Когда они добрались до детской, Фиби заметила, что лакей уже принёс наверх сундук с одеждой и принадлежностями для детей. Просторная комната была обставлена очаровательной детской мебелью, включая стол, стулья и мягкий диванчик. Двое детей дремали в маленьких кроватках, а сын Кэтлин крепко спал в своей люльке. Навстречу няне Брейсгёдл, улыбаясь и перешёптываясь, вышла пара помощниц в белых фартуках.

Кэтлин показала Фиби пустую кроватку, застеленную мягким вышитым бельём.

– Это для Стивена, – прошептала она.

– Изумительно. Будь я чуть поменьше, то и сама бы попыталась свернуться в ней калачиком.

Кэтлин улыбнулась.

– Почему бы мне не показать тебе спальню, где ты сможешь вздремнуть на подобающей кровати?

– Звучит божественно. – Фиби поцеловала тёплую шелковистую головку Стивена и потёрлась о неё носом, прежде чем отдать малыша няне. Она подошла к Джастину, который изучал полки с игрушками и книгами. Он заинтересовался игрушечным театром со сменными декорациями и коробкой с вырезанными и разрисованными кукольными актёрами. – Хочешь остаться здесь, дорогой? – тихо спросила она, опускаясь рядом с ним на колени.

– О, да.

– С тобой останется няня. Скажи ей или горничной, если захочешь меня увидеть, и я приду.

– Хорошо, мама.

Поскольку Джастин не любил целоваться при посторонних, он незаметно прижал губы к кончику указательного пальца и протянул его ей. Фиби сделала то же самое и коснулась пальчика сына своим. После тайного ритуала они обменялись улыбками. На мгновение его глаза-полумесяцы и маленькая морщинка на носу напомнили ей о Генри. Но за воспоминанием последовал не ожидаемый приступ боли, а лишь отголосок печальной нежности.

Фиби вышла из детской вместе с Кэтлин, и они спустились на второй этаж.

– Я помню, каково это, выйти из траура после потери моего первого мужа, – сказала Кэтлин. – Словно я покинула тёмную комнату и окунулась в яркий дневной свет. Всё казалось слишком громким и быстрым.

– Да, точно подмечено.

– Делай здесь всё, что хочешь, чувствуй себя как дома. Не считай себя обязанной принимать участие в мероприятиях, которые тебе не по душе. Мы очень хотим, чтобы ты была счастлива и чувствовала себя уютно.

– Уверена так и будет.

Они прошли по коридору второго этажа и оказались в спальне, где её горничная, Эрнестина, распаковывала чемоданы и коробки.

– Надеюсь, эта комната подойдёт, – сказала Кэтлин. – Она маленькая, но в ней есть отдельная гардеробная и ванная, а из окон открывается вид на сад.

– Она прекрасна.

Фиби с удовольствием оглядела спальню. Стены были оклеены французскими обоями с изящным рисунком в виде виноградной лозы, а бордюр и панели покрывала свежая белая краска.

– Тогда я тебя оставлю, пока ты здесь осваиваешься. В шесть часов мы встречаемся в гостиной, чтобы выпить хереса. Ужин в восемь. Стиль одежды - официальный, но после того, как молодожёны завтра уедут, атмосфера станет непринужденной и повседневной.

После ухода Кэтлин Фиби стала наблюдать, как Эрнестина вытаскивает из открытого сундука стопки бережно сложенного белья и аккуратные свёртки. Каждая пара обуви лежала в отдельном маленьком мешочке на шнурке из простой плетёной ткани, а каждая пара перчаток хранилась в узкой картонной коробочке.

– Эрнестина, – похвалила она, – ты - чудесный организатор.

– Спасибо, миледи. Мы так давно не выезжали из Херон-Пойнта, что я почти забыла, как паковать вещи. – Всё ещё стоя на коленях у сундука, стройная темноволосая молодая женщина подняла глаза на Фиби, держа в руках коробку с отрезами лент, которые были сняты со шляпок и чепцов, чтобы не повредить их в пути. – Проветрить ваше платье цвета экрю, пока вы отдыхаете?

– Экрю? – переспросила Фиби, слегка нахмурившись.

– Шёлковое с цветочной окантовкой.

– Боже милостивый, ты взяла его? – Фиби лишь смутно помнила вечернее платье, которое ей сшили и подогнали по фигуре в Лондоне до того, как состояние Генри резко ухудшилось. – Думаю, мне было бы удобнее в серебристо-сером. Я ещё не совсем готова к ярким нарядам.

– Мадам, это же экрю. Его бы никто не счёл ярким.

– Но окантовка... не слишком ли она кричащая?

Вместо ответа Эрнестина достала из коробки с лентами гирлянду цветов из шёлка и выставила её на обозрение. Шёлковые пионы и розы были окрашены в нежные пастельные тона.

– Тогда, полагаю, оно подойдёт, – согласилась Фиби, удивившись насмешливому выражению лица горничной. Эрнестина не скрывала своего желания, чтобы хозяйка покончила со скромными серыми и лавандовыми тонами второго периода траура.

– Прошло два года, миледи, – заметила девушка. – Во всех книжках говорится, что это достаточный срок.

Фиби сняла шляпку и положила её на туалетный столик из атласного дерева.

– Помоги мне снять дорожное платье, Эрнестина. Если я хочу пережить этот вечер, не упав в обморок, мне нужно прилечь на несколько минут.

– Разве вы не предвкушаете ужин? – осмелилась спросить молодая женщина, забирая у Фиби дорожный жакет. – Там будет много ваших старых друзей.

