— Ты экономишь на домик, вместо того, чтобы работать на виллу? Чувак… — насмехается Джей, мне это слышно даже на кухне. Устало прислоняюсь к холодильнику, закрываю глаза и вливаю в себя бокал вина.

Он всегда таким был. Для него все мелочь, нет невыполнимых заданий. Все основано на риске. Как же я это любила. И как я люблю то, что Бен полная противоположность этому. Спокойный и благоразумный, здравомыслящий и рациональный. Конечно, нелегко гнаться за Беном, у него для каждого решения своя проблема, но он лучший слушатель в мире. Поэтому я не скучала от таких идей в последние годы.

Сейчас, когда Джей появился как цунами, такие незначительные недостатки в наших отношениях кажутся огромными изъянами. Так, будто возвращаешься из отпуска и смотришь на свое жилье чужими глазами. Когда, вдруг, замечаешь, что в гостиной уже много лет горит одна и та же лампочка, меняешь ее на дизайнерскую люстру. Что диван протертый, и шторы покрыты пылью. Что странно пахнет. Вещи, которые тебя окружают каждый день, теряются из восприятия, вдруг, видишь, как бельмо на глазу, и, перед тем, как распаковать грязные вещи, думаешь только о ремонте.

Я трясу головой и направляюсь в гостиную, где продолжается разговор двух мужчин. И, к моему ужасу, кажется, что Джей распаковывает эти самые грязные вещи.

— Миа никогда не хотела так жить, — говорит Джей. Я чувствую, как пот стекает по моей спине.

— Я знаю, — отвечает Бен. — Но сейчас она хочет этого, поверь мне. Мы уже 2 года пытаемся сделать ребенка. Это ее самое большое желание.

Джей хрипло смеется. Этот вынужденный смех он использует только тогда, когда хочет избежать какой–либо темы. Я кусаю губы, чтобы сдержать мою злобную ухмылку. Кто знает, какое еще направление примет наша сегодняшняя беседа.

— Ты знал, что она хотела стать врачом? И, как врач, без границ работать в Африке? Это было ее самым большим желанием. — Это Джей, и от его слов мой желудок завязывается в узел. Я прислоняюсь к стене возле двери в гостиную и подслушиваю дальше.

— Да, конечно, — смеется Бен. — А я всегда хотел стать пожарником. — Я так и вижу, как сотрясаются его плечи. Мне становится жарко.

— Это юношеские мечты, Джей. От них нужно иногда освободиться и повзрослеть.

— Не знаю. Она всегда была такой… Она всегда хотела быть особенной, не такой, как все другие девушки. Она никогда не хотела быть на первом плане, или что–то типа того, и именно в этом она необыкновенна.

— Она до сих пор такая, — говорит Бен. От напряжения я забываю, как дышать. — Необыкновенная.

— Да, я знаю. Я заметил это вчера. Именно то, что она не догадывается, насколько особенной является, делает ее такой сногсшибательной и неповторимой.

О. Мой. Бог. Я не верю своим ушам. Стою в собственном коридоре и слушаю, как мой муж и, в прошлом, любовь всей моей жизни обсуждают меня! Инстинкт самосохранения говорит мне убежать, потому что определенно ясно, что после похвалы всплывет какая–то хрень, но я не могу пошевелиться. Для этого мне нужно…

— В своей жизни я совершил ошибку, — уже тише говорит Джей. Я прикладываю все силы, чтобы его понять, и подбираюсь к двери поближе.

— Одна вещь, о которой я буду жалеть до конца жизни. Это было для того, чтобы сделать ей больно.

— Она этого никогда не простит, надеюсь, ты это понимаешь, — говорит Бен. — Имею в виду, это было действительно… чересчур.

— Тебе лучше знать, Бен. Ты собрал осколки сердца, которое я разбил, и склеил воедино. Ты явно проделал хорошую работу. Мои поздравления.

— Надеюсь. Но, эй, много воды с тех пор утекло. Расскажи лучше о себе. Чем ты занимался в Вегасе? И как ты пришел к идее стать фокусником?

— Гипнотизером! — Джей снова смеется. Я дальше не слушаю и направляюсь в нашу маленькую ванную комнату, закрываю за собой дверь и сажусь на крышку унитаза. Пью вино, таращусь на плитку и прокручиваю фильм в голове, с эпизодами из моего прошлого. Картинки, сцены, которые, я думала, что забыла. Некоторые из них проплывали в замедленной съемке, другие же пролетели быстро и почти незаметно.

Мои глаза горят, когда я вспоминаю о том, как Джей первый раз поцеловал меня. Никогда в жизни не смогу забыть этот поцелуй, ни за что. На заднем плане играла Mad World с фильма Донни Дарко, который нам обоим нравился, потому что его больше никто, кроме нас, не понимал. Честно говоря, я до сих пор в нем толком не разобралась, но мы с Джеем смотрели его раз двадцать и потом часами обсуждали. Его поцелуй украл мое дыхание, довел до головокружения. Во мне проснулась боль, как первый привкус настоящей боли, которую мне позже пришлось пережить.

Я вспоминаю вечер, когда он признался мне в любви, и я была так ошеломлена, потому что раньше мне такого никогда не говорили, даже родители. Я не знала, как ответить. От волнения я только промычала: «Ага». Из–за этого Джей так разозлился, что со всей силы бросил пивную бутылку о стену, та срикошетила на капот припаркованной рядом машины, и исчез. Я бежала за ним, звала его, но он не останавливался. Несколько недель позже он признался, что сбежал, потому что в один момент ему стало ясно, какую власть я имею над ним, и просто запаниковал.

