Увлеченный столь интересным для него разговором, он заметил, однако, что его мать и Надьреви беседуют о нем. И понял по некоторым признакам, что учитель не выдал его. Поэтому Андраш наградил его благосклонным, признательным взглядом.

В утренней почте графу Берлогвари попалось письмо без подписи, написанное женским почерком. Из глубокого уважения и самых добрых чувств к графской семье некая благодетельница сообщала графу Берлогвари, что сын его Андраш ведет в Будапеште расточительный образ жизни и делает долги. Он берет деньги под огромные проценты у одного ростовщика, бессердечного человека. Анонимная доброжелательница не может назвать имя ростовщика, но знает, что за необходимыми разъяснениями следует обратиться к Чиллагу, управляющему поместьем его сиятельства. Ведь он служит посредником между Андрашем и ростовщиком или сам ссужает деньгами. Во всяком случае, управляющий вызывает серьезные подозрения, потому что состояние его растет не по дням, а по часам, у него лежат деньги в банке, и недавно он сделал большой вклад в веспремский филиал банка К. Сколько задолжал молодой граф, она не может сказать, поскольку сама не знает, но долг несомненно составляет много тысяч крон. Пусть его сиятельство простит ей такую смелость, — она сообщает все это, желая помочь его семье и сыну, так как не может смотреть без негодования, как некоторые женщины и бессовестные негодяи за спиной его сиятельства заманивают в свои сети мягкосердечного графа Андраша. Доброжелательница еще раз просит прощения у его сиятельства и заверяет, что совесть ее чиста и это письмо написано из самых лучших побуждений.

Граф Берлогвари прочитал письмо до конца, потом вернулся к тем строкам, где говорилось, что сын его ведет расточительный образ жизни и раздобывает деньги у ростовщика. Положив письмо на стол, он почувствовал небольшое сердцебиение. Тотчас попросил своего камердинера пойти к графу Андрашу и сказать ему…

У него чуть было не вырвалось: «Пусть граф Андраш немедленно придет ко мне». Но даже от его имени в таком категорическом тоне камердинер не может разговаривать с молодым графом, поэтому граф Берлогвари продолжал:

— Пусть граф Андраш придет ко мне. Подождите! — вдруг прибавил он, подумав, что слова его не выражают настоятельной просьбы. — Если он еще не встал, пусть оденется и придет ко мне, я жду. Так и скажите, — нашел он наконец подобающую форму.

Крайне раздраженный, ходил граф Берлогвари по комнате. Не стесняясь в выражениях, бормотал себе под нос:

— Черт подери этого повесу, этого… этого… и не знаю, что с ним делать! Неслыханно! Невероятно! Я же подозревал, что дело плохо. Чиллага надо гнать немедленно.

Услышав приказание отца, Андраш сразу испугался. Почувствовал неладное. Стал быстро одеваться, — ведь отец уже ждал его. Ференц во время туалета молодого барина старался не попадаться ему под руку. Андраш подошел к комнате отца, тихо постучал в дверь.

«Трус негодный, еле стучит!» — это было первой мыслью графа Берлогвари. Он сам открыл сыну дверь.

— Заходи, пожалуйста, — сказал он, стараясь подавить свой гнев.

— Доброе утро, — упавшим голосом пробормотал Андраш.

«Ну конечно, он виноват. Несомненно, сведения правильные», — подумал граф Берлогвари.

— Мне стало известно, что у тебя есть долги. — Андраш молчал; он уже заметил письмо на столе. — Есть или нет? — спросил граф Берлогвари продолжавшего молчать сына.

— Есть кое-какие, — пролепетал Андраш, — небольшие, наверно… точно не знаю…

— Не юли, скажи правду.

— Несколько тысяч крон.

— Несколько тысяч крон! Это не ответ. Несколько тысяч! Может быть, и десять, может быть, и пятьдесят.

Андраш не произносил ни слова. Лицо его стало бледным как полотно, губы дрожали. И ноги тоже.

Граф Берлогвари повернулся к сыну спиной и в волнении снова принялся ходить по комнате. Обе руки он засунул в карманы брюк. Наверно, из инстинктивной предосторожности, чтобы не пустить руки в ход. Лучше судорожно сжать их и запрятать глубоко в карманы. Целую минуту длилось молчание. Сын понимал, что сказать ему нечего и он может лишь отвечать на вопросы. Комок подступил к горлу разгневанного отца. Ему хотелось кричать от возмущения, но не позволяло чувство собственного достоинства. К тому же сын уже взрослый, и оскорблять его нельзя. Все мысли, казалось, улетучились у него из головы.

— Неслыханно! — вот первое слово, которое смог он промолвить.

Андраш посматривал на дверь. Сбежать бы! Или внезапно стряслось бы что-нибудь и положило конец этой муке. Загорелась бы усадьба, и кто-нибудь примчался сообщить о пожаре. А то ситуация невыносимая. Невыносимо, безнадежно унизительная. И все из-за каких-то жалких денег, которые безотлагательно ему понадобились.

— Ты играл в карты? — Андраш молчал. — Ты же не играешь в карты. В противном случае я знал бы. — Андраш продолжал молчать. — Во всем виноваты, конечно, женщины! Не иначе. Чиллаг ссужал тебя деньгами? — Андраш не отвечал. — Чиллаг? — повторил отец.

Андраш по-прежнему молчал. Граф Берлогвари и не ждал от него ответа. Долг сына молчать. Он дал, возможно, честное слово не выдавать управляющего.

