Гудинас бросился к художнику, но выяснилось, что тот с утра уехал на этюды к себе на дачу. Капитану не оставалось ничего, как только последовать за ним.

При выезде из города Гудинас связался с Раймонисом по рации. Выслушав доклад, тот сказал:

— Сова, вероятно, не кто иной, как Лидас. Он уже два дня отсутствует на службе. Вам, Гудинас, сегодня надлежит быть возле художника.

«Лидас — Сова»! — стучало в висках у Гудинаса, когда он с включенной сиреной обгонял транспорт, пересекая осевую линию.

Дача была заперта. Ковальские, копавшиеся в огороде, сказали, что Котинас рисует на противоположном берегу озера.

На холме Гудинас остановился, залюбовавшись тем многоцветьем природы, что бывает только в ясные осенние дни: зеленью хвойных перелесков, красно-желтыми осинниками и чернотой перепаханных полей. Художник работал за этюдником на большой поляне среди сосен.

— Не ожидали? — Капитан, улыбаясь, протянул ему руку.

— Что-нибудь случилось? — Котинас отложил кисть, встал с небольшого складного стульчика.

— Я привез фотографии... — начал Гудинас и осекся...

Из-за деревьев на поляну вышел высокий человек в темном пальто и велюровой шляпе. Какой-то миг Гудинас вспоминал, где он видел это длинное, с дряблыми щеками и узким разрезом глаз лицо; потом понял: Лидас...

— Ручки, милиция, ручки... — произнес бандит ровным, глухим голосом и выразительно покачал «парабеллумом». — Вот так. А теперь достань свою пушку. Двумя пальчиками. И предупреждаю: без фокусов. Со мной они не проходят. Так что лучше и не пытаться. Расстегни плащ... Теперь — пиджак...

Гудинас сжал зубы от досады. Передернуть затворную раму, опустить предохранитель, выстрелить — все это требовало слишком много времени, слишком... А перед ним стоял не тот, кто бы мог промахнуться, — ствол «парабеллума» отслеживал каждое движение художника и капитана.

Пистолет Гудинаса полетел к ногам Совы. Тот поднял его, сунул в карман.

— Кончила веревочка виться, Котинас... — Сова хрипло хохотнул. — Тридцать лет ждал этой минуты. Тридцать лет мечтал раздавить тебя, наступить сапогом на лицо! По ночам снилось, что корчишься у моих ног, собака! Но не просто убить я тебя хотел... Хотел выждать, когда ты на вершине будешь... Счастливый, беззаботный, вот тут-то я тебя и... Не вышло. Придется теперь поспешить...

Котинас хмуро и презрительно смотрел в глаза врагу. Сова не отводил взгляда.

— Все одно, подохнешь! — с презрением сказал художник.

— Все подохнем, — Сова усмехнулся. — Кто раньше, кто позже, кто в грязи, а кто на белых простынях — какая разница! — Теперь он говорил раздраженно. — Я сильный человек и никогда не боялся смерти. Ты помнишь мое кредо, Котинас. Видишь, мои слова не были пустым звуком. Я жизнь положил, чтобы выполнить клятву! Убивал вас и в бою и из-за угла; душил своими руками! Жег ваши дома, травил скот, грабил, только бы вреда вам было побольше!

— Злоба разъела тебе разум, — прервал его Котинас. — Пока ты ненавидел, мы жили, делали свое дело, любили. А ты уже давно мертвец.

По лицу Совы пробежала болезненная судорога.

— Врешь, Котинас! Я пожил! Ты не сделаешь мне больно! А чтобы тебе больнее было помирать, вот что скажу: Магда твоя валялась подо мной. Я еще помню, как она стонала и извивалась. Мое клеймо осталось на ней! — Он усмехнулся. — Больно слышать об этом? А теперь, Котинас, пора. — Сова поднял пистолет.

— Не спеши, Лидас, — сказал капитан. — Дело гораздо сложнее, чем ты думаешь... Просто так тебе отсюда не уйти.

