Старик идет к выходу, надевает кепку, вдруг срывает ее с головы и бросает об пол.

Ч у р и н. Я здесь останусь… Здесь!

П р а с к о в ь я. Как это?

Ч у р и н. Некуда идти, вот как! Прасковья Дмитриевна, голубчик, помогите мне…

П р а с к о в ь я. Опять что-нибудь с Викторией Викторовной?

Ч у р и н. Ужасное настроение! Тоскует. Сорок пять лет прожили на Арбате, кругом знакомые, а тут пустыня. Магазин за три километра. Под ногами ямы, страшно ходить.

П р а с к о в ь я. Сейчас-то светло.

Ч у р и н. А вечером?

П р а с к о в ь я. Вечером будет иллюминация.

Ч у р и н. Она не хочет здесь жить, ей не нравится. Она привыкла к коммунальной квартире, там собираются вечерами на кухне, обсуждают, ссорятся, мирятся… Поедемте сегодня попозднее в центр на сто тридцать девятом автобусе до гостиницы «Украина», а оттуда пешком в Кремль, посмотрим на иллюминацию.

П р а с к о в ь я. Сегодня я не смогу.

Ч у р и н. Такой праздник! Салюты, воспоминания. А вы с горшком дома. Бросьте! Всюду люди танцуют, веселятся, стреляют — заметьте, не друг в друга, а в воздух, холостыми.

П р а с к о в ь я (устало). Нет, Пимен Федорович, вы уж простите, вы уж без меня поезжайте. А я тут буду. Маленький мальчик не вполне здоров, лежит в гордом одиночестве, а температура нормальная.

Ч у р и н. Племянники ваши…

П р а с к о в ь я. У них много дела, им нужно…

Ч у р и н. Им нужно, а вам не нужно? Им нужно отдыхать, веселиться, праздновать. Невестке вашей Елене Антоновне нужно сидеть во всех президиумах, расточать улыбки и призывать следовать нашему примеру, где женщина свободна и равноправна. И в это же время заставлять вас стирать трусики ее сыну, мыть тарелки за ее дочерью, выносить горшки за ее внуком. Удивительно!

П р а с к о в ь я. Замолчите, шут! Да как вы смеете так говорить об Елене Антоновне?! «Ее глаза метали молнии». (Смеется.) Ее дети, ее внук! Это мои, понимаете, мои дети. И мой внук. Они и есть моя семья, другой у меня нет. А вы бестактный старик. И вообще мы вас только полгода знаем, а на Арбате никогда не встречали. Еще неизвестно, откуда вы тут появились.

Ч у р и н. Я шестьдесят лет живу в Москве. Мы с Викторией Викторовной…

П р а с к о в ь я. Ладно! «Склонность к преувеличениям была ей свойственна». А вы не трогайте людей. Да, Елена часто выступает на собраниях, она борец за мир и объездила весь свет. Ну и что же? А сколько раз она собой рискует, в Бамако какое-то летит, на Кубу, в Хельсинки, в Мексику… А в войну она знаете кем была?

Ч у р и н. Знаю-знаю — телефонисткой.

П р а с к о в ь я. Инженером — начальником связи фронта, а не телефонисткой. Вот поглядите, пока ее нет, сколько пришло поздравлений и приглашений. Из Союза общества дружбы, из румынского посольства, из Кремля… Просят пожаловать с супругом в Большой Кремлевский дворец. А вас просят пожаловать с супругой в Большой Кремлевский дворец? Фиг!

Ч у р и н. Только одно поздравление получил из жилищной конторы…

П р а с к о в ь я. Успокойтесь, меня тоже не поздравляют. Даже жилищная контора. Позднее, возможно, управлюсь и зайду.

Ч у р и н. Пожалуйста!

П р а с к о в ь я. Честь имею. «Она величественно кивнула ему в ответ».

Ч у р и н  ушел.

П р а с к о в ь я (складывает в таз посуду, ставит под кран, моет, а затем, насухо вытерев тарелку, изо всей силы бросает ее об пол. Потом начинает тихонько плакать). Ки-ки-мора…

Г о л о с. Ну вот, теперь заплакала. Зачем разбила тарелку? Зачем обидела старика?

П р а с к о в ь я. Не твое дело.

Звонки и голос Ангелейко: «Простите, пожалуйста, не здесь случайно живет Потапова?» И ответы: «Нет, случайно не здесь», «Здесь нет такой», «Поднимитесь выше», «Как раз над нами», «Нет, напротив». Раздается звонок в эту самую квартиру. «Не здесь случайно живет Потапова?»

(Открывает дверь.) Я Потапова.

А н г е л е й к о (появляется в дверях). Какая же вы Потапова?

