22

Если попытаться выразить мое отношение ко Дню всех влюбленных, то я сделаю это одним словом — тошнота. От всяких слов любви, ало-розовой атрибутики, поздравлений и приторных яблок я чувствовал себя плохо. И не любил я все это не оттого, что мне были противны всякого рода нежности, а потому что именно четырнадцатого февраля я чувствовал себя крайне неловко. Зато вся женская половина «Хартвуда» была просто одержима праздником: всю неделю девушки с хихиканьем мастерили поздравительные открытки, закупали их в магазинах, собирались с силами для признаний и отказов. Девушки шептались в коридорах, пристально глядели в спину, хихикали, и зачастую мне казалось, что большинство обсуждают именно меня. К слову, теперь в школе я приобрел небольшую славу: я оказался другом неотразимого Арлена Дарси, человеком, не побоявшимся Колина Паттерсона, защитником слабых и угнетенных. И если раньше редко кто цеплялся за меня взглядом, то теперь я часто ощущал, как с любопытством меня разглядывают, а то и вовсе обсуждают. В закрытых школах вроде «Хартвуда» каждая сплетня на вес золота.

Но вернемся ко Дню всех влюбленных. Именно в этот понедельник после занятий и обеда я поспешно скрылся из поля зрения всех возможных девушек. Конечно, я был польщен получить практически несколько открыток сразу, даже успел покраснеть и поблагодарить, как тут же дарительницы вернули меня с небес на землю: «Ты ведь сосед Арлена? Сможешь ему передать?» В этот раз мусорный ящик я обошел стороной, и, успев только зайти в комнату, с порога услышал вздыхающее: «Сразу выбрасывай все, что притащил». Признаться, ревность меня немного колола, но все равно избавиться от подарков я так просто не смог. Особенно нравилась мне самодельная открытка, отделанная белоснежным кружевом и гофрированным картоном: было видно, что ее создательница кропотливо работала, чтобы придать вещи изысканность. Еще приглянулось мне небольшое алое яблоко, к черенку которого была привязана маленькая записка.

— «Арлену Дарси от М. Д.», — прочел я и надкусил фрукт. А затем с набитым ртом поинтересовался. — Знаешь, кто это?

— Майкл Джексон? — без энтузиазма прикинул мой друг. Я прыснул со смеху так, что едва не подавился, и тут же поспешил выдать свою версию:

— Или Мэри Додж.

По лицу юноши я отметил, что шутки он не понял. Поэтому, вновь откусив от яблока, я сложил все трофеи, предназначавшиеся для старшеклассника, на стол и с облегчением скинул с себя до жути надоевший зеленый пиджак. Арлен, все это время читавший какой-то учебник, сидя на кровати, не повел и бровью. Внезапно внимание мое привлекла появившаяся из ниоткуда видеокамера — она лежала на столе, немного пыльная и явно давно не использовавшаяся. Руки машинально потянулись к вещи, и я сдул с нее пыль.

— Это твое? — спросил я у Арлена.

— Мое, — ответил он, выглянув из-за книги. Сегодня глаза юноши блестели по-особенному, словно яркий-яркий янтарь. А зрачки — будто увязшие в этом янтаре муравьи. — Положи, где взял.

— Зачем она тебе? — не отставал я, крутя камеру в руке. Наконец-то я нашел кнопку, и аппаратура пропищала, сообщив, что включилась.

— Не твое дело, — как отрезал собеседник. Я решил не спорить, но все-таки укоризненно и немного грустно взглянул на парня напротив. Тот поймал мой взгляд, вздохнул и смягчился. — Пару лет назад я хотел стать видеооператором. Пытался научиться снимать.

— Никогда бы не подумал, — удивленно ответил я. А затем, нажав на «REC», навел объектив на соседа. — Итак, сегодня ведем репортаж из комнаты двести пятьдесят три. И герой нашего сегодняшнего сюжета — великолепный Арлен Дарси, который влюбил в себя практически всех учениц «Хартвуда». Поделится ли он…

— Убери камеру.

-..секретом своего обаяния. Или же…

— Предупреждать по несколько раз не по моим правилам.

-.. просто расскажет о своих достижениях.

— Это последний раз, когда я тебя предупреждаю. Если ты не положишь чертову камеру на место, то мы снимем порно, — голос героя моего репортажа прозвучал более чем серьезно. Я с сожалением выключил камеру и вернул ее на стол.

— Да брось, — сорвалось с моих губ с долей обиды.

— Мне нравится, когда ты дурачишься, но сейчас не время. У меня завтра проверочная.

— Могу поспорить, ты и так все знаешь.

— Я хочу знать больше, чем «все».

Я ничего не ответил, только без сил рухнул на кровать, раскинувшись, как морская звезда. Сегодня учеба вкупе с ажиотажем вокруг дня всех влюбленных изрядно помотали мне нервы. В тот момент я повернул голову в сторону Арлена и взглянул на его лицо: темные брови нахмурены, сосредоточен, губы шевелятся, пальцы карандашом что-то выводят в тетради. Такой гордый, при этом порочный, сводящий с ума. Чертов Дионис. Я отвернулся к стене, тяжело задышав, а затем вновь украдкой обернулся, будто бы даже против своей воли, чтобы еще раз взглянуть на возлюбленного. Он не он, если бы не заметил этого: губы парня тут же исказились в усмешке, глаза поймали в плен мои на несколько секунд. А затем он продолжил чтение, будто бы ничего не произошло. И я думал — что будет с нами дальше? Сколько проживет наша безумная любовь и что мы сможем дать миру? Консервативная Англия всего век назад безжалостно расправлялась со всеми, кто оступался и выдавал в себе «содомита». Конечно, сейчас другие устои, порядки, но ненависть массы к таким чувствам этого не умаляет.

