Оба тут же зашлись в хохоте так, что Шива даже согнулся. Лекарь, обрабатывающий рану, строго взглянул на весельчаков и продолжил накладывать целебную мазь. Поверх мази он наложил лист дерева нима и перевязал грудь Шивы чистой тканью.
— Через два дня надо сделать перевязку, — посоветовал лекарь. — Думаю, что придворный лекарь в Девагири справится с этим. Неделю не мочите это место и не употребляйте Сомру, так как нельзя будет полностью помыться.
— О, ему Сомра больше не нужна, — рассмеялся Брихаспати. — Все, что требовалось, она уже с ним сделала.
Лекарь, негодуя, покинул Шиву с Брихаспати, на которых накатил новый приступ хохота.
— А если серьезно, — сказал Брихаспати, успокоившись, — почему они напали на тебя? Что ты им сделал плохого?
— Я не думаю, что нападали на меня. Я уверен, что причиной была Сати.
— Сати? Уверен? В таком случае все еще непонятнее…
— Может быть, целью нападения была не конкретно Сати, а императорская семья в целом? Предпочтительнее для них было бы захватить самого императора, но его не было с нами. Тогда они выбрали Сати. Имея такого пленника, Чандраванши могли бы оказывать давление на Мелуху.
Брихаспати ничего не ответил, он казался взволнованным. Уткнувшись лицом в руки, ученый задумался. Шива сунул руку в сумку и нащупал там чиллум. Когда он стал его набивать сушеным чарасом, Брихаспати неодобрительно посмотрел на своего нового друга.
— Может мне не стоит тебе это говорить, Шива, ты все-таки свободный человек…, — мудрец села паузу. — Но я считаю тебя своим другом, поэтому обязан сказать правду. Я не раз видел заморских торговцев на ярмарке в Карачапе, которые пристрастились к этому зелью. В общем, ничего хорошего в этом нет. Тебе это не надо.
Шива широко улыбнулся:
— Я думаю, ты не прав, Это самая лучшая привычка в мире.
— Ты просто не знаешь, какие вредные последствия несет эта привычка. Самым страшным я считаю ухудшение памяти вплоть до полной невозможности воспользоваться полученными ранее знаниями. Ты можешь все забыть!
Лицо Шивы вдруг стало серьезным. Затем губы его изогнулись в грустной улыбке, и он сказал Брихаспати:
— В этом то и прелесть этой привычки, мой друг. Все те безумцы, что курят чарас, не страшатся забвения.
Он разжег чиллум и медленно затянулся дымом.
— Они боятся не забыть.
Брихаспати внимательно глядел на Шиву, размышляя о том, какое ужасное прошлое побуждает его друга курить это дурманящее зелье.