П р а с к о в ь я. А я говорю, я Потапова. Мне лучше знать…

Т а т ь я н а  И в а н о в н а  А н г е л е й к о  входит в квартиру. Ей за шестьдесят. Выглядит она картинно, как на художественной выставке: поверх пальто два ордена и медаль, платок с крупными розами. Говорит мягко, напевно. У нее ясные молодые глаза, обладающие иногда прямо-таки гипнотической силой. Она женщина скромная, деревенская, часто бывающая в больших городах и знающая свою славу.

А н г е л е й к о. Какая же вы Потапова? (Вытирает ноги о половик, заходит в комнату, видит на стене портрет. Показывает на него.) Вот она.

П р а с к о в ь я (любезно). Елена Антоновна в Бамако. Недалеко от пустыни Сахары. Садитесь, пожалуйста.

А н г е л е й к о (грозно). Когда вернется?

П р а с к о в ь я. Сами не знаем.

А н г е л е й к о. Скажи пожалуйста, все в Москву, она из Москвы! (Осматривается.) Ничего квартира. Давно переехали? Недавно. Далеко! Рубль восемьдесят за такси уплатила. Еле нашла. От гостиницы «Украина». Утром прилетела. Я ее давно знаю. Еще год назад вместе в Гавану летели. Сахарный тростник их учили выращивать. Обратно на грузовом теплоходе «Три богатыря». Капитан у нас там знакомый попался. Бравый человек. Эх, жалко, не застала, надо было телеграмму подать. Так ведь сама не знала. Вчера вечером прибегает предисполкома Загоруйко, слыхала?.. Срочно в Москву! В Кремль на прием. Телевизор сегодня смотрела?.. Я на правой трибуне во время парада стояла. Заметила? Ноги отнимаются. Теплую ванну приняла в гостинице «Украина». Негров там видимо-невидимо. Думала, с ней на прием поеду. А ты чего тут? Я звеньевая с колхоза «Вперед», слыхала, на Мелитопольщине? Товарищ Ангелейко Татьяна Ивановна. Народный контролер. Ну, веди по квартире, показывай. Мне Елена Антоновна самый близкий друг. Говорила она тебе?.. То-то, что говорила. Так… это, значит, у вас главная комната, все твои племянники ушли, там ребенок — мальчик. Так… Ушли, значит, тебя с ребенком и с грязной посудой оставили. Мальчик-то здоровый? А ну, покажи… Не спит? (Заглядывает в дверь.) В кубики играет. Картина ясная. А у тебя чего нос красный?

П р а с к о в ь я. От алкоголизма.

А н г е л е й к о. Случаем не плакала? Одна, взгрустнулось, все ушли или разъехались, веселятся, за мир борются, а ты одна. С ребенком…

П р а с к о в ь я. Я уже привыкла…

А н г е л е й к о. Одевайся!

П р а с к о в ь я. Я одета.

А н г е л е й к о. В Кремль со мной поедешь. На прием. А то мне одной скучно. Соседи есть? Они за мальчиком-ребенком присмотрят. Небось интересно тебе? Небось никогда на таких приемах не была. Вот и полетим. Быстро! Времени в обрез.

П р а с к о в ь я. Вы что, смеетесь надо мной? Никуда я не поеду. Что за выдумки! Что за безобразие! Что за сказки, что за детство! Брошу дом и куда-то… Еще чего! Мне и надеть-то нечего, новое платье не готово. Портниха в Париж уехала. Да и не пустят, ведь там же приглашение нужно. Положим, приглашение есть, но не мне, Елене. Правда, фамилия у нас одна, но имя другое. И отчество. И все другое…

А н г е л е й к о. Дай-ка приглашение.

П р а с к о в ь я. Пожалуйста.

А н г е л е й к о. Как, говоришь, звать-то тебя?

П р а с к о в ь я. Прасковья Дмитриевна. А паспорт она обменяла на заграничный и с собой увезла.

А н г е л е й к о. Других ее документов нету?

П р а с к о в ь я. Есть! Права на вождение машины и талон к ним.

А н г е л е й к о. Ну, вот и пойдешь по талону. Больше никто ничего и не спросит. А я подтвержу.

П р а с к о в ь я. Да ее там все знают. Ее весь мир знает.

А н г е л е й к о. Ну, кто смотреть будет? Приглашение есть, права есть, я рядом… Одевайся! И не противься, милая, потому что в этот вечер всякий человек хотел бы там очутиться.

П р а с к о в ь я. Но это же подлог!

А н г е л е й к о. Хотя бы и через подлог. (Снимает с себя пальто, перевешивает ордена на кофточку, подходит к зеркалу, причесывается.) И побыстрей, красавица, правительство долго ждать не любит. Одевайся, а я пока посуду домою. (Быстро и ловко начинает мыть и вытирать посуду, не обращая внимания на Прасковью.)

П р а с к о в ь я. Это вы серьезно? (Смотрит на себя в зеркало.) Какое безобразие.

Заиграла музыка.

