А н н а  П е т р о в н а. Вот мне и было стыдно, что ты так думал.

С е р г е й. При чем здесь вы?

А н н а  П е т р о в н а. При том, что я мать. У меня нет больше сына, но я мать. И ты отвечай мне, как матери. Писал, что думал? О ком думал?

С е р г е й. О себе, конечно.

А н н а  П е т р о в н а. А Валерий думал о тебе. Обо мне, о Татьяне, о товарищах. До последней своей секунды он думал не о себе. Я, может быть, с тобой сурово говорю, но я имею на это право. Ты теперь мой сын, и я могу с тобой говорить так, как никто не может. Отвечай.

С е р г е й. Я не могу быть вашим сыном, потому что я убийца вашего сына. Я и никто больше. Час, один час мне нужен был для счастья — и вот он, этот час. Я опоздал на лодку на целый час, и они ушли без меня. Вы ведь не знаете, вы ничего не знаете!

А н н а  П е т р о в н а. Конечно, я не старший матрос, но многое я знаю лучше тебя.

С е р г е й. На посту погружения и всплытия был Валерий, он стоял там и раньше, но вместе со мной. Теперь он был один. Лодка погрузилась и не всплыла. Он растерялся, забыл все, чему его учили, прошло мгновение — и было поздно. Вот цена этого часа. Как же я могу жить после этого и называть вас матерью?

А н н а  П е т р о в н а. Я не была на лодке, но я знаю, что это неправда. Валерий делал все, что нужно, не хуже тебя и не хуже любого другого. Иначе и быть не могло.

С е р г е й. Я говорил с одним инженером…

А н н а  П е т р о в н а. Если бы все инженеры всего мира сказали, что тут есть невольная вина Валерия, я и тогда не поверила бы им. Валерий выполнил свой долг, я это знаю. Никто не был в эти дни так близок к смерти, как я. И только вера в вас, моих сыновей, оставила меня в живых. Поверь и ты в это, Валерик… Разве я назвала тебя Валерик? Прости, я хотела сказать — Сережа…

Звонят столовые часы, и одновременно — нетерпеливые резкие звонки у входной двери. Из кабинета выходит  Ч е м е з о в. Он в парадном мундире со всеми орденами. Открывает дверь. Входит нагруженная свертками с продуктами, бутылками с молоком  Т а т а. Она смотрит на отца, на Сергея, на Анну Петровну, подходит к столу, кладет покупки.

Т а т а. Здесь яйца, осторожнее! Сыр, консервы, масло, сахар.. А это молоко, его надо вскипятить. (Возвращается в прихожую. Снимает мокрый платок, встряхивает его и начинает хозяйничать.) Хлеб — в буфет, вот это — в холодильник… (Отцу.) Ты должен обещать, что каждое утро обязательно будешь пить чай или кофе, слышишь?

Ч е м е з о в. Слышу.

Т а т а. Катер отходит через час. Подумать только, Анна Петровна, ночью мы уже будем с вами в Ленинграде. Вы у меня останетесь ночевать. А завтра как раз воскресенье, придут подруги… А где Бондарь? Его еще нет? Он собирался вместе с нами ехать. Вы уложились уже, Анна Петровна?

А н н а  П е т р о в н а. Да, я готова.

С е р г е й. Разрешите мне, товарищ контр-адмирал… У меня в двадцать один комсомольское собрание…

Звонок. Тата открывает. Это  Б о н д а р ь. Он снимает шинель. Входит в комнату. В руке у него синий пакет, который он вручает Чемезову.

Б о н д а р ь. Добрый вечер. (Чемезову.) Вам срочно из штаба.

Ч е м е з о в. Добро. Ну что ж… Чаю, очевидно, выпить не успеем.

Б о н д а р ь. Нет-нет, катер ждать не будет, он отходит точно в двадцать сорок пять.

Томительная пауза, какая всегда бывает в момент разлуки.

Ч е м е з о в. Вот что, Анна Петровна. У меня есть к тебе особая просьба. Пусть Татьяна и Григорий Родионович уходят на катере, а ты останься здесь. Хотя бы на несколько дней. Сегодня вечер в гарнизонном клубе, встреча шефов с моряками. Та самая встреча, которая не состоялась неделю назад. Мы пойдем с тобой туда. Ночью мне в море на маневры. Ты поживешь здесь, дождешься. Потом я провожу тебя в Ленинград. Мне важно знать, что ты здесь, в этом доме на Якорной площади, ожидаешь меня. Оставайся, Анна!

А н н а  П е т р о в н а. Хорошо, Володя, я останусь. Я буду здесь с тобой и с тобой, Сережа…

Ч е м е з о в (Сергею). Ступай, старший матрос. Да! По дороге зайди в Дом офицера. Там, говорят, есть замечательный мастер музыкальных инструментов. Отдай ему мандолину, попроси починить.

Т а т а (завернула в газету мандолину и отдает Сергею). Она не очень поломана, можно склеить.

Сергей молча берет мандолину.