— Больнее всего ранят те, кого любишь, — сказал он, когда мы, обнаженные, лежали на крохотной кровати в моей комнате студенческого общежития, и наши все еще влажные и теплые тела крепко прижимались друг к другу. Я плакала, потому что еще никого в жизни я не любила так, как его. Потому что знала, что он бомба замедленного действия, которая в один день взорвется и разорвет меня на части. А он плакал, потому что потерял в жизни все, что когда–то любил. Я знала это. Я много знала о нем, но он все равно оставался загадкой для меня. Он хранил в себе какую–то тайну, которой не хотел ни с кем делиться, даже со мной, и это озадачивало меня. Чем дальше он от меня отступал, когда я его об этом спрашивала, тем ближе становилась к нему, забираясь глубоко в душу. И, возможно, это было началом конца.

Мы слушали Sia и Echo and the Bunnymen и курили косяки, пока разговаривали о том, насколько плох мир и мрачное будущее, и что мы могли бы сделать, чтобы его улучшить. Разговаривали о детях. Джей хотел стать актером и быть известным, как, минимум, Бред Питт. Я хотела стать врачом, поездить по миру, набираться опыта и совершать хорошие дела. Джей думал, что мы будет отличной командой. Он, как известный актер, мог бы пиарить мои идеи и акции по спасению мира и собирать деньги на благотворительность.

Летом мы спали возле нашей палатки под открытым небом, потому что было достаточно тепло, и Джей хотел смотреть на облака, пока любил меня. Я боялась комаров и диких зверей, но он только смеялся с меня.

— Я защищу тебя, сокровище. От всех и вся. Доверься мне.

То, что он не сможет меня защитить от себя, Джей не понимал. Я тоже. На то время он был самой большой опасностью для меня. В конце концов, в Лондонских парках не водились дикие звери.

Спустя целую вечность, я поднимаюсь, освежаю лицо ледяной водой, направляюсь в гостиную и застаю обоих мужчин перед телевизором: Бен объясняет Джею концепт новой игры.

— Я приготовлю поесть, — говорю я с улыбкой, прислонившись к двери, и наблюдаю за двумя, такими разными, мужчинам. Каждый из них сыграл важную роль в моей жизни. Иду на кухню, ставлю креветки в духовку и нарезаю чесночный багет. То, что они оба играют в гостиной, раздражает меня, но я не хочу их отрывать от этого странного товарищества. Так что я остаюсь на кухне, пью вино и наблюдаю, как медленно краснеют мои креветки. Десять минут спустя, я накрываю на стол и кричу в сторону гостиной:

— Детки, вы идете кушать?

Слышится мужской хохот, который вызывает у меня улыбку, и вскоре они появляются в дверном проеме. Бен потирает руки, Джей садится за стол. Я наполняю тарелки и бокалы, настаивая на том, чтобы они пили вино вместе со мной, никакого пива. Потом с удовлетворением наблюдаю, как эти двое уплетают еду за обе щеки. Без слов. К тому, что Бен ест с аппетитом, я привыкла. То, что он съедает за один день, хватает мне на неделю. Я бы не сказала, что я такая худышка, но мой желудок маленький, и сегодня у меня нет аппетита. Никто из них не замечает, что я только немного поковырялась в салате.

— Я тебе кое–что принес, сладкая, — говорит Джей, после того, как съел свою порцию.

— Да, мое пальто, — отвечаю я, пока собираю клочья порванной салфетки со стола.

— Конечно. И еще кое–что. — Он встает, уходит в коридор и возвращается с чем–то похожим на DVD–диск, завернутом в подарочную бумагу. Бен откладывает столовые приборы в сторону и с любопытством за нами наблюдает.

— Что… — говорю я, и, уже до того, как распаковала, знаю что внутри. Мне становится жарко, и я бросаю на Джея взгляд, на что он улыбается мне.

— Просто мелочь. Я тоже коплю деньги на потом, кстати говоря. — Он подмигивает мне и кивает. — Открой.

О, Господи. Мои руки дрожат, когда я разрываю упаковочную бумагу. Конечно же, это тот фильм. Я не догадываюсь, я знаю.

— Ты его еще помнишь? –– спрашивает он тихо.

— Как будто я бы смогла его когда–либо забыть, — отвечаю я, перед тем, как Бен забирает диск у меня из рук.

— Донни Дарко? Не знал о таком.

— Он древний. В нем Джейк Джилленхол еще подросток, — говорю я и забираю диск назад, почему — сама не знаю. Такое ощущение, что пластиковая коробка расплавится в моих руках. — Спасибо, Джей. Но не стоило…

— Цветы тяжело перевозить на байке, — говорит он, как будто это все объясняет.

— Мы можем посмотреть этот фильм вместе, если хотите, — предлагает Бен.

— Серьезно? — я смотрю на него широко открытыми глазами. — Нет, не думаю, что я…

— Конечно, почему нет? — перебивает меня Джей. — Миа и я можем повторить почти каждый диалог из фильма, но если ты действительно еще его не видел, то нельзя терять ни минуты. Клянусь, после просмотра твоя жизнь никогда не станет прежней.