— Вики, у нас нет выбора, — развел руками Алек. — Он работает на правительство. Они захотят поставить на нас эксперименты.

Лицо девушки застыло: — Нет. Я не подвергну его такому риску.

Калум ощутил, как слабый огонек надежды потух.

— Вик, — тихо произнес Алек, — не надо. Ты не выстоишь против нас двоих.

Она вытащила пистолет из небольшой черной сумки позади нее. Калум смотрел на ее уверенную хватку, наклон оружия и вздохнул. Еще один навык, которым она владела.

— Не думаю, что ты убьешь нас.

Ее пальцы на курке напряглись, а затем расслабились: — Вероятно, нет. — Пистолет наклонился ниже, направленный прямиком на Алека. — Но, если вы считаете нормальным повредить разум Уэллса, полагаю, будет нормальным прострелить Алеку колено. Он останется калекой до конца жизни, Калум. Там не останется ни одной кости, которую можно будет восстановить.

Калум наклонил голову, соглашаясь, а его сердце превратилось в пепел в груди.

Вик отступила назад: — Подгони машину к входу, Уэллс.

Тихий, словно кот, мужчина скользнул за дверь. Очень скоро снаружи послышался шум мотора.

Калум перехватил ее взгляд: — Ты оборотень, Виктория. Мы твой народ. — Прошу, услышь меня. Не поступай так с нами. — Если уедешь с ним, я буду вынужден приговорить тебя к смерти. Ты, правда, этого хочешь?

Девушка хотела что-то сказать, но затем покачала головой. Пока она отступала к двери, ее глаза наполнились слезами.

Но пистолет ни разу не дрогнул.

***

Уже пробивался рассвет, когда Виктория, наконец, решила, что отъехала достаточно далеко. Она находилась высоко в горах, почти на канадской границе, в километрах езды по узкой каменистой дороге. Вздохнув, девушка заглушила двигатель и опустила голову на руль. Она уже достаточно плакала, достаточно проклинала, достаточно горевала.

Покинув тот дом, она высадила Уэллса в ближайшем городе. Когда Вик сказала ему, что оставит его машину себе, он пожал плечами и назвал это справедливой ценой за его жизнь. И произнес, будто только что обнаружил этот факт: — Ты и, правда, оборотень.

Слегка улыбнувшись, она передала ему слова Лахлана, снова слыша голос юноши: «Некоторые люди называют нас даонаинами или перевертышами. Я предпочитаю оборотни».

Затем Уэллс поинтересовался, что она будет делать. Его нескрываемое беспокойство казалось… странным. Приятным.

Вик выбралась из машины, слушая шум остывающего двигателя. Она сказала Уэллсу, что с ней все будет в порядке. Быть может, случится так, что это не окажется ложью. Она наделала много ошибок за последние месяцы, глупых ошибок из-за своего прошлого и собственных страхов. Из-за ее неверных решений пострадали люди. Пострадала она.

Вдохнув холодный чистый воздух, девушка разделась, сложила вещи в багажник и почесалась. У нее зудело всё тело – очевидно, Алек не врал насчет эффекта, который оказывает на них металл. Сняв повязки, Виктория проверила пулевое ранение. Кровотечение не просто остановилось, сама рана выглядела, словно прошла уже пара дней. Оборотни быстро восстанавливаются. Хорошо.

Пора двигаться дальше. Виктория исправила всё, что смогла. Теперь ей предстоит встретиться с собственными страхами и решить, что будет дальше.

Во время долгого ночного переезда она вспоминала слова Калума в пещере с горячими источниками: «Тишина в горах хорошо помогает, когда у меня неприятности». Теперь, запрокинув голову, Виктория смотрела наверх, где восходящее солнце освещало покрытые снегом вершины длинной горной цепи.

И она превратилась.

Глава 27

Калум ходил вдоль книжных стеллажей, не в силах успокоиться. В передней части книжного магазина Торсон сидел за своим столом и слушал Алека. Калуму было больно видеть, как новое горе подкосило старика. На прошлой неделе, когда он услышал от Энджи о предательстве Виктории, Торсон исчез в горах. И вернулся только сегодня.

Козантир подошел к ним, когда Алек рассказывал о событиях в убежище Видаля.

— …после того, как Вик и Уэллс ушли, мы сожгли здание.

Торсон откинулся на спинку стула с недоверчивым выражением лица: — Вы двое не смогли поймать машину на грунтовой дороге?

— Мы пытались, — сказал Калум. — Почти догнали, а затем она выбросила что-то в окно. Как ты это назвал, Алек?

— Светошумовая граната. Подходящее название.

Торсон фыркнул: — Я читал о них. Слепящий свет и оглушительный шум?

— Точно. — Калум потер уши, воспоминания всё еще причиняли боль. — В форме кошки и ночью это довольно неприятно. К тому времени, когда к нам снова вернулось зрение, их уже не было.

— Она крутая, — сказал старик.

Алек ударил кулаком по стойке, когда так долго сдерживаемый гнев вспыхнул, словно проклятая светошумовая граната: — Черт возьми, Торсон, она не крутая. Она предала нас. И тот шпион, которого она спасла, сделает всё возможное, чтобы передать нас правительству. Она выбрала его, а не нас.

