Я не хочу его видеть. Хотя это ложь. На самом деле я очень хочу увидеть его, именно поэтому мне не стоит поддаваться ему. Но я не могу оставаться в ванной всю ночь.

Я встаю и поворачиваю замок, медленно открывая дверь. Наши глаза встречаются. Он стоит, опираясь руками на дверную раму, его широкие плечи заполняют весь проем.

Наступает минута молчания, неловкая пауза, и я опускаю глаза в пол, смахивая слезы, которые не должны пролиться.

- Чего ты хочешь от меня? - спрашиваю я.

Он делает шаг вперед, и я замираю. Он поднимает руку и прикасается к моей щеке.

- Тебя.

Я вырываюсь из его объятий.

- Ты принял решение. Так что, если ты здесь только потому, что Милли заставила тебя почувствовать себя виноватым, тогда между нами все в порядке. Тебе не нужно чувствовать себя виноватым.

Он опускает палец под мой подбородок, заставляя меня посмотреть на него.

- Я здесь потому, что люблю тебя. - И эти три слова все меняют. Они не должны, но, боже, они меняют.

Я люблю его. Он заставляет меня чувствовать себя в безопасности и, как бы это ни звучало глупо, вызывает во мне желание стать лучше, чем я есть. Рядом с ним я не чувствую необходимости быть несущимся на полной скорости поездом, но меня пугает то, что он может исчезнуть из моей жизни. Ничто не вечно, но за такой короткий промежуток времени он стал моей новой зависимостью. Он вызывает более сильную наркотическую привязанность, чем любой кокаин. Он потряс меня до глубины души. Он - как первый кайф, который я когда-либо получала, недосягаемый. Я жажду его. Я нуждаюсь в нем на самом примитивном уровне.

Он гораздо опаснее, чем наркотики. У него есть способность опустошать меня всего несколькими словами. Любовь - это сила и разрушение, облаченная в такую жесткую потребность, что она неоспорима и неизбежна. Любовь - это естественная зависимость человеческой души, и мы охотно рискуем любой болью ради мимолетного момента ее блаженного кайфа. Как всегда, в момент взлета легко забыть, что любовь - самый разрушительный наркотик из всех. И знание этого не позволяет мне сказать ему, что я люблю его, как будто, если я не произнесу эти слова вслух, то это перестанет быть правдой, и его влияние на меня не будет таким абсолютным и всепоглощающим.

Он нежно проводит большим пальцем по синяку на моей челюсти и прижимает свои губы к моим. Наши поцелуи обычно голодные, отчаянные, полны горячей страсти, но этот отличается. Он целует меня, будто я некто очень хрупкий и дорогой его сердцу. Он обхватывает мое лицо, дразнит губы, пока мое дыхание не становится рваным. Я обнимаю его за шею, притягиваю ближе и провожу языком по краю его губ. Он толкает бедро между моих ног и освобождает мое лицо, проводя руками по моей талии. Его губы скользят по линии моего подбородка, по шее, прежде чем он начинает слегка покусывать мое горло, заставляя меня вздрогнуть. Дерьмо, это больно.

Он отступает.

- Прости, - Ретт тянет воротник моего джемпера, прежде чем я успеваю сообразить, к чему это может привести, и остановить его. Он замирает, его взгляд меняется, становясь гневным в одно мгновение. Нет, гнев был бы слишком неточным описанием, ярость - неприкрытая ярость.

Он хватается за край моего джемпера и снимает его через голову, заставляя меня повернуться, и когда я снова стою лицом к нему, я почти уверена, что он попадет в тюрьму, если найдет того парня.

- Скажи мне, кто это сделал, - его дыхание прерывистое, он несколько раз сжимает и разжимает кулаки.

Я хмурюсь и закусываю губу.

- Я не знаю, - шепчу я.

- Ты не помнишь?