— Ну да? — с иронией сощурился тот.

— Представь себе, — скучным тоном продолжал Гудинас. — Ты здесь благодаря счастливой случайности: попал, что называется, в «окно», когда оцепление только начиналось. Теперь же «окно» закрыто. Дороги, проселки, станции — везде наши люди. И надеяться на повторную счастливую случайность — более чем глупо. Через полчаса я должен связаться с управлением. У моего начальства есть несколько вопросов к нему... — Гудинас кивнул на Котинаса. — И если разговор не состоится, на наш розыск...

— Ну, я понял, — прервал его Сова. — Если и врешь, то логично. И... какие же предложения?

— Думай сам, — проронил капитан.

Сова потер лоб.

— Ну вот что, милиция... — процедил со злобой. — Сочиняешь ты или нет, проверить нетрудно... Ты должен связаться со своими начальничками из машины?

— Да.

— Так. — Сова закусил губу. — Хорошо. Сейчас пойдем к машине. И поговоришь... Естественно, сообщишь, что все в порядке... И ты — тоже... — Он с ненавистью посмотрел на Котинаса. — А затем отвезете меня, куда скажу. Тебе, — он кивнул капитану, — жизнь обещаю. Насчет него — подумаю... В конце концов рано или поздно, а все равно с ним рассчитаюсь... Пусть и не сегодня. Я еще надеюсь пожить. Но повторяю: без фокусов! — Он вновь потряс пистолетом. — Ты, милиция, знаешь, что такое профессионал... Пошли!

Гудинас и Котинас двинулись по тропе к дачам. Сова шел сзади. С каждым шагом капитан понимал, что надеяться на случай не приходится, — противник упредит любую ситуацию, любое сопротивление... Котинас молча шагал рядом, хмуро поглядывая на капитана.

Возле машины остановились. Капитан посмотрел на дачу Ковальских: те, вероятно, уже закончили свои хлопоты в огороде и ушли в дом обедать.

— Открывай машину, — приказал Сова. Пистолет он держал под полой расстегнутого пальто. — Ну?!

Капитан открыл дверь. Сел на место водителя. Котинас — рядом. Сова разместился сзади, приставил ствол «парабеллума» к затылку Гудинаса.

— Включай рацию! — потребовал он. — И без шуточек!

Капитан, слегка нагнувшись, ткнул пальцем в кнопку. Вскинув глаза, в зеркале увидел Сову: скулы сведены, губы дрожат от напряжения, рука, согнутая в локте, держит чуть подрагивающий «парабеллум».

Гудинас медленно начал поворачивать рычажок настройки, непроизвольно, левой рукой сжав рукоять регулировки спинки сиденья. И вдруг, даже не успев до конца осознать, что делает, потянул рукоять вверх, сам же откинулся назад, на Сову.

В салоне машины выстрел прозвучал оглушительно. Пуля попала в плафон. Сова пытался освободить руку с пистолетом, прижатую к телу подголовником сиденья. Гудинас, изогнувшись, схватил бандита за кисть. Еще выстрел. Гудинас видел только костистый кулак с зажатым в нем «парабеллумом»; и вдруг кулак безвольно разжался, пистолет выскользнул, и почему-то стало тихо-тихо... Потом щелкнула дверь, в машину ворвался свежий воздух, и капитан увидел Котинаса с монтировкой в руке, кулем завалившегося в проход Сову, каких-то людей, бежавших к машине...

Непослушными пальцами Гудинас поднял с пола «парабеллум».

«Ну вот и всё... — подумалось устало и отчужденно. — Вот и всё...»

...В Вильнюс капитан возвращался вечером. Шел дождь. Мокрое шоссе облепили желтые листья осени.

Гудинас подставил ладонь под холодную струйку воздуха, пробивавшуюся сквозь дырку в лобовом стекле — второй выстрел Совы...

— Последний выстрел, — произнес Гудинас вслух.

И прибавил скорость. В управлении его ждали дела.