– И да, и нет. Я хочу с ними встретиться, но нервничаю. Боюсь, что они все ожидают увидеть прежнюю меня.

Эрнестина замерла, расстёгивая пуговицы сзади на платье Фиби.

– Прошу прощения, мадам... но разве вы не всё тот же человек?

– Боюсь, что нет. Прежней меня больше не существует. – Её губы тронула невесёлая улыбка. – А новая я ещё не объявлялась.

Шесть часов.

Пора спускаться в гостиную.

"Бокал хереса станет приятным началом вечера", – подумала Фиби, теребя искусную драпировку платья. Ей нужно было как-то успокоить нервы.

– Вы прекрасно выглядите, мадам, – сказала Эрнестина, восхищаясь результатами своей работы. Она собрала волосы Фиби в пучок, аккуратно заколов кудри и обернула его бархатной лентой у основания. Несколько выбивающихся прядок ниспадали сзади, что было немного странно, ведь Фиби не привыкла высвобождать отдельные локоны из своих обычных причёсок. Эрнестина закончила композицию, приколов маленькую свежую розовую розу с правой стороны пучка.

Новая причёска ей очень шла, но вечернее платье оказалось куда менее неприметным, чем она ожидала. Оно было бледно-бежевого оттенка, как небелёное полотно или натуральная шерсть, но шёлк пронизывали чрезвычайно тонкие, сверкающие золотые и серебряные нити, придавая ткани жемчужный блеск. Одна гирлянда из пионов, роз и нежных зелёных шёлковых лепестков украшала глубокий вырез, а другая подхватывала прозрачные, как паутинка, тюлевые слои юбок с одной стороны.

Хмуро разглядывая своё бледное мерцающее отражение в высоком овальном зеркале, Фиби прикрыла глаза ладонью, приподняла её и повторила движение несколько раз.

– О боже, – пробормотала она вслух в полной уверенности, что если кинуть быстрый взгляд на платье, то создавалось впечатление практически нагого тела, украшенного цветами. – Мне нужно переодеться, Эрнестина. Принеси серебристо-серое.

– Но... но я его не гладила и не освежала, – растеряно проговорила горничная. – А это так симпатично на вас смотрится.

– Я не помню, чтобы ткань так мерцала. Не могу же я спуститься вниз сверкая, словно ёлочное украшение.

– Не такое уж оно блестящее, – запротестовала девушка. – Другие дамы будут в платьях, расшитых бисером и пайетками, в своих лучших бриллиантовых украшениях. – Увидев выражение лица Фиби, она вздохнула. – Если вы хотите надеть серебристо-серое платье, мадам, я сделаю всё возможное, чтобы оно было готово в ближайшее время, но вы всё равно поздно спуститесь вниз.

От этой мысли Фиби застонала.

– Ты брала шаль?

– Чёрную. Но вы зажаритесь, если попытаетесь ею прикрыться. И вид будет странным, вы привлечёте в ней больше внимания, чем без неё.

Прежде чем Фиби успела ответить, в дверь постучали.

– О, галоши, – пробормотала она. Вряд ли ругательство соответствовало случаю, но у неё вошло в привычку произносить его, находясь в окружении своих детей, то есть почти постоянно. Она поспешила в угол за дверью, а Эрнестина отправилась посмотреть, кто пришёл.

После короткого обмена репликами горничная приоткрыла дверь пошире, и в комнату просунул голову Айво, брат Фиби.

– Привет, сестрёнка, – небрежно бросил он. – Ты очень хорошо выглядишь в этом золотистом платье.

– Это экрю. – Увидев его озадаченный вид, она повторила: – Экрю.

– Будь здорова, – сказал Айво и, дерзко улыбаясь, вошёл в комнату.

Фиби подняла глаза вверх.

– Что ты здесь делаешь, Айво?

– Я собираюсь проводить тебя вниз, чтобы ты не спускалась в одиночестве.

Фиби была так растрогана, что оказалась не в состоянии вымолвить ни слова. Она могла только смотреть на одиннадцатилетнего мальчика, который вызвался занять место её мужа.

– Это папина идея, – смущённо продолжил Айво. – Извини, что я не такой высокий, как сопровождающие других дам, и даже не такой высокий, как ты. Я всего лишь пол сопровождающего. Но это всё же лучше, чем никакого, правда? – Когда брат увидел, что её глаза заслезились, выражение его лица стало неуверенным.

Откашлявшись, Фиби с трудом выдавила из себя:

– В данный момент мой доблестный Айво, ты возвышаешься над всеми остальными джентльменами. Это большая честь для меня.

Он ухмыльнулся и предложил ей руку, она когда-то видела, как Айво практиковал этот жест с отцом.

– Это честь для меня, сестрёнка.

И тут Фиби на мгновение представила себе Айво взрослым мужчиной, уверенным в себе и неотразимо обаятельным.

– Подожди, – проговорила она. – Мне надо решить, что делать с платьем.

– А что с ним не так?

– Оно чересчур... вопиющее.

Брат склонил голову набок, окинув взглядом наряд.

– Это одно из словечек Пандоры?

– Нет, это словарное слово. Оно означает иметь из ряда вон выходящий вид.

– Сестрёнка. Мы с тобой всегда вопиющие, – Айво указал на свои рыжие волосы. – Если ты такой, то обречён привлекать внимание. Оставь платье. Мне оно нравится, и Габриэлю понравится, что ты так красиво выглядишь на его предсвадебном ужине.