9. Мемуары
— Какие мемуары? Что из меня за писатель? Это ведь надо уметь…
— Гитлеровские генералы понаписали горы фолиантов, как их били, а победители все никак не соберутся, — убеждает его собеседник.
— Это верно. Я и сам подумываю. Тамара Васильевна уже купила мне ученические тетради. А с чего начать?
По вечерам тетрадки стали заполняться карандашными строчками…
Сильнейший мороз, деревья и крыши в инее, но свою «Волгу» Дед завел сразу, прогрел мотор, за руль — и в Подольск.
— Товарищ главный маршал авиации! Центральный государственный архив Министерства обороны работает по предусмотренному распорядку! — отдал рапорт начальник архива.
Голованов поздоровался с ним и с каждым из стоящих офицеров. Не в первый раз он приезжает в Подольск, живет здесь по нескольку дней. Сегодня он в маршальской шинели и фуражке, и потому такая встреча. Вечером как заместитель председателя Советского комитета ветеранов войны он будет принимать делегацию французских летчиков полка «Нормандия — Неман». Потому и форму надел.
Вскоре приносят папки с материалами. Голованов надевает очки, склоняется над боевыми донесениями.
— Я и не знал, что у нас в штабе столько бумаг было, — шутит Александр Евгеньевич. Он углубляется в чтение…
«5.8.1942. Г. Гжатск. Сброшено: 1 ФАБ-500, 14 ФАБ-250, 14 ФАБ-100. Разрывы бомб наблюдались в центре города и на его окраинах. В городе возникло два больших очага пожара и произошел сильный взрыв».
Юрию Гагарину было 8 лет…
«По поступившим агентурным данным бомбардировкой нашей авиации на аэродроме Сеща уничтожено в ночь на 14.8.1942 г. 12 самолетов, 40 автомашин, склад боеприпасов, склад горючего, 5 складов с продовольствием и убито 180 немцев. В ночь на 19.8.1942 г. уничтожено 230 бочек горючего и убито 160 немцев.
По сообщению начальника 4 управления НКВД СССР на аэродроме Сеща в результате налетов нашей авиации уничтожено до 145 самолетов, 5 складов с горючим, 3 склада с авиабомбами».
Работало сещинское подполье…
Горек 4-й пункт донесений. В нем сообщается о наших потерях.
«10.9.1942. Не вернулось 10 самолетов Ил-4».
«30.8.1942. При перелете с аэродрома подскока произошла катастрофа ПС-84, перевозившего командный и технический состав на свой аэродром. В р-не Старицы у самолета в воздухе оторвалось крыло. Погиб командир 3-й авиационной дивизии дальнего действия генерал-майор авиации Новодранов».
«Новодранов… — Голованов задумывается. — Я скажу, следующее дело, это был мой лучший командир полка, выделялся организованностью и решительностью действий, авторитетный, любили его. В марте сорок второго, когда организовалась АДД, он сменил меня на посту командира 3-й дивизии, первым из наших стал генералом. Так нелепо погиб…»
Иногда в 4-м пункте были и радостные сообщения:
«Самолет оказался крепким и прочным, а экипаж — под стать ему. Пусэп».
И без курьезов не обходилось:
«3.7.1942. Техник-лейтенант Доронин нашел самолет И-153. Самолет третий месяц стоит на аэродроме, техник куда только ни обращался, ему отвечали: «Один самолет такого типа не нужен».
Голованов рассматривает фотографии — вот он со своим заместителем маршалом авиации Скрипко, с членом Военного совета АДД генералом Гурьяновым. Александр Евгеньевич говорит работникам архива добрые слова о боевых сподвижниках и о верных членах своего экипажа — Михаиле Вагапове и Константине Томплоне, с улыбкой вспоминает фразу Томплона: «От полетов с тобой, Александр Евгеньевич, у меня седых волос прибавилось!»
— Мне везло на людей — какие замечательные товарищи со мной работали! — заключает Александр Евгеньевич.
Первую часть его книги напечатал журнал «Октябрь» в пяти номерах в 1969—1973 годах. В конце 1968 года Голованов познакомился с главным редактором журнала Всеволодом Анисимовичем Кочетовым — они сидели в кабинете друг против друга, высокие, сухощавые, под пиджаками у обоих темные шерстяные рубашки без галстуков.
— Так вы, Александр Евгеньевич, оказывается, не только летать и командовать умеете, но и пишете неплохо! — говорит Кочетов.
— Ну что вы, я впервые в жизни взялся за перо.
— Мы прочитали, будем работать с вами. Одна просьба: побольше пишите о людях.
…Из прокуренной редакции он выходит на улицу, в легкий морозец. В черной нейлоновой куртке, без шапки идет он по снежку пешком к метро «Белорусская».
У него много работы. Особенно часты выступления, поездки: зарубежные — в Югославию, Монголию, ГДР; по стране — в Братск, Грузию…
Не забывают его летчики, и он их не забывает. Вечно за кого-нибудь хлопочет, куда-то пишет… Кому квартиру, кому пенсию, кого на работу устроить.