— Предполагаю, что Чиллаг. А потом узнаю доподлинно. Да, хороши у тебя приятели! Братья Венкхеймы. Повторяется мадьяроварская история. Тогда старый дурак Венкхейм заплатил долги своего сыночка. Я говорил, тебе надо осмотрительно выбирать друзей, ты не должен якшаться с обедневшими дворянами, а кутилы Венкхеймы тебе не компания, потому что по сравнению с ними ты нищий. С владельцами пятидесяти и ста тысяч хольдов ты, правда, не имеешь права распивать вместе шампанское, веселиться под цыганскую музыку и швырять деньги на женщин. Не обобрала ли тебя какая-нибудь актриса? — Андраш не отвечал. — Неслыханно! Вроде бы не горбатый, не хромой, не кривой, а здоровый цветущий мужчина, и до чего докатился? Дают потаскушке пятьдесят, сто крон, и готово дело. А ты? Ты, что ж, простофиля, что ли?

Андраш молчал. Ему хотелось закурить, что-нибудь сделать. Лишь бы не стоять навытяжку. Но он не смел пошевельнуться.

— Сколько у тебя долгов? Верно, тысяч десять, на тебя ведь похоже. А то и больше. — Остановившись у окна, граф Берлогвари долго смотрел на небо. Потом продолжал, обернувшись:

— Хотел бы я знать, о чем ты думал. На что вообще рассчитывал? Как собирался расплачиваться с долгами? Не понимаю. Совершенно не понимаю.

Андраш и теперь не отвечал.

— И ты еще хотел жениться? С долгами? Утаить их от меня, чтобы заплатила семья жены? Покрыла холостяцкие должки одного из графов Берлогвари? Не стыдно тебе, сын?.. И ты еще хочешь жениться? За моей спиной обделываешь делишки с Чиллагом. Вы вместе обманываете меня… Я же слышал о твоих художествах в Пеште. Утром приходишь домой и спишь до полудня. Я подозревал, что это не приведет к добру, но такого не ожидал… В наше время нельзя жить в свое удовольствие и сорить деньгами. Без денег шагу не ступишь. Здесь, конечно, замешана какая-нибудь распутница. Да я бы на твоем месте от стыда сгорел. Твоя мать говорит, что ты красивый юноша. Она гордится тобой. Я вижу, женщины посматривают на тебя. Графиня Мендеи пожирала тебя глазами, когда ты читал ей лекцию о бульоне. И оказаться таким простофилей? Швырять деньгами, тратить на негодных девок и разных стерв? Посмотри на других аристократов. Твой дядя Яни пятьдесят, от силы сто крон в конверте дает хорошеньким молодым женщинам и порядочным дамам. А он уже не первой молодости и вообще не Адонис. Почему же тебя обирают? Да, сын, я был о тебе иного мнения.

Андраш стоял молча. Граф Берлогвари подошел к нему и, глядя прямо в глаза, запинаясь, тяжело дыша, продолжал свою речь. Молодой граф пытался отвести свой взгляд. Отцу нравилось упорное молчание сына, но не нравилось, что тот побледнел и слегка дрожит. Ему хотелось, чтобы Андраш был тверд и неколебим, чтобы ни один мускул не дрогнул у него на лице. Граф Берлогвари задумался. Вот какой сын у него. Упрямый. И, верно, решительный.

— Ничего другого я не в состоянии представить. На что еще мог ты тратить деньги? Квартира у тебя была бесплатная, твоего слугу я содержал, — на что тебе понадобилось столько денег? Хорошо, обед в «Бристоле», предположим, пять крон. Ужин столько же. Завтрак дома две-три кроны. Если не есть, конечно, русскую икру и дорогую рыбу. Икра и рыба! Слыханное ли дело? — Граф Берлогвари вынул руки из карманов, чтобы возмущенно размахивать ими: «Икра и рыба, икра и рыба!» — Знаю, что в полдень ты заказываешь экипаж с двумя лошадьми и едешь обедать. Правильно. Тебе не к лицу разъезжать в извозчичьей пролетке или в трамвае. Правильно. Тебе не к лицу жить, как адвокат или… уролог. Я бы не допустил. Все это обходится ежемесячно в пятьсот — шестьсот крон. Ты же тратил… наверно, тысячи две, а то и больше. Разве можешь ты это себе позволить? Ведь мои доходы не превышают десяти тысяч в месяц. Не удивляйся. И этой суммы на все должно хватить. С тех пор, мой друг, как существует пенсия, повышенная пенсия, пожертвования и прочее, приходится считать каждый грош. Деньги что вода. Или ты не умеешь считать? И не желаешь одуматься? Я уже бранил тебя, когда открылись твои проделки в Мадьяроваре. И теперь опять повторяется та же история. — После небольшой паузы он прибавил: — Я и не решаюсь рассказать твоей матери.

— Спасибо, — пробормотал наконец Андраш.

— Не благодари, сын, не благодари меня, ибо я делаю это не ради твоих красивых глаз, а чтобы пощадить трою мать. Но я не знаю, что будет. Не знаю, когда ты решишься признаться мне, сколько у тебя долгов, кому ты должен платить и в какие сроки. С твоим покровителем Чиллагом я расправлюсь как следует. А ты… ты можешь теперь идти. Я еще подумаю, как взять тебя в ежовые рукавицы. Возможно, ты останешься дома и поедешь в Пешт только сдавать экзамены. Здесь, по крайней мере, ты на глазах. С женитьбой тебе придется повременить. Ты сам пока что расстроил все дело. — И после небольшого молчания: — Занимаешься ли ты? Сделали ли вы какие-нибудь успехи? Или этого славного молодого человека ты водишь за нос, как водил Пакулара? А между прочим, на этого Надьреви, если он оправдает доверие, у меня есть определенные виды. Занимаетесь ли вы вообще?