Натерев руки охрой, смешанной с маслом, он взял в рот три священных листка льна и склонился над трупом. Это был свежий труп здорового и сильного мужчины, умершего от остановки сердца. Штекман верил, что на этот раз, — да, это уж точно, — на этот раз он добьется своего.

— Ао мана рангатира, ваируа рарохенга, — запел он сквозь зубы могущественную каракиа — заклинание, которым (если верить источнику) пользовался тохунга — колдун с Северного острова Новой Зеландии, оживляя павших в бою воинов, что, впрочем, не помешало англичанам при первом удобном случае вздернуть его на виселице.

Заклинание было длинным и Штекман поначалу мрачно думал, что будет, если в прозекторскую кто-нибудь зайдет (например, охрана, у которой есть ключи), но затем монотонный ритм взял свое, заставив сосредоточиться на цели занятия. Борис Наумович допел до конца, чувствуя, как слабеют и становятся ватными ноги и начинает жутко болеть голова.

Где-то за окном завыла собака.

«Все, — мрачно подумал Штекман и выплюнул изо рта листья. — Можно приступать к вскрытию». Сильно захотелось курить. Он подошел к раковине и начал смывать с рук охру. Собака завыла громче, к ней присоединилась еще одна.

— Что они разорались, заразы, — раздраженно пробурчал эксперт, поворачиваясь к столу, чтобы взять сигареты, но тут слова застряли у него в горле. Труп начал шевелиться. По телу Штекмана пробежал холодок.

«Добился-таки своего, добился», — мелькнула мысль. Он осторожно приблизился к столу, стараясь держаться со стороны головы. Труп задвигался сильнее и сел. Штекман остановился. У него вдруг мелькнула мысль, что надо открывать дверь и бежать, но тут же мелькнула встречная, что человек, лежащий на столе, вовсе трупом и не был, а сохранял пусть даже и очень слабые, признаки жизни. Если сейчас убежать, его поступок, пусть даже и оправданный, вызовет иронию у коллег, а если проявить храбрость и остаться, то можно заслужить уважение. Штекман выбрал второе, потому что каждый выбирает то, чего ему не хватает.

Человек между тем слез со стола и сделал несколько шагов. Штекман кашлянул, чтобы обратить на себя внимание, и обратил.

«Господи, какие пустые и холодные глаза», — успел подумать он, прежде чем оживший приблизился к нему и произнес:

— Ты дал мне Силу — ты первый и умрешь.

«Надо было открыть дверь и бежать», — мелькнула мысль. Она была последняя: твердый, словно стальной, кулак незнакомца взметнулся вперед с нечеловеческой силой и скоростью и раздробил лобные кости черепа. Эксперт покачнулся и рухнул на пол. Из носа и ушей потекла кровь, заливая чистый кафель, и растеклась на нем темной лужицей, красновато поблескивающей в холодном свете люминесцентных ламп. Безучастно наблюдавший за ним зомби дождался, пока душа окончательно покинет остывающее тело, и двинулся к двери. Ключ торчал в замочной скважине, повернуть его, чтобы обрести свободу, ничего не стоило.

Гетц медленно двигался по коридору, бесстрастно осматривая пространство перед собой. Он не думал, он знал. Что из того, что к нему вернулась только темная часть сознания, созидающая инстинкт убийцы? Его целью, целью Получившего Силу, является месть, сладострастное упоение которой принесет ему покой. Он должен найти и убить всех, причастных к его смерти: тех, кто убил его, и тех, кто послал на смерть. А также тех, кто помешает ему это сделать. Он выполнит свой план любой ценой, впрочем, цена для него значения не имеет. Срок тоже ничего не значит. Он перестанет двигаться только после того, как закончится месть. Гетц шел вперед.

Он был одет в свою старую рубашку, брюки и куртку с надписью «Додзё Шотокан» на спине. Чтобы найти одежду, пришлось ее поискать. Впрочем, он нашел ее, так что поводов для беспокойства нет. Осталось только выбраться из этого здания и сориентироваться, в какой части города он находится. Дальше все пойдет по заранее намеченному плану: сначала убийцы, затем причина. Он найдет всех. Гетц двигался к цели.

Он вышел из дверей морга. На улице было на два градуса теплее. Его это не заботило: отныне и до конца его температура равна температуре окружающей среды.

На заднем дворе больницы, куда выходили двери морга, в своей будке скорчилась в дальнем углу беспородная собака, которую все звали, как хотели. Она никогда еще не чувствовала так близко присутствие смерти и в ужасе стремилась забиться в щель между стенками, чтобы ее не было видно.

Гетц остановился и холодно посмотрел на нее. Собака дрожала, еле слышно скуля, елозя лапами и, наконец, описалась. Она даже не обрадовалась, когда неживое существо двинулось дальше. Когда Гетц выходил за ворота больницы, старая сука умерла — животные тоже подвержены воздействию стресса.

В эту ночь Лена осталась у Андрея. Они лежали рядом и каждый думал о своем. Лена вспоминала Яна, которого знала мало, и думала, что скажут родители по поводу ее отсутствия. Бориславские очень ревностно относились к предстоящему замужеству дочери. «Скажу, что была у Андрея», — наконец решила она. В этот момент Андрей вздохнул и заворочался.

