Он им много чего рассказал, он им практически все рассказал, что знал. И про клинику Ребковца, где опыты с психами проделывал, и про лабораторию в институте Панкова, и даже про шофера Сысоева, чем-то не угодившего своему шефу, оказавшемуся близким другом Папулова. Папулов сам во многом виноват: нельзя пользоваться такими средствами по любому поводу и при каждом удобном случае.

Так что же теперь делать? Рассказать Папулову, и пусть он, используя свои связи, блокирует дальнейшие действия этих ночных посетителей. А вдруг Папулов захочет убрать самого главного свидетеля — его, Вовенко? Да-да, заблуждаться не стоит, он — только шестеренка в механизме, управляемом Папуловым.

Черт побери, почему ученые всегда оказываются в роли слуг, «подхватчиков»? Что он сам получил в результате? Виллу, которая в этой стране нуждается в усиленной охране, «иномарку», которую тоже в любой момент могут поджечь, угнать, взорвать? Он же на привязи, на поводке, да и поводок не слишком длинный — сколько раз срывался его выезд за границу. Всякая шушера, спекулянты — если называть вещи своими именами — шастают туда и обратно чуть ли не каждую неделю. Да, у него есть валютный счет в банке, но когда он сможет добраться до того банка, вот главный вопрос. Тупичок, тупичок, Владимир Александрович. Ты считал, что управляешь Папуловым, поскольку дал в его руки такое оружие, поскольку многое организовал для него, а на поверку оказывается, что от тебя утаивают информацию. Что случилось с Черняком, где он? Зубов, Додонов, Сысоев — их устранили с твоей помощью, а кто знает, с чьей помощью уберут тебя и когда это случится? Нет, ни в коем случае нельзя признаваться. Ничего не произошло.

Ковригин вставил кассету, видеомагнитофон тихо щелкнул, «съев» ее, на экране появилась изгородь — бетонные столбы и сетка, сверху дополнительно протянута колючая проволока. Потом по экрану поехала черная «Волга». Она немного задержалась перед воротами, задняя правая дверь открылась, выскочил высокий мужчина, услужливо распахнул переднюю дверь, камера «взяла» крупным планом Папулова.

— Видишь, как расшаркивается перед шефом, — сказал Рудюк. — Это некий Марков. Занимался самбо и каратэ. Больше прославился как организатор, спортсмен не выше среднего. Потом промышлял куплей-продажей аудио- и видеоаппаратуры. Нашел большого босса Папулова. Насколько я понимаю, у него он исполняет обязанности начальника охраны. Учитывая физподготовку и габариты большого босса, это вроде бы ни к чему. Ну, для Папулова любая роскошь позволительна.

Изображение сменилось, теперь в кадре был особняк, построенный в виде буквы «Г». Более длинное его крыло, одноэтажное, располагалось перпендикулярно дорожке, ведущей к нему от выездных ворот, и прикрывало бассейн во внутреннем дворике. Еще с двух сторон бассейн был прикрыт довольно высоким, аккуратно подстриженным кустарником. Со второго этажа на бассейн смотрела просторная лоджия.

— Да, — бесстрастно прокомментировал увиденное Ковригин, — вкус у босса есть, специфический, правда. Я бы сказал, что особнячок этот выстроен в стиле латиноамериканских диктаторов. Сколько соток у него усадебка эта, Витя?

— На сотки в данном случае мерить не приходится. Я так полагаю, гектар с гаком. Там вон, видишь, теннисный корт. Эти деревца — фруктовые. Молодые, правда, потому что сад недавно разбит.

— А это у него в одноэтажном крыле сауна, что ли?

— Скорее всего. Но сейчас будет главное — интересный посетитель.

Теперь Папулов сидел в лоджии в изящном кресле с легким стальным каркасом. Казалось просто удивительным, что кресло его выдерживает. На Папулове были шорты и светлая майка. Напротив его в таком же модерном кресле располагался мужчина, одетый несмотря на жаркое время года (июнь выдался как никогда), в строгий костюм. Мужчина сидел вполоборота к снимавшей его камере, Папулов — анфас.

— Где у тебя стоп-кадр, Витя? Ага. Серьезный мужик.

У «серьезного мужика» было тяжелое лицо и аккуратная прическа.

— Знакомый тип, — пробормотал Ковригин.

— Еще бы! Щенников, заместитель начальника областного УВД, — весело выдохнул Мосейкин.

— Хорошо-хорошо! А с какого расстояния ты их брал, Витя?

— Метров с восьмидесяти, — ответил за Рудюка Мосейкин.

Камера продолжала фиксировать беседующих долго — минут пять, не меньше. Потом изображение исчезло, пошла светлая рябь. Мосейкин и Рудюк молчали, загадочно улыбаясь.

— Я вас насквозь вижу, джентльмены, — наконец, произнес Ковригин. — Сюрприз подготовили?

— Ничего от тебя не скроешь, начальник! — притворно засокрушался Мосейкин. — Ладно, вот запись их беседы. Он передал Ковригину листок с машинописным текстом.

«Щенников. Значит, двадцать второго июня?

Папулов. Да, в субботу. Два контейнера. Получатель первого — фирма в Стамбуле. Морем ближе всего.

Щенников. Да, по морю здесь рядом, считай. У тебя вот тоже — кусочек моря. Вода как получилась такой голубой? Папулов. Ерунда, морская соль. Это, понимаешь ли, запасные части. Выключатели, контакты.

Щенников. Понимаю, что контакты. И догадываюсь, что они серебросодержащие. Так что ты мне тюльку не трави.