Ч е м е з о в (Сергею). Иди на собрание. И помни… Помни войну…

И одновременно все встали, заторопились. Тата побежала в спальню, вернулась оттуда с чемоданчиком. Бондарь, Сергей и Тата одеваются. Тата прощается с отцом, целует его. Чемезов и Анна Петровна провожают Тату, Бондаря и Сергея, у которого под мышкой сверток с мандолиной. Хлопает входная дверь. Анна Петровна и Чемезов вернулись. Анна Петровна у окна вглядывается в темноту улицы, желая бросить прощальный взгляд на ушедших. Чемезов садится на диван, вскрывает синий пакет, переданный ему Бондарем, надевает очки, читает бумагу. Анна Петровна отворачивается от окна и подходит к Чемезову.

А н н а  П е т р о в н а. Я еще никогда не видела тебя в очках, Володя. В очках и при всем параде. Прости, я мешаю тебе читать.

Ч е м е з о в. Нет-нет…

А н н а  П е т р о в н а. Раньше вы были с Федором так похожи друг на друга. А теперь он так и останется навсегда молодым… Когда вы шли рядом по Якорной площади, все смотрели на вас.

Ч е м е з о в (отложил бумагу, снял очки).

А н н а  П е т р о в н а (обернулась к нему). Ну вот! Теперь еще, оказывается, и ты знаешь эти стихи. Их знает Тата. Они переписаны Валериком в его тетрадь, он их читал девушке по имени Алевтина. А Сергей Селянин прочел их мне. Но ведь я их помню давно. Двадцать три года назад мы гуляли с Федором по Дворцовой набережной. Я все не понимала, кого из вас больше люблю — тебя или Федора. Мы гуляли до рассвета, и на мосту он прочел мне эти стихи. Они и решили нашу судьбу. Я поняла, кто мой избранник… Он так хорошо говорил о себе и обо мне, о нас, о будущем… Я вдруг увидела все так отчетливо, ясно, как будто солнце залило Неву и набережную… А еще мимо прошла молочница, посмотрела на него, на меня… «Какой красивый морячок… Молочка не надо?» Тогда мы ей тоже прочли эти стихи. Она одобрила. Стихи решили за нас. А теперь, оказывается, и ты их знаешь, Володя. Откуда?

Ч е м е з о в. Прошло двадцать три года, теперь не стыдно признаться. Мы сидели с Федором в каюте. Он молчал. И вдруг заорал, что не может жить без тебя. Что и ты тоже… И у вас назначено вечером свидание на Дворцовой набережной. Оно решит его жизнь. Тогда я вырвал из тетрадки лист, на котором написал стихотворение тебе. И подарил ему, сказал, что он может считать его своим. Я ведь в те годы — ты, наверное, помнишь — иногда писал стихи. И довольно плохие…

А н н а  П е т р о в н а. Нет, они совсем не плохие. Для меня, во всяком случае. Ну вот, ты опять надел очки и читаешь эту бумагу. Что в ней? Что-нибудь плохое? Опасное?

Ч е м е з о в. Это акт расследования катастрофы.

А н н а  П е т р о в н а (тревожно). Валерик?..

Ч е м е з о в. Валерик не виноват. Никто не виноват из матросов и офицеров. Все они проявили мужество и героизм, что возможно было сделать, они сделали. Это тяжело говорить тебе, матери…

А н н а  П е т р о в н а. Мне было бы тяжелее, если бы ты мне этого не сказал, Володя.

Ч е м е з о в (смотрит на Анну Петровну). Друг ты мой, милый ты мой друг.

Темнота. Подъезд. Дождь. Качаемый ветром фонарь. Т а т а  и  С е р г е й. Она держит его за руку.

С е р г е й. Ну, говори скорее. А то Бондарь ждет, промок весь. И мне нужно на собрание.

Т а т а. О чем ты будешь говорить на собрании?

С е р г е й. Боишься, что я что-нибудь не так скажу? Боишься, что я скажу о нашей… Словом, о тебе и обо мне?

Т а т а. Нет. Я боюсь, что ты об этом не скажешь. А ты скажи, ты не смей стесняться. Пусть они тоже знают. Скажи, что с тобой и со мной было за эту неделю. Ведь они же поймут…

Б о н д а р ь (появляется из-за угла). Невозможно больше ждать, Татьяна Владимировна. Сейчас отойдет катер. (Сергею.) Посоветуйте вашей… (запнулся и неловко, преодолев свою застенчивость), посоветуйте вашей жене не задерживаться. Впрочем, это не только совет, это приказ. А приказы, как известно…

С е р г е й. …нужно выполнять.

Б о н д а р ь. До свидания. (Уходит.)

Т а т а. До свидания, товарищ старший матрос…

Тата идет следом за Бондарем, Сергей — в другую сторону. Мы следуем за матросом. Вот уже показались очертания Якорной площади, собора, памятника. Сумерки. Мелкий дождь. Мимо памятника адмиралу идет матрос со свертком в руке. Матрос на мгновение задерживается около памятника и смотрит на него.

З а н а в е с.

1958