— Джей, я не хочу сейчас ничего пить. Я хочу получить ответ. Пожалуйста.

Вздохнув, он закрывает холодильник, убирает миску с остатками макарон со стула и присаживается возле меня. Потом берет мои руки, переплетает пальцы и пристально смотрит в глаза.

— Миа, у меня опухоль мозга, — говорит он и мне становится плохо. Перед глазами появляются белые вспышки, а кровь так стучит в моих ушах, что я не понимаю ни одного слова.

— Что? Подожди! — секунду спустя, я перебиваю его. — Что ты сказал?

— У меня опухоль мозга. Злокачественная. Глиобластома — так называется эта штука. На фотографиях выглядит так, как будто мне в голову нагадили голуби. Я называю ее Глио. Почему—то мне было важно, чтобы у этой хрени было имя, чтобы я мог на нее периодически кричать.

— Джей. Джей! — я вырываю мои руки из его, и начинаю трясти за плечи. — Прекрати!

— Миа...

— Если это какая—то дурацкая шутка... — говорю я предостерегающим тоном, потому что мне хочется верить, что он сейчас чертовски плохо пытается надо мной подшутить. — Это не смешно!

— Извини, сокровище, — говорит он извиняющимся тоном, наклоняется, и проводит руками по лицу. — Мне так жаль, что это не шутка.

Мои глаза горят. Мне так плохо, и такое ощущение, что мое сердце кто-то схватил ледяной рукой и вырывает его с корнем. Я не могу дышать. Не могу думать.

— Извини, правда. Я не хотел тебе... — начинает он.

— Когда именно ты хотел мне об этом сказать? — тихо спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Я надеялся... не знаю. Никогда?

— Вообще? Почему за все время ты ни разу не был у врача? Ты же должен лечиться! Эти таблетки... ты поэтому их принимаешь? Это медикаменты, которые борятся с этой штукой? Что с...

— Эй! — он встает и тянет меня со стула. Я дрожу в его руках, во мне тлится надежда, что он просто пошутил. Дурацкая, несмешная и неуместная шутка. О, господи, пожалуйста...

— Это всего лишь болеутоляющие. От бешеных головных болей. Опухоль неоперабельна, Миа. Она глубоко сидит и просто продолжает расти, пока... — он замолкает, а я больше не могу сдерживать слезы.

— Но почему ты не проходишь химиотерапию? Или облучение? Хоть что—нибудь.

— Потому что не хочу. Терапия меня не вылечит, она только возможно продлит жизнь на несколько месяцев. Я хочу оставшееся время жить, а не гнить в больнице. К тому же с чертовой лысиной. Знаешь, как уродливо я выгляжу без волос?

Он поднимает мой подбородок, потому что я не могу ему ответить. Слезы, которые льются из глаз, блокируют каждое мое слово, которое я пытаюсь сказать.

— Эй. — Его улыбка … А от того, что он пытается своими дурацкими шутками меня успокоить, становится только хуже и слезы льются еще сильнее. Я всхлипываю как маленький ребенок, когда он так на меня смотрит.

— Джей, я прошу тебя... Скажи, что это неправда. Что я просто уснула в кафе и мне снится кошмар. Что ты не болен. Что не умрешь. — Мои слова выстреливают изо рта хаотично и быстро, как из пулемета.

— Мне так жаль, — бормочет он. Я кладу голову на его грудь и закрываю глаза. — Мне так чертовски жаль.

— Как долго? — наконец, спрашиваю я вечность спустя, всхлипывая и рыдая. Мне так холодно, что я дрожу всем теллом.

— Еще несколько месяцев, точно невозможно сказать. Эта штука растет, и когда-то... Я стану слюнявым безмозглым овощем, прежде чем перестану дышать.

