АКТ ВТОРОЙ 1945 год
Я — мне 37 лет.
АННА НИКОЛАЕВНА ОХОТНИКОВА, 70 лет.
СОНЯ — ее дочь, 42 года.
ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ СКРЫПЧЕНКО.
СИМОЧКА, 22 лет }
СЕРГЕЙ, 19 лет } их дети
ХУСАИН — муж Симочки.
ЮЛЯ — подруга Симочки.
ИЗУМРЕСКУ.
Я. Вот я снова здесь, в Петровском парке, у Петровского дворца, и мне тридцать семь лет. Четыре месяца назад окончилась большая война. Мой Петровский парк запущен, на Дворцовой аллее по дороге к стадиону «Динамо» выстроены какие-то балаганы из досок, фанеры, листов железа. Деревья разрослись, запущены. А сам дворец, во время войны закамуфлированный под сборище палаток и маленьких изб, теперь ремонтируется. От стадиона, где идет футбол, несутся голоса громкоговорителей, иногда музыка — марши… На облезлой садовой скамейке сидим мы: Василий Скрыпченко и я. У Василия седые баки, глубокие морщины. На гимнастерке ордена и медали, в руке вместо стека трость, на которую он опирается. Мы оба рады встрече, беседуем, покуриваем.
С к р ы п ч е н к о. Разыскал я тебя все-таки!
Я. Нет! Это я тебя разыскал.
С к р ы п ч е н к о. Ну уж нет — я. Огладить лошадей! (Хохочет.) Помнишь, как мы тогда с тобой нэпманов били на Арбате?
Я. Не столько мы их били на Арбате, сколько бежали от милиции.
С к р ы п ч е н к о. Подробностей не помню. Как ты живешь? Слыхал я, что ты на флоте служил, на Севере, на подводных лодках катался.
Я. Было немного.
С к р ы п ч е н к о. А я, как началась война, в ополчение пошел, потом к конникам Доватора пристал, потом в окружение попал, потом из окружения выбился и — к партизанам. Под Смоленском. Командира у нас убили, я стал командиром! Они меня, гады, знаешь как прозвали? Копытом! Потом, когда с армией соединились, на запад поперли. Ранило, год по госпиталям провалялся. Сонька разыскала, выходила. Теперь опять на ипподроме работаю, в спортивном обществе «Урожай», рысистую породу выращиваю… А теперь аллюр три креста! За мной, туда, где нас ждут.
Я. Погоди, погоди, Вася. Осади! Как там Охотниковы, расскажи?
С к р ы п ч е н к о. Николай Осипович умер в войну. Папу еще до войны схоронили, да ведь теперь ему было бы сто пятнадцать лет, нереально. Анна Николаевна жива, здравствует, внучку мою нянчит.
Я. Как это внучку?
С к р ы п ч е н к о. Симочкину дочку.
Я. Кто такая Симочка?
С к р ы п ч е н к о. Все забыл! А Соньку ты хоть помнишь? Дочку Анны Николаевны и Николая Осиповича?
Я. Жену Изумруда?
С к р ы п ч е н к о. Какого к черту Изумруда?! Мою жену! Ну вот у нее дочка была…
Я. В колыбели лежала?
С к р ы п ч е н к о. Два годика ей было. Теперь у ней самой дочка. Внучка наша с Сонькой.
Я. Понятно. Как исчез Изумруд, ты женился на Соне?
С к р ы п ч е н к о. Наконец-то сообразил. Ну да ведь ты писатель, соображаешь плохо. Скрылся этот Изумруд, пропал гад, бросил их… Удочерил я эту девчонку. А потом у нас с Сонькой еще Сережка появился. Летчик, курсант, красавец парень. Сегодня увидишь.
Я. И он тоже женился?
