Дэмура решил продолжить поединок, перебросив противника через себя. Упершись стопой в ногу Макамуры, он сделал рывок. Прием был проведен чисто, но Макамура свободно поддался на рывок, дал себя перебросить и мягко откатился в сторону.

И вот они снова стояли друг против друга. Дыхание их было равномерным, ни один не давал другому возможности уловить момент, когда он выдыхает воздух. Макамура снова пошел в нападение. Дэмура, судя по всему, не был готов к отпору, так как быстро попятился. Знаменитый убийца С-одного-удара теперь держался осторожнее. Внезапно Дэмура остановился: ровно столько потребовалось ему, чтобы собраться с силами. Чувствовалось, что больше он отступать не намерен. Макамура бросился на него, и в то же мгновение взметнулась рука Дэмуры. Он парировал атаку противника ребром ладони. Страшной силы встречный удар, подобный удару мечом, обрушился на локоть Макамуры на мгновение раньше, чем рука того успела подняться. Громкий боевой крик, вырвавшийся у обоих противников, заглушил хруст ломающейся кости.

Боль, должно быть, была чудовищной, но Макамура и не думал сдаваться. Прижав сломанную правую руку к бедру и выставив левую на уровне груди, он ждал нападения. Дэмура даже не пытался предлагать ему сдаться. Он настороженно подбирался к Макамуре, стараясь зайти справа. Удар руки был нацелен в голову, левая нога метила в сломанный локоть. Ступня попала в цель. Макамура до крови прикусил губу, чтобы не вскрикнуть от боли. Дэмура, не давая ему опомниться, вновь перешел в атаку. Макамура теперь повернулся боком, чтобы защитить перебитую руку, но тем самым лишился возможности бить ногой с поворотом корпуса. Однако он по-прежнему оставался грозным противником. Стоило допустить малейший промах в атаке, и он способен был одной рукой или ногой прикончить противника. Но Дэмура слишком хорошо изучил его, чтобы переоценивать собственные силы. Теперь уже он теснил Макамуру, гоня его все быстрее, принуждая к бегству, стараясь подавить его психику. Макамура был лишен возможности ответить контрударом рукой назад. Он пытался использовать прямой удар: стремительный, резкий тычок двумя пальцами в глаза противника. Однако попытка эта заранее была обречена на неудачу: Дэмура почти наверняка знал, что она последует. Он пустил в ход обе руки: левая перебила Макамуре запястье, удар правой пришелся по локтю. И вновь раздался ужасающий хруст сломанной кости. Боль и горечь поражения лишили Макамуру остатков самообладания. Головой вперед он бросился на Дэмуру и… наткнулся на колено противника. Лицо его залила кровь; затем последовал сильный удар в затылок, и Макамура потерял сознание.

Совсем другое дело войти в административное здание так, как сейчас, когда Куяму сопровождала четверка детективов из центрального отдела и целый отряд полицейских. Они торжественно продефилировали через вестибюль и поднялись на четвертый этаж; полицейские мигом заняли посты на каждой лестничной площадке, а Куяма, коротко постучав в дверь, вежливо, но решительно вошел в офис Огавы.

У Куямы в глазах потемнело, когда Шеф приказал ему арестовать главаря банды. До этого, конечно, была прокручена вся обычная программа. «Значит, ты полагаешь, что именно он дал распоряжение устранить Азато? Очень интересная мысль, А Эноёду убили сразу же после того, как он вышел от Огавы? Как ты сказал, где находится почта, откуда Эноёда отправил свое донесение? Ах, в том же здании?»

Затем Шеф вел по телефону долгие переговоры с начальником отдела по борьбе с наркоманией — судя по всему, человеком столь же осторожным, как сам господин Кадзэ, — затем с юрисконсультом, но никак не мог прийти к определенному решению. Обладая богатым опытом службы в полиции, он понимал, что Куяма прав, и по этой же причине понимал и другое: виновность Огавы нелегко будет доказать. Конечно, при желании можно: наверняка отыщется свидетель, который видел, как Эноёда незадолго до своей гибели заходил в офис Огавы. Какой-нибудь мелкий гангстер из банды Огавы рано или поздно проговорится. Кроме того, ничего не стоит арестовать околачивающегося в «Чайном цветке» торговца наркотиками, из которого Азато выколотил имя главаря. У полиции масса возможностей, однако реализация их требует времени. Если арестовать подозреваемого даже при недостаточности улик, то можно запросто лишиться должности. Если же упустишь убийцу Азато, результат будет тот же самый.

— Прямо не знаю, что делать, — наконец откровенно признался Шеф.

— На вашем месте, Кадзэ-сан, я бы арестовал Огаву, — снисходительно посоветовал Куяма.

И тут Шеф принял окончательное решение.

— Ладно. Тогда поезжай и арестуй его, — сказал он.

Куяма застал хозяина растерянным и перепуганным насмерть. Двое полицейских держали Огаву под прицелом, а третий обыскал его.