— Господи, — рыдаю я. Мои слезы не перестают литься из глаз. Я плачу о нем. О нас. Обо всем, чем мы являемся и чем можем быть. О том, что он никогда не сможет стать известным. Потом я чувствую, как сжимается мой живот и замираю. Ребенок. Наш ребенок. Джей не увидит, как он вырастет. Возможно, даже до его рождения не доживет. Он даже еще не знает, что станет отцом. Но я не в состоянии сказать ни слова.

Я плачущая размазня и мне стыдно из-за этого. Это Джей, он болен и умрет, и я должна быть сильной, утешать его, быть рядом и ухаживать за ним до последнего дня. Что буду держать его за руку, когда придет время, буду давать ему обезболивающие, чтобы он не терпел ненужную боль. Я не могу. У меня просто не получится.

— Это происходит не на самом деле, — вместо этого говорю я, и медленно выпрямляюсь. — Почему это происходит именно с нами? С тобой? Что за дерьмо?

— Эй. — Она кладет руку мне на плечо. Как он может оставаться таким спокойным? Так расслабленно об этом говорить, как будто у него грипп. Или аппендицит?

— Пожалуйста, позволь себе помочь, — умоляю я. — Даже если речь идет о нескольких месяцах. А может даже больше. Ты не можешь…

— Я не хочу, Миа. — Его голос звучит твердо. Решительно. Мое сердце дрожит. — Именно этого я и ожидал. Поэтому ничего тебе и не говорил. Прежде, чем я...

Маленький спазм внизу живота снова напоминает мне о ребенке. Я чувствую, что должна сказать об этом Джею, и возможно он изменит свое мнение. Но во мне пылает такая ярость, то не хватает слов. Совершенно другие слова вылетают из моего рта.

— Господи, ты такой чертов эгоист! — я резко сбрасываю его руку и делаю два шага назад. Он смотрит на меня, нахмурив лоб.

— Ты приезжаешь в Лондон. Ко мне. К нам! Переворачиваешь все вверх дном, прекрасно зная, что этим сделаешь мне больно, и все равно... Проклятье, Джей! Почему, мать твою, ты просто не остался в Вегасе и не провел остаток своей жалкой жизни среди азартных игр, алкоголя и шлюх? Как любой другой в твоей ситуации. Тебе не хватило того, что ты со мной сделал много лет назад? Тебя это не удовлетворило? Обязательно было снова делать мне больно?

Я срываюсь с места и хватаю свою сумочку. Но прежде, чем я берусь за дверную ручку, Джей тянет меня назад. Прижимает к своей груди, где я снова начинаю рыдать. Моя сумочка падает на пол, я бью кулаком его по спине. Сначала медленно, потом быстрее. Сильнее. Во мне так много злости, что я дрожу. Это слишком много. Всего слишком много.

— Я люблю тебя, сокровище, — шепчет он в мои волосы. Он стойко принимает мои удары, ни разу не содрогнувшись. — Я так сильно люблю тебя, и не могу передать словами, как сильно жалею, что тогда так облажался. Ты намного лучше меня, Миа. У тебя есть Бен навсегда. У тебя есть семья. Жизнь. Будущее. У меня есть лишь прошлое. Мне жаль, что я эгоист. Ты совершенно права. Я чертов отвратительный эгоист. Но я не могу по-другому.

— Джей... — всхлипываю я. Вытираю свои слезы с его рубашки без капли стеснения, прежде чем поднимаю голову, чтобы посмотреть на него. — Это разрывает меня. Мне так чертовски больно.

— Мне жаль, — тихо говорит он. Его темные глаза почти черные в тусклом свете лампочки в коридоре.

Я не могу. Больше не хочу. Я должна уйти. Прочь от него, прежде чем он меня разрушит. Решительно берусь за дверную ручку.

— Всего доброго, Джей.

Я больше не вынесу. Потом быстро сбегаю по ступенькам. Быстрее, чем могу на самом деле, по три ступеньки за раз. Он не останавливает меня и не преследует. С разрывающимся сердцем спускаюсь вниз, выхожу на улицу и хватаю ртом воздух как рыба, выброшенная на берег.