- Да, то есть, нет, - хотела бы я забыть. - Это была моя вина. - Он ждет и ничего не говорит. - Слушай, просто оставь это. Пожалуйста. Ради меня?

Он качает головой.

- Он… ты… - он зажмуривает глаза, пытаясь успокоиться.

- Я была под кайфом, пьяной и глупой. Он вывел меня наружу, а потом поцеловал. Я ударила его, и это разозлило парня, поэтому он ударил меня, - все же объясняю я. - Он был, вероятно, просто пьян.

- Он изнасиловал тебя? - выпаливает он, и это слово заставляет меня съежиться.

- Нет! Я ударила его по яйцам сразу после того, как он наградил меня этим, - я указываю на свою щеку. - Я могу позаботиться о себе.

- Ты можешь сказать мне, где ты была, или же не делать этого, но я, блять, найду его, Блейк.

- Черт возьми, прошло всего две минуты, и ты делаешь свои… - он выгибает бровь, -мачо-штуки.

Он нежно касается кончиками пальцев моего ушибленного горла, его глаза встречаются с моими.

- Я когда-нибудь тебя бил, герцогиня?

Моя кожа покрылась мурашками от его прикосновений. Я шепчу:

- Ты бы никогда не причинил мне боль.

Мужчина кивает головой.

- Я бы никогда не причинил тебе боль, - повторяет он. Его челюсть сжимается. - Так что же дает чертовому придурку право думать, что он может касаться того, что принадлежит мне?

Внутри меня все напрягается, моя киска сжимается, и, ох, я действительно превратилась в одну из тех девушек? Дерьмо. Он делает меня таким же животным, как и он сам.

Я улыбаюсь.

- Мне становиться жарко, когда ты так говоришь, - я просовываю руку под его рубашку и прижимаюсь ладонью к его животу, царапая ногтями его кожу.

Он хватает меня за запястье, останавливая мои движения.

- Хорошая попытка. - Я фыркаю и освобождаю руку из его захвата. - Я должен позаботиться об этом, но я вернусь, и тогда мы поговорим.

- О чем? - вздыхаю я.

- Обо всем.

- Я думаю, что меньше слов и больше дела было бы лучшей идеей.

Он смеется.

- Герцогиня, ты еще получишь мое тело, - он обнимает меня и целует в лоб. - После того как мы поговорим.

Он поворачивается и выходит из моей комнаты. Он же никогда не найдет этого парня, верно? О, боже, если у него это действительно получится, я уверена, он убьет его.

Глава 33

Блейк

Пару часов спустя после ухода Ретта, я слышу, как поворачивается ключ в двери, а затем вижу, как голова Милли выглядывает из-за угла коридора.

- Не убивай меня, пожалуйста, - говорит она. - Я была сама не своя.

Я вздыхаю.

- Но мне все же стоит прибить тебя.

- Он приходил?

- Ага.

- И где он сейчас? - спрашивает она, осматриваясь, будто я припрятала его где-то в квартире

- Он видел это, - я указываю на свое лицо. - Как думаешь, где он?

Она улыбается.

- Делает отбивную из того куска дерьма?

- Милли! – я бросаю в нее подушку. - Скорее всего, его арестуют за нападение.

- И тебя это волнует? Так значит ли это, что вы помирились?

Я откидываю голову на диванные подушки.

- Все сложно.

Она падает на диван рядом со мной, прислоняясь щекой к мягкой спинке и убирая мои волосы за уши.

- Неа, ты любишь его. Любовь делает все вокруг простым.

- Ты поэтому пошла к нему?

- Черт, нет, - фыркает она. - Я пошла к нему, потому что была зла, что он ушел, и я хотела, чтобы он знал мое мнение о нем. Я могла бы даже попытаться пнуть его ногой, если бы он так сильно меня не напугал.

- Хорошо, ты прощена. - она может быть лучшей подругой, которая когда-либо может быть у девушки.