С к р ы п ч е н к о. Собирается. Только ведь девятнадцать лет! Звания не имеет, курсант, рядовой. Попалась ему девка, ну шлюха, настоящая шлюха. А он парень доверчивый, окрутила она его. А сама на стороне ребенка имеет. Авария! Вот сегодня день рождения Анны Николаевны, аккурат ей сегодня семьдесят. Соберется вся семья, и ты как наш старый друг будешь. Хусаин, муж Симочки, будет, дурак этот. Сядем, поговорим, постановим. Растрепался наш дом, покуда я на войне был. Помоги, друг, подними мой авторитет, ты ведь обо мне когда-то до войны статью печатал в газете. Объясни им теперь, что меня слушать надо, что не такой уж я дурак.
Я. И опять мы идем по Петровскому парку, в другую от стадиона сторону, мимо бывшего ресторана «Аполло» — теперь клуб Воздушной академии, мимо бывшего дома Скалкина, где теперь Музей авиации, мимо знакомых с юности избушек Старого Зыкова… Затихают звуки марша, несущегося со стадиона, и ближе песня о калитке.
Все та же зала в деревянном особнячке Охотниковых. Рядом с медвежьей шкурой на стене большие портреты Папу и Николая Осиповича Охотниковых с гитарой в руке. По-прежнему старая серебряная подкова над дверью. Все та же колыбель, где когда-то лежала Симочка, а теперь спит ее дочка. Рядом с большим столом маленький, на котором раньше стоял граммофон с трубой, теперь — патефон, крутится пластинка со старой песней. У стола хлопочут две женщины: поседевшая, но все такая же прекрасная, стройная и величественная А н н а Н и к о л а е в н а и ее дочь сорокадвухлетняя С о н я. Раскрыты шкаф и старый сундук, откуда Соня достает женские наряды: платья, шали, кофты, накидки и раскладывает на креслах и на стульях. У Анны Николаевны в руке электрический утюг с длинным проводом.
А н н а. Седьмой час, а их еще нет. Как тебе удалось достать сразу четыре билета? Шутка сказать, в Клуб летчиков на карнавал! Надо блеснуть сегодня. Лучше всего Симке надеть это красное, испанское. И высокий гребень и белую розу… Ты посмотри получше, поройся, найди гребень.
С о н я. Вот он твой гребень! А я бы на ее месте надела голубой труакар и чалму из белого тюля. Ей пойдет, вот увидишь.
А н н а. Ну пусть сама выберет. Разложим здесь все платья, а она выберет. Ведь так долго никуда не ходила. То на работе, то здесь с ребенком, то по хозяйству… Пусть отдохнет, повеселится… А этот галстук и костюм Николая Осиповича пусть наденет Хусаин. Сережке он велик. Ему так идет военная форма… А в чем будет Юля, ты подумала? Ведь у нее, наверно, ничего нет. Ладно! Пусть наденет мое платье серебряное… Соня. Ну что это свадьба, что ли?
А н н а. И серебряные туфли и шарф, подарок мне от Айседоры Дункан, будет очень красиво…
С о н я. Мама, а тебе не хочется вместе с ними, на бал? Тебя пропустят, тебя ведь все знают.
А н н а. Никто меня уже не знает, дочка. Я тут с Лизкой посижу. Отходила свое. Повесь на плечики мужской костюм, вот так. И рядом с ним платья…
С о н я (неожиданно). Мама! Появился Изумруд.
А н н а (с волнением). Где появился?
С о н я. Сегодня, здесь, в Петровском парке. Ходил по Пневой улице. Мы с ним встретились лицом к лицу.
А н н а. Узнал?
С о н я. Обрадовался, заплакал, за руку взял… Выглядит ужасно, как нищий. Он в Москву из лагеря военнопленных приехал, теперь у каких-то цыган живет, на Конной. Вот к нам пришел. Только я его не пустила. Не дай бог с Васей встретится, ведь это же скандал будет, кровь прольется. Я, говорит, за тобой и за дочкой приехал.
А н н а. Зачем он нужен?
С о н я. Я тоже сказала. Симка и не знает его, она Васю отцом называет. Да и какие у него права?
