8. Вижу землю!
К концу войны в составе АДД[2] было 22 дивизии, 66 полков, более трех тысяч самолетов. Свыше 200 тысяч боевых вылетов совершили летчики, нанося удары по административно-промышленным центрам, железнодорожным узлам и магистралям, по аэродромам, морским портам и войскам противника, сбрасывая бомбы — от 50-килограммовых до 5-тонных. Только один Берлин три дня — 21, 25 и 26 апреля — бомбили 1144 самолета АДД.
Вместе с частями АДД боевые задачи решали летчики Гражданского воздушного флота. Они летали в тыл к партизанам, доставляли боеприпасы и вооружение, вывозили раненых и детей, сбрасывали разведчиков и десанты. Вот что пишет Голованов об участии летчиков ГВФ в знаменитой Белорусской операции, которая в академиях считается жемчужиной военного искусства:
«Они сделали за этот период почти 35 тысяч самолетовылетов, перевезли более 48 тысяч человек, из которых более 5 тысяч раненых, и около 1,5 тысячи тонн боеприпасов и вооружения. За это же время они сделали почти 800 полетов в тыл врага… Обеспечивали Белорусскую операцию 62, 120, 105-й гвардейские, 9-й отдельный полки и 1-я транспортная дивизия ГВФ».
Горжусь этими строками маршала. Мой отец, пилот, гвардии младший лейтенант Чуев Иван Григорьевич, воевал тогда в 120-м гвардейском авиаполку… Горжусь, что много лет спустя рекомендацию в партию в летном НИИ мне дал маршал Голованов…
АДД помогала Народно-освободительной армии Югославии, имея для этого постоянную базу, обеспечивала успех Словацкого национального восстания… Были и особые, специальные задания. Так, экипаж летчика Шорникова в нужный момент вывез из Югославии штаб НОАЮ во главе с маршалом Тито.
На АДД и ее командующего было возложено обеспечение полета советской правительственной делегации на Тегеранскую конференцию. Как и полет Молотова в 1942 году, это содержалось в строжайшей тайне. Голованов даже от своего заместителя, когда тот входил, прятал в стол карту.
В январе 1944 года была снята блокада Ленинграда. Летчики АДД неплохо поработали там, уничтожая Беззаботинскую группировку противника, откуда фашисты из дальнобойных орудий обстреливали город. Когда в нелетную погоду на улицах блокадного Ленинграда появлялись летчики-головановцы, жители качали их на руках, уступали очереди в театрах и кино. Есть у Николая Тихонова статья «Расплата». Вот что он пишет в ней о головановцах:
«В одну августовскую ночь вспыхнули огромные осветительные лампы и рев многих моторов покрыл ожесточенную стрельбу зениток. Это было нашествие могучих бомбардировщиков, прорезавших ночь во всех направлениях. Если бы немцы обыскали ленинградские аэродромы, они бы не нашли этих кораблей. Они, как в легенде, взялись из-под земли, но они действовали, как судьи, как каратели и мстители.
Все, что было спрятано в этом районе — батареи и склады, блиндажи и площадки, — все взлетело в воздух.
Если бы можно было писать огненными буквами на августовском небе — месть за ленинградцев, — то летчики написали бы именно это».
Из событий 1944 года Голованов особо отмечал Белорусскую операцию, воздавая должное самородному полководческому таланту К. К. Рокоссовского. Он считал его великим полководцем и писал о нем так:
«Если бы меня спросили, рядом с какими полководцами прошлого я поставил бы Рокоссовского, я бы, не задумываясь, ответил: рядом с Суворовым и Кутузовым. Полководческое дарование К. К. Рокоссовского было поистине уникальным, и оно ожидает еще своего исследователя. Редкие качества характера К. К. Рокоссовского настолько запоминались каждому, кто хоть раз видел его или говорил с ним, что нередко занимают в воспоминаниях его современников больше места, чем анализ полководческого искусства Константина Константиновича. Да и сам Рокоссовский не любил, когда говорили или писали о его полководческом таланте. Он предпочитал, чтобы писали не о нем, а о его соратниках. Этим, очевидно, можно объяснить, скажем, то, что танковое сражение возле Прохоровки современному читателю известно больше, чем тот факт, что решающий вклад в дело разгрома немцев на Курской дуге внес К. К. Рокоссовский».
В последние годы жизни Голованов часто встречался с Рокоссовским. Тот говорил ему:
— Встану утром, побреюсь, сделаю зарядку и вспомню, что мне некуда и незачем идти. Мы свое дело сделали, и сейчас не только не нужны, но даже мешаем тем, кому хочется по-своему изобразить войну.