- Сладенькая, я собираюсь заказать еду. Хочешь чего-нибудь?

- Конечно.

Я проснулась, когда почувствовала, как что-то коснулось моей щеки. Открыв глаза, я вижу Ретта, стоящего надо мной. Я лежу на диване, Ларри свернулся калачиком у моих ног.

- Что ты сделал? - шепчу я.

Я рассматриваю его лицо, ища какие-либо следы драки, но их нет, пока он не проводит рукой по волосам, и я не замечаю красные и пурпурные отметины на костяшках его пальцев.

Я сажусь и беру его за руку, осматривая ссадины.

- Ретт ...

Он садится на край дивана и забирает свою руку, касаясь моего лица и прислоняясь своим лбом к моему.

- Никто не смеет прикасаться к тебе, герцогиня, - цедит он сквозь зубы. Я чувствую напряжение, исходящее от него, и эта его опасная сторона могла вот-вот прорваться.

- Как ты его нашел? - шепчу я, словно слишком громко произнесенные слова могли оттолкнуть его.

Он поднимается и направляется в сторону кухни.

- У меня есть свои источники, - расстегнув рубашку, он идет на кухню, хватая пиво и пакет со льдом из холодильника. Он возвращается и садится на край дивана, укладывая мои ноги на свои колени. - Итак, поговорим.

Я хмурюсь.

- О чем?

Он кладет пакет со льдом на костяшки правой руки.

- Как насчет того, чтобы для начала рассказать, как тебе удалось втянуть себя в арест?

Я вздыхаю и откидываю голову назад, сосредотачиваясь на одной точке в потолке.

- Мои ненормальные родители опубликовали заявление, в котором сообщалось, что я отправилась на реабилитацию, - я делаю паузу. - А потом они, черт возьми, приглашают меня к себе и требуют залечь на дно в течение двух недель, чтобы их история сработала.

Он сжимает губы и медленно кивает.

- Почему сейчас?

Я фыркаю.

- Вот именно. Впервые в жизни я не принимала наркотики. Сраная ирония. Очевидно, прессе стало скучно, и «The Sun» опубликовали древнюю фотографию, где я под кайфом свечу промежностью. - Он приподнимает бровь. - Ага, не спрашивай.

- Значит, тебя арестовали.

Видите, когда он произносит это вслух, история звучит довольно глупо.

- Я была вне себя от злости.

Он медленно кивает.

- Хорошо, я понимаю, в некоторой степени. Так зачем доказывать, что они правы? Зачем было так подставляться? - он смотрит на меня. - Я думал, что у тебя передоз, Блейк. Это испугало меня до смерти.

- Прости, я просто… я ненавижу их, и, наверное, плохо все восприняла.

Он проводит рукой по волосам.

- Почему? - его глаза встречаются с моими. - Ты никогда не говорила мне, почему ты так их ненавидишь.

- Ох, черт возьми, это длинная история.

Он делает глоток пива.

- У меня есть время.

- Хорошо. Ладно. Ну, я была хорошей девочкой, какой и следует быть дочери идеального политика. У меня были хорошие оценки, я посещала все эти мероприятия, касающиеся этой его социальной ерунды, я даже встречалась с парнем, которого выбрали они, с Джейкобом Фрейзером. Я хотела поступить в университет, но оказалось, они хотели, чтобы я стала миссис Фрейзер и помогла мужу повлиять на кампанию моего отца, - я теребила одну из диванных подушек, и он терпеливо слушал. - Я никогда не говорила «нет», и однажды вечером, на вечеринке Джейкоб встал на одно колено. Мне было восемнадцать. Я взбесилась. Феликс и Милли тоже были там. Феликс всегда работал на вечеринках, общаясь с богатыми детьми, пока их папы играли в свои политические игры. У меня был нервный срыв, и это была первая ночь, когда я попробовала кокаин. Это все изменило, - я поднимаю на него глаза, ожидая осуждения, но его нет.