Так я пролежал почти двадцать минут, слушая, как Дарси перелистывает страницы. Я пытался представить его руки — холеные ладони, длинные пальцы, широкие квадратные ногти, складки кожи на фалангах. То, как они касаются бумаги, и янтарь глаз, внимающий строкам…

— Я пойду похожу, — сорвался я, совсем потеряв покой.

— Ну иди, — не отрываясь от учебника, произнес Арлен. А затем с издевкой добавил: — Смотри, чтобы тебя открытками не завалили.

— Разве что твоими, — скривился я.

Со дня, когда мы полностью раскрыли друг другу наши души, прояснили ситуацию с прошлым, прошел почти целый месяц. Мои ребра практически зажили — Дарси мог с легкостью обнимать меня, хотя иногда казалось, что делает он это с предельной осторожностью. Это напоминало мне то, как в детстве я обращался с хрустальной балериной, которую кто-то подарил моей матери на Рождество. Я любил играться со стеклянной девушкой, «танцуя» ею по крышке стола, пока однажды ее изящная тонкая ручка не переломилась где-то на сгибе. Кстати, о сломанных конечностях. Самой лучшей для меня — да и не только — новостью за последнее время стало отчисление Колина из «Хартвуда». И хоть я признался директору, что напал на одноклассника первым, отчего-то глава школы принял довольно неожиданное решение. Как сказала Леона, скорее всего, ее брат допек мистера Далтона, и тот был несказанно рад случаю избавиться от Колина. «Интересно, понравится ли ему в обычной школе после стольких лет здесь?..» — рассуждала сестра моего бывшего обидчика, затягиваясь очередной сигаретой на заднем дворике. Я не жаловал этой ее новой привычки, но не считал, что имею права упрекать. «Я ходил в такую до старших классов. И мне нравилось», — ответил тогда я. И почему-то в глубине души даже позавидовал Паттерсону. Травля закончилась, как для меня, так и для Лили. И если внезапно близнецы делали попытки возобновить мучительную игру, Лео умела пресечь их энтузиазм на корню. Наверное, со стороны казалось, что я прячусь за ее спину, но на деле я просто не знал, как попросить ее не заступаться за меня.

Я спускался по лестнице, стараясь не привлекать лишнего внимания со стороны девушек. Мне казалось, что вот-вот кто-то из них подлетит ко мне с просьбой вручить открытку его величеству Дарси. Но пока попытка оставаться незаметным не провалилась. До тех пор, пока в холле возле аквариума я не заметил водопад карамельных волос, принадлежащий Лили Блейн. Как всегда нелепая и немного напуганная, она озиралась по сторонам, будто выискивая кого-то в ручье бродящих по школе учеников. Мне не очень хотелось говорить с кем-то, но вновь жалость взяла верх: стараясь не показывать своей неохоты, я подошел к ней и поприветствовал улыбкой. Завидев меня, Лили ответно улыбнулась и подняла взгляд к моему лицу. Она казалась озабоченной чем-то.

— Что тут делаешь? — добродушно поинтересовался я.

— Да… так, — неуверенно пробормотала подруга. — Хорошо, что ты здесь. У меня к тебе разговор…

— Без проблем, — отозвался я. — Только возьму попить.

Вместе мы спустились к торговым автоматам на цокольном этаже, и я отправил фунт в купюроприемник, чтобы получить свою колу. Тем временем Блейн скромно заняла край диванчика возле стены, и я вскоре опустился рядом с ней. Не первый день, а уже долгое время я замечал, что с девушкой что-то не так: Лили была довольно беспокойной, вечно прижимала тонкие ладони к груди, задумывалась, замирала. На занятиях же она витала в облаках и бесконечно черкала в тетради, чем зачастую злила мисс Элизабет и остальных учителей. Вот и сейчас она как-то оробела и выдавала свое волнение тем, что отрывисто дышала и потупляла взор.

— Нил… — после паузы девушка заговорила.

— Да? — отреагировал я, щелкнув ключом железной банки. Газировка зашипела, и я ненароком замочил в ней пальцы.

— Мне кажется, я должна признаться ему.

— Кому? — глотнув, нахмурился я. До меня не сразу дошло, что она имела в виду.

— Ну, — протянула собеседница. — Арлену. Я же говорила, что он нравится мне. И, по-моему, это взаимно.

«О, господи», — мысленно ужаснулся я. И тут же в памяти всплыл разговор в тот день, когда меня угораздило попасть в школьный госпиталь. Тогда мне было совсем не до признаний Лили, и я напрочь забыл все ее слова. Но сейчас они всплыли в памяти, и мне подумалось, что ничего хорошего это не сулит.

— Не знаю, как сказать, — продолжила она, — но не могу думать ни о чем, кроме своих к нему чувств. Со мной такое впервые…