А н н а. Ну что ж, пусть придет, мы примем его, побеседуем, Симку покажем, поблагодарим за внимание, за заботу. А Васи ты не бойся. Ведь он добряк, умница, понимает все…
С о н я. Странный он какой-то от войны стал. Ревнивый, подозрительный, обидчивый. Взбесится, как увидит Изумруда, еще убьет. Ему все кажется, что меня хотят отнять у него, ко всем ревнует… и к врачам, и к больным, и ко всему госпиталю. Все допытывается, кто у меня на войне был, когда санитарным взводом командовала…
А н н а. Калитка стукнула. Выйди посмотри, кто там.
С о н я открывает дверь, и вваливаются возбужденные, веселые молодые люди: С и м о ч к а и Ю л я, Х у с а и н и С е р г е й. Симочка и Юля в рабочих робах, запачканных клеем и краской, в колпаках из газет, они работают малярами. На Сергее, парне ладном, форма курсанта военно-воздушного училища. Хусаин старше их всех, у него на штатском пиджаке орден «Славы», он большой, нескладный и застенчивый человек.
Х у с а и н. Селям алейкум!
С и м о ч к а. Что это у вас тут, комиссионный магазин под музыку? Дешевая распродажа? А вот кому подвенечное платье! А вот кому плисовые шаровары! Дореволюционные шляпы со страусовыми перьями! Дамские сумочки и накидки времен коронации Николая Второго.
С о н я. Сейчас же положи на место. Видишь, люди для тебя стараются.
С и м о ч к а. Для меня? Зачем?
С о н я. А затем, что вы на бал сегодня идете, все вчетвером, в Дом летчиков.
С и м о ч к а. Да, знаем уже. Прибежал Хусаин, звонил в прорабскую… «Бал у летчиков в бывшем Яре. Можно проходить только в маскарадных костюмах, бал сразу на трех этажах, просьба подготовить номера для выступлений, среди гостей будут присутствовать знаменитые летчики, маршалы, артисты, герои фронта и тыла…» Так вот мы с Юлькой явимся в костюмах маляров. И споем песню «Малярка». А что? Сегодня самая модная профессия — маляр. Все, как сумасшедшие красят квартиры, дома, клубы, общежития, белят потолки, клеят обои, начинается новая мирная жизнь. Вот мы и придем, и споем, и спляшем…
Соня берет в руки гитару, а Симочка вместе с Юлей поют песню «Малярка», пританцовывают, изображают маляров.
А н н а (с восхищением смотрит на внучку). Ну черт, а не девка!
С о н я. Наша кровь!
С и м о ч к а и Ю л я хватают платья, шали, все наряды из сундука и выбегают в маленькую комнатку, откуда через мгновение вбегают в длинных цветастых юбках, с монистами, с бубнами в руках. Под аккомпанемент Сониной гитары и пластинки на патефоне они исполняют дикий танец. И снова выбегают.
Х у с а и н (в восторге). Вот это спектакль!
И опять вбегают С и м о ч к а и Ю л я, на этот раз в костюмах амазонок, представляя, как они скачут на конях, помахивая хлыстиками. Потом снова выбегают и появляются одна за другой то в виде русских боярышень с большими кокошниками, то в виде гусаров с высокими киверами и перекинутыми через плечо ментиками. А затем по очереди — одна за другой: спортсменка с ракеткой для лаун-тенниса, парижская мединетка с пышным тюрнюром-юбкой, индианка, обернутая в сари, сказочная фея с шалью из блесток… Когда демонстрация костюмов окончена и молодые женщины возвращаются в залу в домашних капотах и раскланиваются, в залу входим мы: С к р ы п ч е н к о и я. Сразу прекращаются музыка и веселье.
С к р ы п ч е н к о (мрачно). Что это за балаган? (Показывая на меня.) Вот человека привел, старого нашего друга, вашего бывшего поклонника, Анна Николаевна. Помните такого?