила Джек, повторяя их предыдущий разговор.

В прошлом её дразнящий тон мог бы его соблазнить.

– Возможно, я праздновал своё одиночество.

Джек долго не сводила с него глаз, тяжёлое молчание присутствующих в столовой только подчёркивало её изучающий взгляд.

– Прошлое не обязательно должно повторяться в будущем, Эбен, – в конце концов, сказала она.

От этих слов у него перехватило дыхание, и он снова уставился в свою тарелку не замечая еды, его внимание было полностью сосредоточено на Джек и на недосказанной правде. К несчастью она произнесла её вслух:

– Тебе необязательно оставаться одному в Рождество.