– Джейн, – простонала я, не в силах вымолвить ни слова. – Это еще одна мигрень. Закрой шторы. Слишком ярко.

Звук шуршащей ткани дал мне понять, что она делает, как я сказала. Каждый звук усиливался, звуча гораздо громче, чем следовало. Все чувства были обострены. Я пошевелилась, пытаясь сесть, но сильное давление в глазах остановило мое движение. Я со стоном откинулась на мягкую подушку.

Теплая ладонь коснулась моей руки, той, что лежала на одеяле. Легкое прикосновение заставило меня вздрогнуть. Рука болела, но движение вызывало вспышки света за веками, цвета фейерверков, и еще больше симптомов мигрени.

– Мэм, ваша мигрень оставила синяк на руке. Вам нужен лед?

Я едва покачала головой.

– Нет. Это не то, что ты думаешь. Я упала. Это все каблуки. Прошлой ночью они были слишком высокие. – Я потянулась за одеялом и сунула под него руку. – Иди. Дай мне поспать.

– Принести поесть?

Еда. Даже мысль об этом усиливала тошноту, которую вызывало каждое мое движение. Я ничего не хотела, все казалось неаппетитным.

– Иди. Позаботься об Александрии.

– С ней все в порядке. Она снаружи с Брайсом. Ханна, его няня и мисс Сюзанна. Она тоже здесь. Она спрашивает о вас.

Снаружи... о, держи их подальше от озера. Я не произнесла этого вслух. Джейн слышала это миллион раз. Все мое тело болело. Это было похоже на грипп, но еще хуже. Если бы только я могла снова заснуть. Вот где я найду облегчение.

– Скажи ей, что я не здорова. Потом позвони доктору Беку. Расскажи ему о моей мигрени, настоящей мигрени. Больше ничего. Попроси его прислать что-нибудь от боли. Тайленол не работает.

– Да, мэм. Я позвоню. В прошлый раз он сказал, что хочет вас видеть.

– Если он скажет это снова, скажи ему, что я не могу прийти. Я слишком больна. Кроме того, неделю назад я была на очередном осмотре.

– Ваша мама говорила...

Я приоткрыла глаза и посмотрела на тускло освещенную просторную комнату. Шторы были задернуты, и это помогло. Тем не менее лицо Джейн было расплывчатым, покачиваясь взад-вперед.

– Прекрати, – перебила я. – Моей матери здесь больше нет, и отца тоже. Я хозяйка дома. Делай, как я говорю.

– Да, мэм. А Александрия?

– Позаботься о ней.

Она даже не узнает, что я пропала. Слова Рассела не выходили у меня из головы. Может, он и умер, но боль, которую он причинил, осталась. Это была еще одна причина забраться в эту кровать и заснуть. Никто не будет скучать по мне, пока…

Если я проснусь и оденусь до шести, до того, как Алтон вернется домой, все будет в порядке.

Я со вздохом закрыла глаза. Щелчок закрывающейся двери успокоил меня, когда я поняла, что снова одна. Я сдалась, растворяясь в мире моих снов, мире, которого не существовало.

Я уже почти добралась туда, когда тошнота снова накрыла меня. Она стянула внутренности, вспенивая пустоту, пока желчь не забурлила, вырываясь из глубины моего живота. Я откинула одеяло и, пошатываясь, поспешила в ванную. Когда мое равновесие восстановилось, прямые линии превратились в волны. Комната вокруг меня кренилась и изгибалась, когда я нашла дверной проем. Мои длинные волосы упали вперед, и я попыталась собрать их трясущейся рукой, пока одна сухая волна за другой сотрясали мое тело.

Измученная, я рухнула на прохладный кафель и свернулась калачиком у унитаза, пот капал с моего тела, пропитывая ночную рубашку. Кажется, я заснула, но как долго, я понятия не имела.

– Миссис Фицджеральд? – Обеспокоенный зов Джейн разбудил меня, когда она бросилась в ванную. – Мэм, что случилось?

– Это все проклятая мигрень!

Сколько раз мне нужно повторять ей?

– В этот раз хуже, чем обычно, – добавила я, стыдясь, что накричала на единственного человека, который всегда был рядом.

Джейн помогла мне сесть. Я закрыла глаза и прислушалась к ее глубокому заботливому голосу.

– Я принесла вам крекеров и воды. Доктор сказал, что вам нужно пить.

– Он пришлёт мне обезболивающие?

– Давайте я помогу вам вернуться в постель.

Я позволила ей помочь мне встать и снова спросила:

– Что-нибудь помощнее?

– Он сказал, что хочет вас осмотреть. Он сказал, что приедет сюда.

Она поддерживала меня, пока я полоскала рот, пытаясь избавиться от ужасного привкуса.

– Это смешно, – ответила я, когда она помогла мне добраться до кровати. – Никто больше не вызывает врача на дом.

– Доктор Бек сделает это для вас, миссис Монтегю Фицджеральд.

Она сказала это так, словно мне нужно было напоминание о том, кем я была.

– Когда?

– Он скоро будет.

Я со вздохом закрыла глаза. Я не могла позволить доктору Беку увидеть мою руку. Достаточно того, что Джейн заметила. Впрочем, в прошлом она замечала и другие вещи.

– Джейн, ты можешь достать мне ночную рубашку с длинными рукавами и халат?

– Да, мэм.