В НИИ Гражданской авиации, где я работал и где он до конца своих дней состоял на партийном учете, к нему обратился вахтер:
— Александр Евгеньевич, посодействовали бы, чтоб мне шинель новую выдали, эта поистрепалась.
— На, носи мою, только погоны спори, а то великовата, — сказал Голованов, снимая шинель. Видать, в данной ситуации помочь человеку легче всего было таким способом.
Остались записки генерала Петра Саввича Попиводы, работавшего с Головановым в этом НИИ:
«С виду Александр Евгеньевич Голованов похож на шкипера с пиратского судна. Высок, сухощав, ширококост, ни грамма лишнего веса, одни мускулы. Жаль, что для полноты картины не курит трубку. «Ну и надымили, как вы тут живете?» — первое, что скажет, зайдя в кабинет. Зная это, я проветриваю помещение перед его приходом и воздерживаюсь от курения в его присутствии.
Истинно русский человек. Непреклонной воли, со своим собственным, цельным характером. Обладает притягательной силой простоты и обращения. С одинаковой почтительностью он относится к солдату и генералу, министру и уборщице. Завидное самообладание, всегда ровный, не горячится, не возмущается и не жалуется. Головановское «никуда не годится» в состоянии привести в чувство самого невосприимчивого летчика. «Смотри, — предупреждают они друг друга, — как бы Дед не увидел». Нет, не от страха наказания, да и не наказывает он никого, а из особого уважения, любви к нему как человеку, руководителю, летчику…
Стань он не военачальником, а, скажем, кузнецом, сталеваром, каменотесом — все равно достиг бы вершин, о нем бы заговорили. Критический, пытливый ум, ясный и честный в каждой мелочи, в каждом поступке. У него всегда есть время, редкий из руководителей, не носящий маску мученика, заваленного служебными и общественными делами. Терпеливо выслушает, не пожалеет времени съездить в любую организацию, чтобы помочь товарищу, которого обидели, подвергли ведомственной волоките.
Кажется, из Казахстана на имя маршала пришло очередное письмо. Мятое, видно, до отправки таскали по карманам, написанное карандашом, каракулями, слова потертые. Пишет бывший воздушный стрелок из АДД, инвалид войны:
«Уважаемый Александр Евгеньевич, вот ты стал большим человеком и забыл, конечно, стрелка-радиста, которого при тебе вынесли из самолета с оторванной ногой… Ты тогда похвалил весь наш экипаж… Меня все забыли и обидели шибко… Пенсию назначили ниже других и на квартиру не поставили в первую очередь, как положено инвалиду войны…»
Александр Евгеньевич не только помнил этот случай, рассказал подробности. И в тот же день отправился хлопотать».
Дед рыбалит на замерзшей речке, сидит на деревянном ящике. Рядом с лункой следит за леской кот Царапка. Когда долго не клюет, он недовольно мурлычет и трогает когтями летную куртку хозяина. Наловив коту на обед, Дед идет к дому. Навстречу ему выбегает большая лохматая кавказская овчарка Зурна — подарок Рокоссовского.
Дед растапливает печь, садится за работу. Сейчас он много читает — и классиков, и современных авторов. Не все, конечно, по вкусу.
Литературу он любит больше музыки. Не терпит тяжелых, похоронных мелодий, смеется, рассказывая, как в сорок первом оставляли Курск, а впереди шел оркестр:
— Сверху немец летает, огнем поливает, артиллерия бьет, а мы идем, не хороним никого. А оркестр горестно выводит: «Вы жертвою пали…»
Много писем, телефонных звонков в связи с опубликованными в «Октябре» мемуарами. Особенно радуют добрые слова Михаила Александровича Шолохова. А посоветовал Шолохову прочесть головановские воспоминания Алексей Николаевич Косыгин, высоко оценивший записки полководца. Голованов собирался встретиться с Михаилом Александровичем…
Работа над книгой, трудная и нервная, вновь окрылила его, вернула к творческому началу его мятежный характер. Он пишет «Занимательные истории в воздухе» — рассказы из своей летной практики, вторую часть воспоминаний. Однако после смерти Кочетова ни строчки напечатать не удалось. Даже набранная отдельной книгой в издательстве «Советская Россия» первая часть мемуаров, ранее опубликованная в «Октябре», так и не увидела свет. Не каждый редактор мог «брать на себя», как В. А. Кочетов.
Голованов тяжело переживает это, но продолжает работу. Он встречается с боевыми товарищами, маршалами, генералами, бывает у В. М. Молотова…
Слег внезапно — в феврале 1975 года. Началось с воспаления легких. Увезли в госпиталь. На поправку, как в молодые годы, дело не пошло. Операция не помогла: рак.
За два часа до смерти он попросил медицинскую сестру позвонить домой, позвать родных. Попрощался с женой и детьми, пожелал, чтобы каждый пожал ему руку. И еще — чтобы его посадили к окну — захотел увидеть ночное небо. Увидел, и слезинка скатилась по морщинам лица…
Его не стало 22 сентября 1975 года.
…Он лежал на возвышении посреди огромного, еще пустого Краснознаменного зала Центрального Дома Советской Армии. Я приехал пораньше — разложить на подушечках 33 его награды. На планках он носил только 18 — боевые.