— Не спишь? — спросила она, и по едва слышному шороху поняла, что он в ответ покачал головой. — О чем думаешь?

— Даже не знаю, — соврал Андрей, который думал об очень прозаических вещах: что Ян не получил деньги и теперь придется нанимать еще кого-то, чтобы не сесть в лужу со своим необдуманным обещанием.

— Давай на выходные поедем на дачу, — предложила Лена, которой очень хотелось отвлечь любимого от грустных мыслей. — Мне так надоело в городе.

— Давай, — ответил Андрей.

— Завтра с утра, да?

— Ага, — Андрей расслабился и зевнул.

— Я люблю тебя, милый.

— И я тебя.

Он глубоко вздохнул, наконец стряхнув с себя напряженность неприятного дня. Лена положила голову на грудь, и они заснули обнявшись, согревая друг друга теплом своих тел.

Гетц поднялся по лестнице и остановился перед знакомой дверью. Было два часа ночи. Он долго шел пешком, потому что ни одна машина не остановилась, чтобы его подвезти. Впрочем, Гетц не чувствовал усталости. Сила, данная ему, всегда оставалась в равновесии, потому что она была составляющей частью Природы — большой составляющей частью — и ей не было конца. Немногие обладают Силой.

Гетц позвонил.

— Кто там? — спросил сонный женский голос.

— Я к Денису. Можно его на пару слов?

— Два часа ночи уже. Спит он!

— Ну тогда я ему записку оставлю. Можно?

— Ладно, — за дверью зевнули, клацнул замок и образовалась щель на длину натянутой цепочки. — Вы пишете?

Гетц не ответил. Он не стал попусту тратить слова. Быстро подавшись вперед всем телом, он вытянул правую руку и ладонью ударил в дверь. Цепочка лопнула, и он вошел в прихожую.

— Денис! — завизжала женщина. — Дени-ис!

Она повернулась к нему, Гетц увидел расширенные от страха глаза. Не размышляя, он нанес сильный и резкий ой-цуки[5]точно в середину грудной клетки. Хрустнули ребра. Кулак ощутимо промял плоть. Женщина застыла, пробитая хорошим концентрированным ударом, затем качнулась и завалилась назад, громко стукнувшись затылком о паркет. Гетц медленно прошел в комнату.

Денис был не дурак, по крайней мере он сам так считал. Вместо того, чтобы рвануться на помощь подруге, он дотянулся до ящика стола, где хранил электрошоковый аппарат, достал его и только после этого осторожно двинулся к двери. Было темно и он ничего не видел, но Гетц, не нуждавшийся в освещении, вырос перед ним, застав врасплох, и нанес сюто-учи[6] по ключице, сломав ее и выбив шокер, который упал и ударил Дениса по ноге.

— Я вернулся, — без всякого выражения произнес он.

Денис почувствовал боль в расколотой кости и его лицо задрожало.

— Где еще двое? — спросил Гетц.

— У Толика.

— Адрес.

Денис тихонько завыл. Первый шок начал проходить и боль становилась все сильнее. Он хотел было заорать, но тут к его лицу приблизились тусклые глаза незнакомца. Боль куда-то ушла, как пропали внезапно и все прочие чувства. Денис завороженно смотрел в мертвые зрачки, готовый подчиниться первому приказу.

— Назови адрес.

— Проспект Художников, дом девять, квартира пять.

— Кто второй?

— Олег, но я его не знаю.

— Его адрес.

— Не знаю.

Гетц отступил на шаг и произвел серию ударов по корпусу, сломав все нижние ребра, которые проткнули печень и легкие, нанеся тяжелые внутренние повреждения. Толстяк рухнул на пол. И тут почувствовал настоящую боль.

— Сдохни в муках, как я умер, ублюдок! — произнес Гетц и в его голосе впервые послышалось торжество. Он повернулся и пошел к дверям.

На полу в прихожей лежала женщина. Гетц на секунду остановился и поглядел на дело рук своих. Женщина еще жила. Удар сломал ей грудину и кровь струилась изо рта, тускло поблескивая в темноте. Ей предстояло умереть, но нескоро. Заметив это, убийца покинул квартиру.

Последние гости ушли в половине второго. Толик проводил их и вернулся за стол, где сидел пьяный виновник торжества — его тесть. Теща, жена и сынишка пошли провожать гостей до лифта и вернулись чуть позже. Мужчины (тремя голосами против двух) решили не покидать стол, пока все не будет допито и съедено. Женщинам, оставшимся в меньшинстве, пришлось подчиниться и присоединиться к ним, чтобы помочь поскорее управиться со всем этим. Через час, когда намеченный план был уже почти выполнен, в коридоре раздался звонок.

— Никак, наши вернулись, — отметил Толик.

— Забыли, наверное, что-нибудь, — предположила теща.

Жена пошла открывать дверь, но ее возвращение почему-то затянулось.

— Ну-ка, сынок, посмотри, что там такое, — сказал Толик, обеспокоенно глядя в сторону прихожей.

Мальчик выбрался из-за стола и исчез в коридоре.

— Папа! — крикнул он. — К тебе пришли!

До проспекта Художников Гетц доехал на такси. Убив женщину, открывшую дверь, он выпихнул тело на лестничную площадку и увидел мальчишку лет тринадцати, удивленно смотревшего на него.