Я не могу больше ни о чем думать, кроме как о том, что он второй раз в жизни разбивает мне сердце. Но на этот раз окончательно — и намного больнее, чем в первый раз.

— Миа? Господи, что случилось?

Бен бросает свою сумку в коридоре и бежит ко мне. Мое лицо опухло, я целый день рыдала, выключила телефон, чтобы не видеть многочисленные звонки от Джея. Закрылась, как в клетке в нашей маленькой квартире, которая сегодня кажется еще меньше, чем обычно. Старалась дышать, вдох и выдох, но это мне удавалось редко. Рыдая, прижимаюсь щекой к груди Бена и попыталась успокоиться, но ни знакомый запах, ни его крепкие руки, сжимающие меня, не помогли.

— Джей, он... — сквозь всхлипы говорю я. — Он... Он умирает, Бен.

— Мне так жаль, Миа.

Сбитая с толку, я забываю на секунду плакать. Я ожидала любого ответа, но не этого. Я поднимаю голову и нахмуриваю лоб.

— Что ты сказал?

— Я знаю об этом. Давно. — Бен вздыхает и ведет меня в гостиную. Как на автопилоте я позволяю ему себя вести, сажусь на диван.

— Ты знал? — мое сердце начинает стучать как сумасшедшее. В животе все переворачивается. Мне приходится вцепиться в подлокотники, потому что комната начинает кружиться. — Ты знал и ничего мне не сказал?

— Я... Мы не хотели тебе говорить. Не так быстро, в любом случае. Мы хотели...

— Ты говнюк! Вы говнюки! Вы мерзкие, эгоистичные... — моя рука автоматически взлетает вверх, но Бен перехватывает ее, прежде чем я смогла дать ему пощечину.

— Эй! — он пытается притянуть меня к себе, но я вырываюсь. Дергаюсь. Кусаю его за руки, чтобы он меня отпустил.

— Вы знали об этом все время и ни о чем мне не сказали? Я... ох, дерьмо, я уже не знаю, кто я! мой голос дрожит. Я не могу поверить, что он принадлежит мне. Я не узнаю себя. Я наполнена злостью и агрессией так, как никогда в жизни до этого момента. И я выплескиваю ее на моего мужа, который крепко меня держит и пытается увернуться от моих пинаний и ударов.

Естественно у меня нет никаких шансов против него. Но все равно царапаюсь и кусаюсь, кричу и плачу от злости.

— Миа. Мечта моя. Я люблю тебя. Эй! Мы любим тебя. Пожалуйста, Миа... — Бен пытается меня успокоить. Крепко держит мою голову, прижимая к своей груди. Он быстро дышит, я чувствую, насколько быстро стучит его сердце. - Дерьмо, Миа... — шепчет он и качает в своих руках как маленького ребенка. — Я не знал, что... Это было ошибкой. Мы совершили чудовищную ошибку. Мне так жаль. Так чертовски жаль.

— Вы свиньи, — рычу сквозь слезы. — Проклятые, мерзкие свиньи. Думали только о себе. И о своем удовольствии.

— Нет, эй, это не так. Эй! — он отстраняется и берет мое влажное лицо в ладони, пристально глядя в глаза. — Я бы в жизни этого не допустил, если бы с самого начала не знал, что он здесь только на определенное время.

— Что? — я смахиваю слезы, чтобы лучше его видеть. Пульс зашкаливает, а адреналин затуманивает мозг и делает невозможным сидеть. Я ерзаю по дивану, как ужаленная.

— Джей сказал мне это в первый же вечер. Еще когда приходил к нам на ужин, понимаешь? — Бен вздыхает. Его грудная клетка быстро поднимается и опускается, я чувствую пульс в его пальцах на моих щеках. Держит меня крепко, будто боится, что если отпустит меня, я убегу.