Калум понимал реакцию брата. В тот момент, когда Виктория выбрала врага, его внутренности скрутило, словно после обеда падалью. И всё же…

Торсон отвернулся, его лицо было напряженным. Козантир устало прислонился к прилавку. Слишком много бессонных ночей. Он пытался справиться с болью от потери Виктории, надеялся, что гнев утихнет. Клан ждал, когда он сообщит о смерти девушки, а он... не мог. Что-то беспокоило его, удерживало от этого шага, и он не мог понять, это от того, что его эмоции вышли из-под контроля или он упустил какой-то существенный факт.

— Если ты не возражаешь, Джо, я бы хотел услышать твой взгляд на ситуацию. Боюсь, я не вижу всей картины.

Лицо Торсона напряглось, усилив вину Калума, но старик кивнул: — Хорошо. Начните с того момента, когда она впервые появилась. С моим Лахланом.

— Свэйн и Видаль схватили его, — сказал Алек. Пальцы мужчины были сжаты в кулаки, словно он пытался держать себя в руках.

Калум встал рядом с братом, положив руку ему на плечо, и почувствовал, как гнев брата угасает.

— Действительно ли она помогла Лахлану в побеге или одурачила его, чтобы получить доступ к нам?

Торсон покачал головой.

— Лахлан совершил ритуал Дарения. У мальчика была способность читать людей. Он не мог ошибиться, а враг не дошел бы до ритуала. Это правда, козантир. Это был настоящий Дар.

В этом факте Торсон не сомневался.

— Хорошо.

— Нанялась работать в бар, чтобы собирать информацию. Не могу обойти этот момент, — сказал Алек.

— Она спасла Джейми в тот день, — тихо вставил Калум. Он никогда этого не забудет. — Но когда мы поймали ее в ночь Сбора, она солгала. Она сказала нам, что ищет тебя, Торсон. А не то, что наблюдает за оборотнями.

— Нет закона против убийства двух птиц одной лапой, — признался Торсон, рычание исчезло из его голоса. — Я верю, что Лахлан дал ей это задание. В ее запахе не было лжи, как и в ее печали.

Калум вспомнил ту ночь в доме Торсона, когда Виктория впервые рассказала им, как умер Лахлан. Ее горе было настоящим.

— Согласен.

— Мой мальчик… он очень боялся нашего разоблачения, — сказал старик. — Я думаю, он заставил девушку дать обещание хранить молчание.

— Но она агент ЦРУ. Она признала это, и мы знаем, что Уэллс – ее куратор. — Брови Калума сошлись. — Так что, когда эта шпионка узнала о существах, которых она никогда не видела раньше, каково было ее первое действие?

Алек скривился: — Сказать своему боссу.

— Нет, черт возьми, — огрызнулся Торсон. Его глаза заблестели. — Глупый детеныш. Нас наводнили правительственные агенты?

— Нет, — медленно сказал Алек. — Помимо мужчин Видаля, появился только Уэллс.

Калум оперся на прилавок для поддержки.

— Могла ли она действовать самостоятельно? Проверять нас в своих интересах?

— Вы двое знаете ее лучше меня, — сказал Торсон. — Неужели эта маленькая кошка способна побежать к своему боссу со сказочной историей? Особенно, если она пообещала сохранить информацию о нас в секрете?

Калум вспомнил, когда Джейми было два года: «Я сделаю это сама, папочка». Виктории было бы намного, намного труднее.

— Нет. У меня такое чувство, что она разрывалась между своими обязанностями и обещаниями еще до того, как стала оборотнем.

Он вспомнил ее осторожные расспросы в доме Торсона и ее признание: «Если бы я думала, что ты опасен, я не уверена, что бы я сделала».

— Но Уэллс сказал, что она получит медаль за информацию. Это не похоже на кого-то на нашей стороне.

— Я разговаривал с Энджи сегодня. — Херне, он все еще упускал часть чертовой головоломки. — И я хочу, чтобы вы меня выслушали. Боюсь, что мои собственные желания могут повлиять на мою объективность, — признался Калум.

Торсон кивнул.

— Она твоя пара, козантир. Ты не можешь оставаться объективным. Продолжай.

— Энджи сказала, что Виктория и ее начальник разговаривали очень тихо. Затем Виктория встала и покачала головой, как будто она отказалась от чего-то. Мужчина был в ярости. Энджи направлялась к ним, прямо перед тем, как Уэллс повысил голос, потому что решила, что тот может навредить Виктории.

— Вик отказалась, — сказал Торсон, массируя старую рану на плече, — как она тебе и сказала.

— Калум, я знаю, о чем ты думаешь… Брат, она отпустила его на свободу, — прошептал Алек. Его лицо, искаженное болью, словно окаменело. — Она выбрала его, а не нас. У тебя нет выбора – девушка должна умереть.

Мне не следовало обсуждать это с ним здесь. Калум сжал плечо брата. Сможет ли кто-либо из них пережить смерть спутницы жизни?

— Когда я бродил по лесу, думал о том, куда она может обратиться за помощью. — Взгляд Торсона остановился на фотографии внука. — Вы знаете, она рассказывала мне, что у нее тоже никого не осталось.

Нет семьи. Но, несомненно, такой любящий человек, как Виктория, нашел бы замену семье… Глубоко в груди Калума вспыхнула надежда, когда он, наконец, почуял правильный след.

— Алек, — сказал он хриплым голосом. — Мы наблюдали за ними через окна, прежде чем ворваться внутрь. Помнишь выражение его лица?