— Огава Фумио! Вы арестованы по подозрению в убийстве актера Азато Джонни и полицейского сыщика Мацутаки Эноёды. Вам как организатору инкриминируется соучастие в преступлении. Мой долг — поставить вас в известность о ваших юридических правах…

И прежде чем Огава успел опомниться от неожиданности, ему надели наручники и вывели из кабинета. Сыщики остались допросить служащих и провести тщательный обыск, а Куяма повез арестованного в центральный отдел. Молодой инспектор был на седьмом небе. Игра стоила свеч, даже если он на этом деле сломает себе шею. А такой исход вполне вероятен: если вину Огавы доказать не удастся и его придется отпустить на свободу, Шеф не станет покрывать своего незадачливого подчиненного.

— Есть ли у вас хоть какие-нибудь доказательства? — спросил задержанный, словно прочитав мысли Куямы.

— У Шефа есть, — без колебаний ответил Куяма. В нем вдруг проснулся игрок, и он решил блефовать дальше. — Если бы вы ограничились организацией убийства Азато, глядишь, вам и удалось бы выкарабкаться. Но вы посягнули на Эноёду.

— Какого еще Эноёду?

Огава, по-видимому, тоже блефовал, либо же действительно не знал, в чем дело. У Куямы не оставалось времени поразмыслить, как это могло быть на деле, поэтому он интуитивно держался своей линии поведения.

— По делу Азато адвокат мог бы еще найти смягчающие обстоятельства. В конце концов актер ворвался к вам силой, учинил скандал, избил вас — понятно, что в вас взыграла жажда мести. Однако за убийство полицейского придется расплачиваться сполна.

— О каком полицейском вы говорите?

Куяма промолчал. Он не знал, что ответить. Ведь если Огава не имеет отношения к убийству Эноёды, дело запутывается окончательно. Профессионал, поднаторевший на ведении допросов, в таком случае промолчал бы сознательно. Куяма же просто ушел в свои мысли, не замечая, что Огава беспокойно вертится на месте, прокашливается, робко пытаясь заговорить. Картина получалась неутешительная. Куяма думал и не находил выхода. А Огава вновь попробовал заговорить с ним — теперь уже громче и весьма учтивым тоном.

— Простите, господин инспектор, не могли бы мы побеседовать доверительно?

— Что?.. Ах, побеседовать! Пожалуйста, я к вашим услугам. Сейчас приедем на место и приступим. — Куяма снова умолк, мучительно раздумывая, как быть. По прибытии в отдел он действовал автоматически, выполняя все то, чему его учили в школе полицейских. Велел подозреваемому сесть, включил магнитофон и, заполняя протокол, задал множество формальных вопросов: фамилия, имя, дата и место рождения, образование… У Огавы не выдержали нервы.

— Чем задавать глупые вопросы, лучше объяснили бы, с какой стати вы собираетесь пришить мне убийство полицейского?

Куяма устремил на него дружелюбный взгляд.

— Вы признаетесь в убийстве Азато?

— Не в чем мне признаваться! Понятия не имею, чего вы от меня добиваетесь.

— Не признаетесь — и не надо, это не меняет сути дела.

— О каком признании вы твердите, черт побери?!

— Не станете же вы отрицать, что причастны к убийству двух человек? Шеф располагает неопровержимыми доказательствами, иначе не распорядился бы доставить вас сюда, сами понимаете. Но вы, конечно, вправе поступать, как считаете лучшим для себя.

Огава чуть подумав, спросил:

— Какие доказательства вы имеет в виду?

Куяма пожал плечами.

— Шеф сказал, что на вашей совести два убийства, а он слов на ветер не бросает.

Возможно, Огаву убедила искренность сказанного Куямой. Возможно, на него подействовала безупречная слаженность полицейского механизма, под колеса которого он угодил. Может быть, произвело впечатление могущество мифического Шефа: тот настолько уверен в исходе дела, что даже не торопится самолично допросить его, а поручает это зеленому юнцу. А скорее всего Огава, исходя из богатого жизненного опыта, легко представил себе парадоксальную ситуацию: ему сойдет с рук убийство, которое он совершил в действительности, зато его засудят за другое, о котором он и понятия не имеет. Кроме того, видимо, сказался страх, что если он будет отпираться, полиция копнет глубже и докопается до торговли наркотиками, а тогда уж ему и точно крышка. Куяма, по счастью, не упомянул, что полиции уже известно об этом. Лишь всеми этими причинами, вместе взятыми, можно объяснить невероятный факт: бывалый гангстер улыбнулся начинающему сыщику и покладистым тоном произнес:

— Ладно, так уж и быть… Признаю, что я повинен в смерти Азато… Но все произошло чисто случайно…

Куяма включил магнитофон, и сердце его радостно забилось. Победа!.. Но по мере того, как Огава излагал обстоятельства дела, им все сильнее овладевало дурное предчувствие. Он поверил арестованному преступнику. Конечно, тот далеко не безвинный агнец, каким себя выставляет: ему, видите ли, хотелось лишь слегка проучить Азато! Но за гибель Эноёды в ответе не он, а кто-то другой. И Куяма прекрасно понимал: до тех пор, пока он не отыщет этого другого, он не вправе считать дело Азато закрытым.