Надев чистую ночную рубашку, я прислонилась к изголовью кровати и глубоко вздохнула. Должно быть, помогла рвота. Может быть, я съела что-то плохое за ужином вчера вечером. Я не могла вспомнить, что ела. У меня было вино. Может быть, это оно.

Мероприятие, проведенное прошлым вечером, я планировала в течение шести месяцев. Это было вскоре после смерти отца. План состоял в том, чтобы организовать благотворительный ужин и учредить стипендию Чарльза Монтегю II для Университета Эмори.

Поначалу мы с мамой думали, что он достанется Эмори. В конце концов, именно там мы с отцом и учились. По мере того, как планы становились все более осязаемыми, Алтон решил, что стипендия должна быть для местных. Он рассудил, что Монтегю лучше поддержать местные начинания. После недавней кончины матери я была единственной, кто не согласен. Стипендия ушла в Государственный Университет Саванны.

Ужин прошел успешно, собрав более тридцати тысяч долларов. Гораздо больше денег ожидалось от пожертвований, но это сделало то, что должно было сделать, и начало прием средств, привлекая внимание средств массовой информации к стипендии. Это было также хорошей рекламой для корпорации Монтегю.

За эти годы я поняла, что не имеет значения, чем я занимаюсь. Если я общалась на вечеринке, это уже достаточно. Если я сидела тихо, я была груба. Хотя Алтон обхаживал меня весь вечер, и мы казались идеальной парой, я знала. По его взгляду и прикосновениям я могла сказать, что он не счастлив. А потом, когда я попросила его уйти раньше, чем он хотел, я пересекла последнюю черту.

Его недовольство начало проявляться в машине с молчаливым обращением. Это всегда не предвещало ничего хорошего. Это означало, что он сдерживался, рассчитывал и ждал, пока мы окажемся дома одни. Не то чтобы Брэнтли осмелился бы помешать Алтону унижать меня всю поездку. Теперь, когда отца не стало, его никто не останавливал.

Как только мы оказались в комнате, он не ударил меня. Синяк на моей руке был от того, что он схватил меня. Это было моим напоминанием обратить внимание и услышать каждую оскорбительную, унизительную вещь, которую он должен был сказать. Очевидно, Алтону было намного легче кричать, когда я была всего в нескольких дюймах от него.

Моей единственной защитой было то, что у меня начиналась головная боль. Вот почему я хотела уйти с ужина. Когда я потерла рукав халата, чувствуя ноющую кожу под ним, я поняла, что головная боль оказалась не самой надежной защитой.

Стук в дверь заставил меня открыть глаза. Я вытерла слезу со щеки и крикнула на звук:

– Войдите.

Это было ненужно и надоедливо. Если бы доктор Бек прислал лекарство вместо того, чтобы желать меня видеть, я могла бы спать спокойно, имея гораздо больше шансов стать идеальной женой к шести часам.

– Аделаида, – сказал доктор Бек, подходя ближе. – Мне жаль, что вы испытываете боль.

Я знала, что доктор Бек, так же как я был студентом в Академии. Он был новым врачом в этом районе, переняв устоявшуюся практику. С тех пор, как ушел на пенсию врач отца, доктор Бек унаследовал привилегии семьи Монтегю.

– Да, – согласилась я. – В этот раз хуже, чем обычно. Если можно, выпишите что-нибудь посерьезнее.

– Прежде чем я это сделаю, мне бы хотелось, чтобы вы кое-что для меня сделали.

Я вздохнула.

– Что?

– Я изучал вашу лабораторную карту неделю назад. Вы заметили какие-нибудь другие симптомы?

Я закрыла глаза.

– Нет. Это моя голова. Меня и раньше мучали мигрени. Вы уже прописывали обезболивающие.

– А как же ваша грудь?

Я открыла глаза.

– Моя грудь? А что с ней?

– Она стала чувствительнее?

Я задумалась над вопросом.

– Возможно. Я не думала об этом.

– Тошнота или рвота?

– Да. Только что. Меня вырвало. Но так бывает с головными болями.

– На прошлой неделе вы сказали, что последние месячные были за три недели до осмотра. У вас началась менструации?

– Нет. – Я прищурилась. – Доктор Бек, вы же знаете, что я не могу забеременеть. Вы же сами мне это сказали.

Он взял меня за руку.

– Я сказал, что из-за повреждений матки во время рождения Александрии, зачатие еще одного ребенка маловероятно.

– Нам было трудно зачать ее. Вы сказали так, будто это невозможно.

– Прежде чем прописать вам наркотическое обезболивающее, я хочу убедиться, что вы не беременны.

Тошнота вернулась, когда моя кожа снова покрылась бисеринками пота. Я обхватила себя за живот.

– Я... я не могу.

– У вас с Алтоном были половые контактов за последний месяц?

– Были. Но я не могу. Он думает, что это невозможно. – Я закрыла глаза, и слезы потекли по моим щекам. – Пожалуйста, он... я не могу.

Доктор Бек открыл сумку, которую принес с собой, и достал тест на беременность. Тот не был сложным, как и те, что продавались в магазине.

– Я ваш врач. Я был им большую часть вашей жизни. Я не скажу Алтону ничего такого, чего вы не хотите, чтобы он знал.

Я не могла поверить, что думала об этом. Я не могла поверить, что эти слова были у меня в голове, не говоря уже о возможности их произнести. Я также не могла подарить Алтону Фицджеральду собственного ребенка. Достаточно того, что я подчинила ему Александрию. Я отказалась приговорить еще одного ребенка к жизни с ним.