Папулов. Никто ничего не травит. Этого добра на свалках — бери не хочу. А они за него валютой расплачиваются, как известно. Продаю я, заметь, по цене раз в пять большей, даже с учетом теперешних тридцати „деревянных“ за один „бак“. Одни налоги, которые я плачу этому государству, стоимость серебра в контактах окупят.

Щенников. Ладно, все путем. На сколько этот контейнер тянет?

Папулов. Тонны на две. Я уже точно не помню. Второй контейнер поменьше. Получатель — Ливийская Джамахирия, Триполи.

Щенников. В нем что?

Папулов. Медицинское оборудование.

Щенников. Чье производство?

Папулов. Мое собственное, есть у меня… (Конец съемки).»

— Впечатляет, — Ковригин отложил листок в сторону. Двадцать второе июня через шесть дней.

— Абсолютно точно, — подтвердил Мосейкин. — видеозапись сделана вчера утром.

— А расшифровка беседы?

— Тоже вчера. Есть у меня хороший знакомый по имени Юра. Почти совсем глухой, но разговаривать выучился прилично. Я имею в виду, что глухота у него врожденная. Так вот он по губам мне этот диалог и воспроизвел.

— Отлично воспроизвел. Да и съемка, что называется, уникальная.

— Чего тут уникального — ведь мы знали, что встреча планируется.

— Все равно повезло.

— Это уж точно, — согласился Мосейкин. — Все это поплывет по морю из нашего порта, я так думаю?

— Ты правильно думаешь, — кивнул Ковригин. — У нас есть время, чтобы проинформировать В. Д., а у него — чтобы принять меры.

Телевизор был черно-белым. С минуту назад закончилась передача. Виталий Дмитриевич сообщил ведущему и телезрителям, какие средства были спасены областной госбезопасностью от расхищения, от вывоза за границу. Называлась сумма несколько десятков миллионов рублей. Ковригин наверняка знал, что цифры взяты с потолка или еще откуда-нибудь, и с действительностью имеют мало общего. Его обескураживало другое — два папуловских контейнера благополучно уплыли, хотя оставалась уйма времени, чтобы помешать этому. Он известил В. Д. сразу же, а уж какими соображениями руководствовался тот… И тут случилось то, что обалдевшему от жары Ковригину сначала показалось галлюцинацией.

Лиля сказала:

— Коль, а я ведь этого человека знаю. Тон ее был странен, но Ковригин не сразу обратил внимание.

— Какого человека? — машинально спросил он, думая о своем.

— Ну, который выступал только что, заместителя этого… Фамилию я все время забываю.

— Вот как?! — на Ковригина словно холодной водой плеснули.

— Да, — Лиля старалась не смотреть на него. — Я тебе не должна была этого говорить. В-общем, это он мне посоветовал тогда обратиться в твою мастерскую.

— Н-да-а… — протянул Ковригин. — Мир, выходит, тесен.

После паузы он пригладил усы, откашлялся и спросил:

— Так что же — и схема была не настоящей?

— Нет, схема была настоящей. Все было настоящим… Понимаешь, брат, оказывается, письмо написал. Ну, туда… Незадолго до того, как он… умер в домике. Он предвидел, что с ним что-то случится. И вот случилось…

— Так ведь случилось зимой, а тебя вызвали когда?

— В середине апреля.

— И ты сразу пришла ко мне?

— Почти сразу. Дня через три. «В конце концов я ему первый предложил эту игру», — Ковригин вспомнил «пончика» — владельца «Ниссана».

— Коль, — продолжала Лиля умоляюще, — но ты не думай…

— Что я не должен думать? «Ладно, мы с ним профессионалы. Но почему она?..»

— Я раньше тебе хотела сказать. Да все думала, что ты сам знаешь. Ты ведь должен был знать, — она была готова расплакаться.

— Должен, должен, — Ковригин улыбнулся. Он просто заставил себя улыбнуться.

Вовенко сделал шаг в сторону, пропуская к газетному киоску какого-то толстяка в обтягивающей огромное пузо рубашке с темными от пота подмышками. Толстяк все-таки коснулся его локтя животом, и Вовенко, отойдя подальше, брезгливо вытер локоть носовым платком.

— Извините, вы не подскажете, здесь где-то поблизости должен быть дом быта, — высокий худой мужчина с усами словно из пустоты материализовался.

— К дому быта?

— Ну да, мне часы в ремонт надо сдать.

— Ах, да. Сядете на троллейбус пятого маршрута…

— Сяду. А вы сегодня в семь часов вечера должны быть дома, Вовенко, — тихо, но четко произнес мужчина.

— Что?!

— Ничего. В своей городской квартире, не в загородном доме. Охрану-то, я гляжу, сняли. И то дело, нельзя все время столько народу отвлекать.

Мужчина говорил тихо, совершенно невпопад жестикулируя, зачем-то показывая рукой вниз по улице. Вовенко вдруг почувствовал, что ему тоже следует говорить потише.

— Кто вы такой? — спросил он.

— Я вам наносил визит. Ночью. С месяц назад, — мужчина продолжал улыбаться, усы его при этом слегка топорщились. — Мы с вами тогда поговорили. Я вас спрашивал, вы мне отвечали. Это очень хорошо, что вы о нашей беседе умолчали. Для вас в первую очередь хорошо. Итак, сегодня в девятнадцать ноль-ноль в вашей квартире за бронированной дверью. Не советую избегать встречи или приглашать какое-то третье лицо, — мужчина лучезарно улыбнулся.