Как это на что-то похоже, а на что, я никак не могу вспомнить… А может быть, действительно пойти с ней? Плюнуть на все и пойти…

Г о л о с. Конечно, пойти. И думать нечего. Такой случай.

П р а с к о в ь я. А что я надену?

Г о л о с. Проблема! Синее Еленино платье, и все! Или бежевый костюмчик. Или черное с кожей.

П р а с к о в ь я. Да… Черное с кожей. И серьги мамины…

Г о л о с. И вот будто ты там. Ну, давай порепетируем. Вот ты поднимаешься по лестнице, а кругом маршалы, генералы, деятели литературы и искусства. Могут быть там даже знакомые. Ну, друзья Елены. Они тебя узнают и приветствуют. А ты…

П р а с к о в ь я. И я. Добрый вечер! Добрый вечер, дорогие товарищи, добрый вечер!.. Глупости какие…

Г о л о с. Ничего не глупости.

А н г е л е й к о (строго). Собирайся.

П р а с к о в ь я  уходит в комнату Елены, что-то напевает. А на кухне Ангелейко уже вымыла посуду и теперь тряпкой подтирает под раковиной. Входит  Ч у р и н. Шаркает ногой.

Ч у р и н. Чурин Пимен Федорович. Родственница? Или новая домработница?

А н г е л е й к о. Все понемножку.

Ч у р и н. А где же Прасковья Дмитриевна? Я сосед.

А н г е л е й к о. Сейчас будет.

И вот входит  П р а с к о в ь я. На ней черный с кожей костюм, блестящая хрустальная пряжка, серьги и ожерелье. Волосы гладко причесаны и блестят. Чурин потрясен. Она приветливо кивает ему.

П р а с к о в ь я. Добрый вечер! Добрый вечер, дорогие товарищи, добрый вечер!

Ч у р и н. Вот это здрасте!

Г о л о с. Ну, что же ты остановилась, Прасковья?

П р а с к о в ь я (глаза которой устремлены в одну точку. Тихо). Да подожди ты…

И сразу темнеет, пропадают  А н г е л е й к о  и  Ч у р и н. В комнате только  П р а с к о в ь я. Она за большим столом и рядом с ней силуэты  д р у г и х  ж е н щ и н, растрепанных, поющих пьяными, нестройными голосами:

Вот, бабоньки, принесла я вам три пол-литра… Чтобы вы, значит, бабоньки, выпили, еще выпили… За тех, значит, кто не вернулся. Я, знаете, бабы, никогда пьяная не была, а сейчас я пьяная… Какое безобразие! А знаете почему? Кругом веселье, салюты. Еще бы! Девятое мая одна тысяча девятьсот сорок пятый, да? На Красной площади в пыль бросали ихние знамена, да? В пыль, в прах! Сейчас я по Охотному ряду проходила, мимо гостиницы «Москва», мимо американского посольства, там людей на руках качают. Главным образом военных людей: летчиков, танкистов, офицеров, солдат — кто под руку попадется. Всюду балы. Во всех домах балы. Во всех школах, учреждениях, на улицах балы. Целуются, да, напропалую! Какое безобразие! А в нашем доме плачут. Не от радости, от горя плачут… Не вернулись наши-то дорогие. Ты не плачь, Елена, не плачь, не надо, не поможешь, не вернется Юрка наш, муж твой, братишка мой. Нет его и нет и никогда уж больше не будет… Зато дочка от него есть, Симочка, она ведь есть. Я ведь сказала тебе: ты за нее не волнуйся, я тебе ее сберегу. И вот сберегла, три года ей ведь уже. Когда мы с Юркой одни, без отца, без матери остались, ему десять было, а мне семь. Так нас все соседи и называли: сестрица Аленушка и братец Иванушка… И вот не вернулся наш Юрка… А все же мы празднуем, да, празднуем сегодня! Это для чего же? Наверно, чтоб других не убивали… Ты, Елена, сегодня с речью на Трехгорной мануфактуре выступала, ты замечательную речь сказала, Елена, и все ткачихи плакали. Я вот не могу с речами выступать, потому что я робею. Так никогда и не осмелею. А ведь я тоже вдовица. Я дважды вдовица. И братишки моего нет, и любимого моего тоже нет, не вернулся… Я только один раз выступила, речь говорила, когда там, в эвакуации, с Симочкой была, в городе Асбесте под Свердловском, на Урале, и в госпитале мы танк бывшим раненым бойцам передавали, на фронт уходящим. Тут я речь небольшую сказала, а Симочка у меня на руках в тот момент была. Я с ней там куски собирала, в госпитале… Стыдно было, но ничего не поделаешь… ты ведь воевала, Елена, тебя огорчать нельзя было… И мы с вами, бабоньки, сидим тут, и выпиваем, и поминаем их здесь в День Победы, чтоб мы вдовами не оставались… Я вот девица, и я тоже вдова, как вы… Выпьем, бабы, выпьем, а?