Он умер в субботу, маршалам сообщили, что будут хоронить его в среду, и они все договорились прийти. Его похоронили на день раньше, и потому многих, самых прославленных, боевых полководцев не было среди тех, кто провожал Рокоссовского в последний путь.
В войну Голованову пришлось общаться и с другими командующими — Жуковым, Коневым, Черняховским, Толбухиным… Каждый из них — личность.
Когда Жукова проводили на пенсию, Голованов первый к нему приехал навестить, чему тот очень удивился:
— Знал бы ты, сколько я тебе зла сделал! За Берлинскую операцию Героя тебе не дал! Прожил я жизнь, а так и не научился разбираться в людях: кого поддерживал, оказались подхалимами и ничтожествами, с кого взыскивал — настоящими людьми. Думали с Галиной Александровной, что у нас денег много — оказалось, ничего нет. Я бы мог, конечно, ездить на трамвае, но я ведь фигура одиозная, меня будут снимать для иностранных журналов.
Позднее он подарит свою книгу Голованову:
— Посмотри, там, на снимке, есть и мы с тобой.
Они не раз вспоминали минувшие дни.
— Помнишь, — говорил Георгий Константинович, — как мы летали с тобой? А как нас бомбой чуть не прихлопнуло?
Такой случай был. Как-то на фронте Жуков и Голованов жили в одной избе. Над селом появился одиночный немецкий самолет, тихонечко подкрался, сбросил одну-единственную бомбочку точно на эту избу и удалился. К счастью, в этот момент они были в баньке на огороде, правда, взрывной волной их сильно ушибло, но отделались легко…
В 1944-м осенью нечеловеческое напряжение сказалось на Голованове. Молодой организм не выдержал. Александр Евгеньевич слег с сильнейшим сердечным приступом.
Болезнь затянулась. А на фронте было жарко. АДД оставалась без командующего. Нового назначать не хотели, и Ставка приняла решение: ввести АДД в состав ВВС как 18-ю воздушную армию.
Когда Голованов смог встать с постели в госпитале, он оделся, подошел к окну. Влез на подоконник и выпрыгнул со второго этажа.
Удар о землю был довольно сильным. Подбежавшие испугались, но оказалось, что такой удар и требовался организму для выздоровления. Голованов интуитивно почувствовал, что именно так и надо поступить. Дело сразу же пошло на поправку. Не слушая врачей, он отправился в свой штаб.
До конца войны командовал он 18-й воздушной армией, участвовал в последних боевых операциях. В центре Калининграда, бывшего Кёнигсберга, стоит обелиск со словами приказа Верховного Главнокомандующего, где первыми среди отличившихся при штурме города названы летчики главного маршала авиации Голованова…
После войны Голованов — командующий дальней авиацией страны. Москвичи помнят, как на огромном флагманском бомбардировщике открывал он в Тушине воздушные парады.
В 1948 году во время такого парада генерал-лейтенант авиации Василий Сталин, проявив недисциплинированность, вылетел со своими истребителями на минуту раньше программы и поломал строй головановских бомбардировщиков. С этого эпизода пошли новые неприятности. В авиации происходит реорганизация, и дальнюю авиацию вновь вводят в состав ВВС.
Голованов поступает учиться в Военную академию Генерального штаба на общевойсковой факультет и заканчивает ее с золотой медалью. Потом — также с отличием — курсы «Выстрел». В 1953 году он командует воздушно-десантным корпусом, который добивается самых высоких показателей в округе.
В 1953 году, в возрасте 49 лет, Голованов уходит на пенсию. Но не отдыху он посвящает себя. Александр Евгеньевич снова с жаром взялся за учебу, окончил Институт иностранных языков. А его по-прежнему тянет в небо. В 1958 году Голованов обращается с просьбой предоставить ему работу.
— Звание у вас больно высокое, Александр Евгеньевич, — ответили ему. Более того, одно время предлагали обратиться в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой снизить ему звание (!) до общевойскового генерал-полковника. Однако нашли довольно ответственную должность, да не с каждым руководителем станет работать Голованов. Тогда предложили пост заместителя начальника по летной части научно-исследовательского института Гражданской авиации. Думали — откажется, а он дал согласие. И снова стал летать, принимая участие в испытаниях. Воистину — у летчиков и маршалы летают!
В институте ему работалось хорошо, все уважали Деда. У него появилось много учеников. А начальник института генерал-полковник авиации Георгий Семенович Счетчиков — бывший лучший его командир корпуса.
Окончательно со службы Голованов ушел в 1966 году.